Исцеляя порок

Препараты делали Элая слабым, он не мог сопротивляться. Его руки немели под туго затянутыми ремнями. Он зажмурился изо всех сил, чтобы не видеть санитара, приведенного доктором Шоу, впрочем, Элай и так знал, кто это: Барренс, светловолосый альфа, говоривший с южным акцентом, почти такой же плечистый, как сам Элай, и на пол-фута его выше. От запаха альфы он потек: из зада проступили капли смазки. Элай стиснул зубы и невольно зарычал в бессильной злобе. Он сам не хотел этого, но его тело выкручивало от возбуждения, в животе будто тлели угли, сердце бешено колотилось в груди. Доктор Шоу щелкнул кнопкой диктофона: – Пациент: Элай Кон, омега. Диагноз: моносексуальное половое влечение. Первая коррекционная пенетрация, ассистирует санитар Уолтер Барренс. Течка спровоцирована ментодиционом. В качестве контрацептива будет использован новинетол в виде свеч. Член Барренса, огромный, толстый, ткнулся ему между ног, Элай дернулся всем телом, снова зарычал, но Барренс только подался вперед, медленно входя полностью. Задница Элая была разработана толстыми зондами, которые вводил в него доктор Шоу, а смазка облегчала проникновение, боли почти не было, но от мучительного унижения он едва не выл. Элай хотел оказаться сейчас дома, на удобной, мягкой кровати, не этой жесткой койке. Он хотел, чтобы рядом был Норман, осторожный и заботливый, он сначала подготовил бы Элая пальцами или языком, только потом бы вошел в него. Омега понимает другого омегу гораздо лучше, чем альфа. Норман сумел убедить следователей в том, что они просто соседи и друзья, Элай знает, однажды он получил от Нормана письмо: тот уехал в Грейт-Фолс. Спасся. Элай завидовал ему, радовался за него, а порой и ненавидел за то, что тот его бросил. Элай попытался представить себе Нормана, вспомнить как они занимались любовью, но чувствовал только легкую саднящую боль, усиливающуюся с каждым движением Барренса. Уже начавший вздуваться узел пролезал внутрь с трудом и едва не выворачивал Элая наизнанку всякий раз, когда Барренс подавался назад. – Эрекция у пациента наличествует, явная, но не полная. Элай понимал, что должен демонстрировать возбуждение, должен вести себя как обычный омега, иначе все станет еще хуже. Он снова подумал о Нормане, о том, как тот обнимал его за пояс, прижимая к себе, осторожно целовал в губы и шею, как вставал на колени, чтобы взять член Элая в рот. Он вспоминал вкус спермы Нормана и его смазки. Выгнувшись, Элай подался навстречу Барренсу, надеясь, что тот начнет дрочить его член – тогда ему удастся кончить. Чем раньше доктор Шоу поверит в успех своего лечения, тем раньше все закончится. Элай знал, что делают с такими, как он, если не могут вылечить с помощью таблеток, электрошока или изнасилований. Их кастрируют: отрезают член и яйца, чтобы лишить возможности кого-то трахать – омегам ведь такое ни к чему. Элай глубоко вдохнул, стараясь отогнать мысли о том, что его могут искалечить ради «излечения от порока», как они это называют. Барренс снова навалился сверху всей тяжестью, а потом замер. Набухший узел болезненно распирал Элая изнутри, тот чувствовал себя пойманным в ловушку. С ним никогда раньше такого не было, он не спал с альфами, не проходил через сцепку. Элай застонал не то от возбуждения, не то от все той же бессильной злобы, когда пальцы Барренса сомкнулись на его члене. Если бы только Норман оказался сейчас рядом, если бы только Элай мог сейчас его обнять. Но рядом были только Барренс и доктор Шоу. – Пациент демонстрирует возбуждение. Дополнительная стимуляция полового члена приводит к появлению преэякулята, близость эякуляции очевидна. Барренс наклонился к нему ближе, завершая свои торопливые, небрежные движения, Элай снова выгнулся, смутно чувствуя, как кончает. Ему показалось, что он куда-то проваливается. Время будто остановилось. Барренс резко дернулся назад, не дожидаясь, пока узел спадет, но боли Элай почти не ощутил. – Первый сеанс коррекционной пенетрации можно считать успешно завершенным, пациент не оказывал сопротивления. Элай открыл глаза и, глядя на недавно побеленный больничный потолок, почувствовал как подкатывают к горлу проклятья, как сводит веки от подступивших слез. Но он не заплакал и не сказал ни слова.