"Dirty"

У него коричневая слюна, больные зубы и кофейные пятна по всей нелепой выцветшей рубашке. Он неприятно свистел ей вслед, когда она проходила мимо, и стучал по земле своей тростью — этакий щеголь! Корчит из себя черт-те что, а на самом деле — обыкновенный мошенник и плут. От него пахло табаком, курительными смесями, потом, кровью и ещё какой-то гадостью. Он отвратительный. И теперь он сидел с ней рядом, как будто они друзья. — Ну что, Тиана, — говорил он ей, пожирая глазами, а пальцы ползли вслед за ними, вверх по ноге: ещё чуть-чуть, и её стошнит, прямо на свои ноги, прямо на его пальцы. — Тебя не взяли с твоим проектом Феннеры? Белые, чего ты от них хочешь. Тиана ни от кого ничего не ждала. Она просто хотела свой маленький ресторан, а ещё — спокойствия и процветания, чтобы никто не мешал ей заниматься тем делом, которое она любит. Но она девушка. Она девушка, а значит, «иди рожать своему мужчине наследников, мисс», или что там про себя думали эти крысы, эти жалкие бюрократы и скопидомцы. Братья Феннер не из Нового Орлеана, так что они могли вполне и пройтись по цвету её кожи, просто не сказать об этом вслух… Но она лишилась всех денег, помещения и, что самое унизительное, надежды на собственное будущее. Теперь ей придется горбатиться всю жизнь, работая в официантках: черную женщину выше не возьмут. Мужчину ещё может быть, как братишку Оскара*, но женщину — никогда. И это деморализует сильнее любой неудачи. — Интересно, как же следует поступить с этими негодяями? — руки уличного колдуна тем временем гладили её ноги под юбкой. Тиану мутило и от его прогорклого дыхания, в котором дешевый джин смешался с табаком, и от его прикосновений, липких и неприятных. — Я могу их проклясть… если ты, конечно, этого захочешь. Они встречались и ранее. Впервые, когда он только появился на их улице, Тиана закатила глаза и навсегда заклеймила его «отвратительным прохвостом, бездельником и негодяем». Такой мог запросто воровать детей и брать из их маленьких тел ингредиенты для вуду-зелий. Хотя какое вуду, Тиана не верила даже в то, что этот прохвост хотя бы гороскопы знает. Наверняка вычитывает в газете, а затем искажает, этакий выдумщик. Она мотнула головой и бросила ему «Уйди», но сама от отчаяния не была в силах даже пошевелиться. Бедняжка Лотти наверняка подняла весь город. Наверное, ищут её с собаками. Наверное, она плачет и нервничает, и жалуется папе, куда пропала её подруга… Но, скорее всего, она проводит время вместе со своим Навином, и они души не чают друг в друге. В этом Тиана почему-то не сомневалась: Лотти всегда теряла голову, когда влюблялась, и не вспоминала ни о ком. Даже о подруге, которой только что отдала своё платье. И теперь это светлое, это небесно-голубое прекрасное платье грязнее любой шлюхи. Нет, Тиана не садилась в нём на грязные ступени дома, не прислонялась в нём к чумазым стенам Нового Орлена, не проливала на него горячий шоколад… Нет, она просто стояла посреди мутного и опасного переулка, не в силах справиться с накатившим отчаянием, а её грязно лапает уличный ниггер, «волшебник», «доктор» Фасилье. «Неужели это самый низ? — думала Тиана, пока он касался губами её шеи (странно, она ожидала, что поцелуи его будут мокрыми, как ладони, но они отчего-то сухие, почти мимолетные). — Неужели дальше падать некуда? Неужели это то, чего я заслужила, волшебная звезда?». Разумеется, будь Тиана менее угнетенной, она бы сказала себе, что надо прекратить раскисать. Что нужно брать себя в руки, как-то собрать и заставить себя работать заново: собирать деньги по центу, откладывать на ресторан, ползать на коленях перед Феннерами… Может быть, удачно выйти замуж. А что? Ведь кто-то же так зарабатывает себе деньги. Если она найдёт хорошего человека, которому понравится её идея, то, может быть… Нет. Нет, это слишком грязно и отвратительно. Она не может на такое пойти, не может. Уж лучше унижаться перед добрыми ла Баффами, чем превращать себя в проститутку. Это исключено. Но тогда почему она стоит в нарядном платье, непонятно где, а её лапает какой-то ублюдок, раз она такая гордая? — Я могу отомстить им, — прошептал он ей в самое ухо; одна рука обнимала за плечи и прижимала к тонкому, напряженному мужскому телу, а вторая — задрала юбку и лежала у неё на бедре. — Ты заслужила свой ресторан, Тиана, и он непременно будет твоим. Я маг, и я могу всё… за свою цену, разумеется. Да уж, за цену, слабо усмехнулась Тиана, глядя на то, как рукав лилового фрака Доктора мерцает в свете единственного работающего фонаря. Его горячее дыхание обжигало шею, и Тиана представляла его собакой перед спариванием. Разве что слюна не капала на землю. Тиана приличная девушка. Тиана никогда не разрешала за собой ухаживать и хоть как-то себя трогать. Она выгоняла этого уродливого ниггера из кафе всякий раз, когда он останавливал на ней взгляд масляных глаз. К тому же он никогда не платил за кофе, а раз не платишь, тогда катись отсюда подобру-поздорову, пока не вызвали городового! Но сейчас ей нечего терять. Сейчас она упала так низко, так глубоко, что даже добрый папа не смог бы вытащить её наверх. Бедный папа. Тиана перехватила руку Фасилье и сжала до боли в запястье. Он, впрочем, не дрогнул, а лишь внимательно смотрел на неё. Прямо как зверь, увидевший свою добычу. — Пойдём, — сказала она. — Не на улице ж это делать. Тиана не видела глаз доктора, но была уверена, что зрачки его расширились и почти заслонили собой радужки. Никогда ещё ни один мужчина не прижимал её так близко к себе, лишь папа в детстве брал её на руки и затем вертел вокруг себя. Но папа был большой, мягкий и спокойный, а этот похож на сжатую пружину — вот-вот выскочит, выпрыгнет, польется наружу сдерживаемая энергия, из вен, глаз, рта… Должно быть, она похожа на чёрный туман, или, может быть, фиолетовый, с блестками. Что и неудивительно, ведь он курит столько опия Хотя, может быть, так кажется из-за пиджака. — Конечно, дорогая, как скажешь. До дома (его дома; хотя может ли у крысы быть дом?) они так и не дошли: она резко потянула его к себе, и он прижал её к грязной стене. Прямо в платье. Прямо в чистом, нежно-голубом, небесном платье, напоминавшим своим цветом звезду, что сияла на небе… К чёрту звезду. К чёрту чудо, ожидания и вся эта детская ересь про веру в сказки. В сказки хорошо верить, когда ты богат, как Лотти, но Тиана — бедная. Тиана бедная и чёрная, прямо как это небо — и кто сказал, что все люди ходят под ним на одной земле? О, нет, земля и небо разнятся для всех: для богатых и бедных, черных и белых, женщин и мужчин. Они дышат другим воздухом, пинают башмаками другую пыль, и даже звезды им светят разные: одним они несут счастья, другим — издевательства. Ведь света их не хватает, чтобы дойти до дома не запятнанной… А Тиана больше не хотела этого. Тиана больше не верила ни в свою честь, ни в гордость, по крайней мере, сейчас. Она жадно ловила поцелуи уличного мошенника и тихонько всхлипывала от того, как тот её трогает: грязно, слишком открыто, непристойно, слишком… по-черному, что ли? А кто она-то? Кто она? Разве не нищая черная? И разве не такие ласки ей суждены? Лиф платья смят безнадежно, хорошо, не порван — Тиана думала вернуть его утром Лотти. Непристойно открытую грудь с силой сжимают узкие руки. Должно быть, останутся синяки. Это немного больно, но Тиана не чувствовала ничего, кроме исступления, искреннего желания забыться и идущего от горя возбуждения. Она наконец простонала, когда рука его коснулась горячей и ставшей уже влажной промежности — но на большее её не хватит. Для крика тоже нужны силы, а их-то у Тианы нет. Зато кавалер её оказался куда энергичней: вон, с какой силой он прижимает Тиану к стене, с какой страстью его пальцы двигаются под ней! Когда один из них проник внутрь, она даже не вскрикнула: лишь дыхание задержала и закрыла глаза, пытаясь представить, что всё это сейчас не с ней. Не с ней эта боль внизу, не с ней — постыдная, развратная сцена непонятно где, на улице, между домами… Она, как проститутка, полуобнажена, и на плече уже виднеются темные следы от его укусов и поцелуев — хорошо, что мама давно уже спит, а не то хороша бы она была… А разве она хороша? — Ты удивительно хороша, Тиана, — шептал ей этот фигляр, а она с некоторой обреченностью ждала грядущей боли, собственного крика и крови, стекающей по ногам… Но даже боль её разочаровала. Она не была настолько сильной, чтобы Тиана могла в ней забыться, но и не была приятной. Она была никакой. Просто в какой-то момент Фасилье прижался к ней слишком крепко, и Тиана почувствовала, как что-то раздвигает её промежность — и всё. Она даже не была уверена в том, что эта штука действительно находится внутри: просто странные ощущения, напряжение внизу живота, легкая боль, и более ничего. — Подними ногу, — хрипло сказал ей доктор, и Тиана покорилась. Должно быть, он-то как раз чувствует всё прекрасно: вон, как вспотела его кожа, какое напряженное у него лицо, как сильно он держит её, сжимая кожу до синяков… Неужто ради этого женщины выходят замуж? Влюбляются ради этого? Ждут от мужчины мифического удовольствия, все эти ритуалы, ухаживания, поцелуи — только лишь ради странного неудобства и покорного ожидания, когда ж это все кончится? И чего она, собственно, боялась? Это оказалось не сложнее, чем вымаливать у Феннеров разрешения на покупку помещения. Грязно только и неприятно, но женщины постоянно встречаются с грязным и неприятным. Каждый месяц. Он двигался внутри неё, рыча, как дикий зверь, она угодливо подавалась бёдрами вперёд и даже иногда что-то ощущала. Удовольствием это, конечно, никак не назвать, но неким волнением, легким возбуждением, осознанием того, что «Да, чёрт возьми, меня же сейчас имеют!» — пожалуй. Такого добра у неё предостаточно. Интересно, а она забеременеет? Ох, лучше не думать об этом. К тому же, если он маг, то наверняка знает одно-два подходящих зелья. Особенно если шарлатан: должно же быть у него хотя бы что-то действенное. И почему это длится так долго? Она что, недостаточно хороша? Или мужчинам всегда требуется больше времени, прежде чем излить свое семя? Нет, прошло совсем немного, и разумом Тиана это понимала. Но она успела уже устать и даже слегка прийти в себя после унижения на приеме ла Баффа. Тиана со смиренной покорностью ненавидела себя за легкомыслие, необдуманность поступков и нежелание контролировать саму себя, но, как ни странно, не слишком сильно. Почему-то мысль о том, что она — грязная шлюха, трахающаяся в подворотне с малознакомым уродом, торгующим прахом людей, не вызывала в ней ни горя, ни самобичевания. Ей просто было… спокойно. Не больше и не меньше. Вероятно, Тиана этого и хотела — безумного поступка, грязного, отвратительного, который сломает всю её жизнь. Ну ведь не верит же она в способность этого чёрта решить её проблемы? Ну в самом деле. Она же не конченая дура, всё-таки. Ох, и когда же это кончится. Фасилье вдруг резко ударил её о стену, и принялся с лютой яростью вбиваться в тело; боль стала куда ощутимее, и Тиана даже застонала — и она поразилась тому, как звучит её голос в этот момент. Тиана же такая мужественная, такая строгая — отчего сейчас стон её так женственен и слаб? Но она чувствует хотя бы что-то. Хотя бы боль, и движения в своем теле, и… нет, удовольствия все же нет. Или есть. Сложно сказать в такой ситуации. Доктор ещё пару раз в ней подвигался и затем опустил, расслабляясь. Всё его тело было мокрым, как будто он работал на сахарной плантации в Миннесоте. От него по-прежнему нестерпимо воняло джином, табаком, курительными смесями и потом, но к этому запаху добавился ещё один, не менее грязный и отвратительный… Её собственный. Это пахнет Тиана, а вовсе не он. Это от неё раздается запах конченой шлюхи, опустившейся на самое дно. Лотти пахнет конфетами, духами, молоком и розами, а Тиана — сексом, гнилью и подворотней. И было в этой мысли что-то утешающее, что-то успокаивающее, заставляющее обиду и разочарование улечься на самое дно души, где им и место. Братья Феннеры правы, абсолютно правы. Тиана всего лишь девушка, и не должна заниматься подобными вещами. Её потолок — это случайная связь, изнуряющая работа и полное одиночество во всех сферах жизни. Этого она заслуживает, а вовсе не ресторана и белого платья. — Ты удивительно хороша, Тиана, — вновь произнес Фасилье, пробегая по её телу темными вишневыми глазами. — И я помогу тебе с твоей мечтой, как ты и хотела. Тиана равнодушно поправила платье и с трудом встала на ноги. Оказывается ходить после лишения невинности куда сложнее: ноги как деревянные, а там, куда пихали член, ещё и больно. Тиана посмотрела на юбку: боже, осталась пыль и грязь со стены. Что она скажет Лотти, когда вернет его завтра? Что она скажет маме, когда та увидит её такой — опороченной, лохматой и абсолютно пустой? Ничего Тиана не скажет им. Ничего. Доктор на прощание коснулся её подбородка и поцеловал. И этот запах больше не казался Тиане отталкивающим: что может быть более мерзким, чем она сама?