Один

Сколько Пёс себя помнил, их всегда было двое. Это было обыкновенно, в этом не было ничего такого, просто он сразу родился с лучшим другом, просто ему повезло - он никогда не будет одиноким. Пока смерть не разлучит его с Котом, но почему-то Пёс был уверен, что даже в раю, ведь все собаки попадают в рай, они будут вместе. Всегда. Это была истина, которую он впитал с молоком матери, если такая у него, конечно, была. Он плохо помнил своё детство и юность, его "всегда" была весьма молодым, но Пёс знал, что даже в тех воспоминаниях, увязших в липком тумане, с ним был Кот. Но теперь уже месяц Кот со своим неизменным британским акцентом не врезается в тишину, разрушая её на сотни тысяч мелких осколков. Пёс слышал, как за окном рычит мотор мусоровоза, слышал, как Пискля стучится в дверь и её тихий разговор с Уинслоу. Это не вызывало в нем ничего, кроме легкого раздражения. Пёс терпеливо ждал, когда замолкнут голоса внизу, и весь мир вновь сможет сократиться до одной лишь точки, а он погрузится в то болото, утягивающее его все глубже. Этот темный омут становился единственным спасением, потому что хоть там, в его голове, их было двое, не меньше, не больше, двое, ровно столько, сколько и должно быть. Ведь двое - это правильно, двое - это навсегда? По крайней мере, раньше было так. - Привет, Пёс, - это не тот голос, который он хочет услышать больше жизни, не тот, за который он бы не раздумывая отдал душу дьяволу, не тот. Это всего лишь Уинслоу, в сотый раз уже за сегодня. Пёс лишь молча отворачивается, с головой накрываясь одеялом, эта мышь - последний, кого он хочет видеть. Не то чтобы Уинслоу был в чем-то виноват, вот только все его разговоры мешали мариновать в собственном горе и тоске. - Перестань, прогулка на свежем воздухе поднимет тебе настроение. Молчание. Тягучее, словно карамель, тяжелое, словно бетонная плита. Его нужно разрушить, как можно скорее. Иначе оно погребет под собою Пса. Или уже?.. - Один - это неправильно, - слова больно режут горло, то ли от долгого молчания, то ли от понимания того, что он, Пёс, теперь самый обыкновенный, без лучшего друга. Что его "навсегда" было слишком молодым. - Ну и сиди тут, - Уинслоу хлопает маленькой дверкой, выражая этим все своё мышиное негодование. Пёс подъезжает поближе к окну, с креслом он еще не совсем в ладу, точно также как и с этими баночками с разноцветными пилюлями, аккуратно стоящими на полке. Раз в день медсестра насильно пичкала его таблетками, а стоило ему отказаться, как она доставала телефон, и их, врачей, становилось больше. После нашествия докторов, желавших поставить ему капельницы, свою лапу Пёс почти не чувствовал. Но к этому он привык, это тоже стало обыкновенным. Но было то, что принять он не смог, и никогда, скорее всего, не сможет. Например, то, что Кота нет.

***

Пёс запомнил тот день отчетливее всего. Они гуляли по парку, и тогда Котопёс, еще Котопёс, был счастлив в последний раз. Кот о чем-то ворчал, не столь важном, чтобы вслушиваться, что-то о его любимой телепередаче, которую перенесли на два часа позже, бурчал, потому что в магазине не было его любимой рыбы, и искоса поглядывал на кусты, не затаились ли там Грязнули, намеривавшиеся в очередной раз избить их с Псом. Все было, как всегда, таких дней было тысячи, они стирались в памяти на следующее утро, но этот, видимо, ему суждено запомнить на всю свою жизнь. Хотя бы, потому что в смерти Кота виноват он, Пёс. Он гнался за мусоровозом, тогда Кот позволил, разрешил. Лучше бы наоборот, хоть и Пса это никогда не сдерживало. Он бежал, высунув язык, стирая подушечки на лапах в кровь, но это было весело, несмотря ни на что. А когда еще и Кот одобрил, то погоня за мусором становилась чем-то вроде развлечения самих богов. Конечно же, до того рокового дня. Пёс не помнил ничего, кроме света фар и жуткой боли. - Мы их теряем! - Быстрее! - Режь, давай! - Ну же! Он очнулся в больничной палате. Рядом сидела медсестра, та самая, что пичкает его таблетками сейчас. Женщина что-то рассказывала взахлеб: про операцию, про то, что он родился в рубашке, сыпала медицинскими терминами и уверяла, что теперь все хорошо. А Пёс молча откинул одеяло, надеясь увидеть Кота, сопящего в две дырочки. Его там не было. Вместо него были лапы, как и у любой нормальной собаки, но Пёс никогда не был нормальным. Кота не было. Не было, черт побери, но эта мысль осознавалась слишком медленно, казалось, что это злая шутка. Что через секунду Кот выпрыгнет из-за ширмы, и они вновь смогут стать Котопсом. Доктор зашел именно тогда, когда комок внутри было уже невозможно сглотнуть. Слезы вот-вот должны были хлынуть ручьем, если бы не этот вшивый докторишка. Пёс знал, что делать. - Ну-с, как поживает наш пациент-с? Хотелось бы заметить, я, конечно-с, не напрашиваюсь на похвалу, но это операция - ювелирная работа-с, вы уж поверьте. Ваш друг был слишком слаб, а выживать, как говорят-с, должен сильнейший. Это было трудное решение, но иначе бы умерли вы оба-с. Странно, что Пёс не был привязан к кровати разными проводами и капельницами, странно, что у него нашлись силы, но он подался вперед и сомкнул челюсть на руке врача. Рот сразу заполнился чем-то соленым и тошнотворно пахнущим металлом, но он лишь сжал зубы крепче. Оттащить его смогли лишь тройка санитаров, которых вызвала медсестра тем же розовым телефоном. Но Пёс почти удовлетворил свою жажду мести, ведь такой рукой этот доктор уже больше никого не сможет лишить друга. В тот самый момент, как ему вкололи какое-то снотворное, он норовил укусить санитаров, мир сократился до одной точки. Его выписали, не сказав ни слова, слишком уж впечатлил их поступок Пса, ведь прокусанная рука - явно не та благодарность, на которую рассчитывал доктор. Уинслоу и невесть что делающая у них дома Пискля уже ждали его, устроив то ли большое застолье, то ли маленький пир. Они действительно были рады тому, что Пёс жив, а темы, связанные с Котом обходили стороной, небось дошли до них слухи о произошедшем в больнице. К нему приходили многие, даже вся банда Грязнуль и кроль-мэр, Пёс никогда не мог запомнить его имя. Они сожалели, обещали помочь и даже купили для него коляску, Пёс решительно отказался ходить на новых лапах.

***

Пёс уже не ведет дневник. Он просто берет ручку и пишет размашисто, неаккуратно, на всю страницу: Cat alive. Пока Пёс верит, Кот жив. Так будет всегда.