Новый дом, в котором Слон

Слепой втянул воздух Леса и бесшумно побежал между деревьями, задевая мохнатую кору руками, которые стали очень длинными и гибкими. Он слышал, как в чаще кто-то, пахнущий большим городом, догоняет неповоротливого Полосатого Слона. Слон пах страхом. Кто-то маленький, едва поспевающий за охотником, пах смесью карри, черного перца и шафрана. Слепой чихнул и потер нос лапами… лапами? Он счастливо засмеялся и побежал по-настоящему. Вокруг благоухал, пел, разражался пронзительными криками, слепил глаза разноцветьем переменчивый и опасный мир. Мир Изнанки. Ночь давно уже вступила в свои права и не собиралась возвращать их кому бы то ни было. Случайно оказавшемуся в хитросплетеньях троп Дома могло показаться, что вместо побледневших надписей на стенах под лунным светом проявляются совсем другие знаки, а могло и не показаться. Ночь — опасное и волшебное время. Рыжий знал это, но прогулки давно уже превратились для него в прятки со смертью и перестали доставлять удовольствие. А может быть, он вообще разучился радоваться? Рыжий вжался в стену, пропуская Слона в полосатой пижаме. Слон брел по коридору, крепко сжимая в руках горшок с фиалкой. Испуганное лицо белесым локатором слепо поворачивалось в сторону шорохов Коридора. Рыжий долго всматривался в полосатую широкую спину. Он слышал в дыхании Слона Изнанку, ее цепкие руки, ее мертвую хватку… Но сейчас он и сам был добычей, убегающей от преследователей, и не мог останавливаться надолго. Слепой учуял знакомый запах, рванулся, но что-то заставило его застыть на месте. Шерсть на загривке встала дыбом. Запах раздваивался. Вместо одного — уютного, известного ему давно — появились двое — подвижные, маленькие, шустрые, переговаривающиеся, как лягушки в пруду, коротко и гортанно. Это было ново. Это было интересно. Слепой побежал вдоль тропинки туда, куда направлялись Двое-которые-один. Он не забывал поглядывать по сторонам, однако нос его почти касался тропы и следов, оставленных на ней. В Четвертой праздновали Самую Длинную. Табаки торжественно извлек откуда-то из недр знаменитого рюкзака пузырек темного стекла, вытащил пробку, принюхался и сморщился. «Кто подложил мне эту гадость???» — заверещал Шакал, свешиваясь с кровати Горбача. «Ну, почему гадость? — лениво откликнулся Лорд с подоконника. — Обычный рыбий жир». Табаки некоторое время неразборчиво бормотал, с отвращением поднося пробку к самому носу, а потом отставил пузырек в сторону, не обращая внимания на то, что содержимое заметно растеклось по одеялу, наполняя комнату специфическим запахом. Слон замер посреди коридора неуклюжим полосатым монументом. Его неодолимо влекло в сторону Четвертой. Он повертел головой и сомнамбулически двинулся в нужном направлении. За ближайшим поворотом притаился Толстый, тихо гудя от азарта и возбуждения. Толстый в эту странную ночь был преследователем и в его планы не входило попасться на глаза кому-то из состайников и быть водворенным обратно в детский манежик. Слепой остановился у развилки, где должны были, по его прикидкам, встретиться Охотник, Маленький, Полосатый Слон и Двое-которые-один. Запахи сулили захватывающее зрелище. Вожак Дома энергично почесался, от нечего делать разрыл нору, успел ухватить ее обитателя за облезлый хвост и брезгливо выплюнуть, скривившись от мощной волны отвратительной вони, защищавшей добычу. Нетерпение достигло пика. Горбач удобно устроился на ветке, опершись на теплый ствол, почесал под клювом Нанетту, достал флейту и задумчиво уставился в ночное небо. Под дубом смутно белели сегодняшние подношения: венки из бумажных цветов, бутерброды, фенечки, игрушки и бог знает что еще — паломники не оставляли отшельника в покое и успевали после вечерней уборки до наступления темноты основательно замусорить поляну. Двое-которые-один оказались не только приземистыми, но и кругленькими, с огромными головами и коротенькими ручками. Охотник был долговяз, высок и зарос до глаз черной бородой. Маленький в чалме только путался под ногами, и Охотник иногда просто отбрасывал его с дороги пинком высокого ботинка. Полосатый Слон безнадежно ворочался неподалеку, запутавшись в колючем кустарнике. Близилась развязка, и Слепой, насторожив уши, стал смотреть внимательнее. Толстый выполз на Перекресток, не выпуская из виду Слона. Преследование близилось к концу. Рыжий, прячущийся за перекресточным диваном, видел, как Толстый застыл и загудел на два голоса, будто разговаривая сам с собой. Рыжий чуял неподалеку Лес и Слепого или Слепого, пахнущего Лесом, — трудно было определить. Больше всего крысиному вожаку сейчас хотелось увидеть Сфинкса. Слепой, даже будь он совсем рядом, не стал бы спасать Рыжего от неприятностей, а Сфинкс — Сфинкс — это совсем другое дело… На Перекрестке, казалось, даже воздух загустел от напряжения. Толстый пополз дальше, отбрасывая в неверном, невесть как забредшем на Перекресток свете, две тени. Горбач вздохнул и поднес к губам флейту. Мелодия заструилась, смешиваясь с лунным сиянием. Горбач закрыл глаза и позволил себе полностью раствориться в музыке. Нанетта притихла, поглядывая блестящим глазом на хозяина. Слепой потряс лобастой головой, облизнулся и чихнул несколько разочарованно. Охоты не получилось. Полосатый Слон услышал флейту и рванулся в направлении нежных звуков так отчаянно, что оставил после себя огромную дыру в кустах. Порванная зелень пахла терпко и капала млечным ядовитым соком, колючки бессильно извивались… Двое-которые-один просто нахально исчезли из-под носа, которым Слепой намеревался ткнуть каждого по очереди, чтобы понять, чем же они отличаются и почему едины. Охотник, бормоча ругательства, убрел в обратном направлении, постепенно истаивая, медленно удаляясь от места последних событий. Впрочем, Слепой был доволен. Ночь оказалась насыщенной и обещала продолжение приключений по возвращении в Четвертую. Горбач открыл глаза и тут же снова зажмурился. Пока он играл, солнце, оказывается, уже поднялось над горизонтом, от звездной ночи не осталось даже воспоминания. «Спасибо», — Горбач разжмурился и посмотрел вниз. Слепой повторил: «Спасибо, Горбач». «За что это?» «Без тебя и твоей флейты Самая Длинная не закончилась бы еще долго. И возвращайся. Сегодня нас ждут перемены». «Новые Законы?» Слепой тихо рассмеялся, вспомнив Габи с ее фиолетовой помадой: «Дались вам Законы! Нет… обычные перемены». Горбач смотрел вслед вожаку, отмечая расцарапанные руки, насквозь мокрый свитер и обрывки свежей зелени в волосах. И это в разгар засухи, когда даже листва дуба пожухла и приобрела желтоватый оттенок. Потом спешно стал собирать рюкзак. Приказы Слепого не обсуждают. Даже если это и не приказы вовсе. После обеда, когда все разбрелись из столовой по комнатам, роняя капли варенья и майонеза с бутербродов, приготовленных для тех, кто в столовую не ходил, Акула без стука распахнул дверь Четвертой и жестом фокусника извлек откуда-то из-за спины новичка. «Вот. Прошу любить и жаловать!» — Директор сурово оглядел всех присутствующих, убедился, что все услышали объявление, напоследок погрозил пальцем, не обращаясь ни к кому конкретно, и с достоинством удалился. Новичок был невысок, худ и смугл. Натянутые почти до подмышек красные огромные шаровары и золотая серьга в ухе придавали ему экзотический вид, а шмыгающий нос и взгляд в пол вызывали к жизни практически материнские инстинкты, о чем немедленно и сообщил Табаки, пообещавший стать «милому ребенку» и матерью, и отцом, и феей-крестной в одном лице. Он тараторил безостановочно, прерываясь только на то, чтобы в очередной раз укоризненно взглянуть на своего молчаливого и пренебрегающего своими обязанностями вожака, которого уже представил как «хозяина Дома, грозного, но в душе доброго». «Где-то очень глубоко», — не забыл уточнить Шакал, снова оглядываясь на Слепого. Слепой блаженно улыбался, вдыхая смесь запаха карри, черного перца и шафрана, напомнивших о недавнем путешествии по Лесу. Перемены пришли в Дом и снова выбрали Четвертую и ее обитателей. Жизнь продолжалась.