Опаленная сойка

Со временем наши воспоминания, какими бы важными они не были, мутнеют, становятся расплывчатыми, призрачными, словно бы их и не было вовсе. Доктор Аврелий говорит, что это абсолютно нормально, но я страшусь того момента, когда крупицы прошлого ускользнут от меня. Когда-нибудь я не смогу вспомнить запах свежей выпечки, свойственный только Питу, цвет глаз Финника, нежный голос маленькой девочки Руты. Я боюсь проснуться среди ночи и почувствовать за собой лишь войну, о которой неустанно будут напоминать шрамы. Пита рядом больше нет. Я осталась одна в этом огромном доме. Одиночество, едкое, пробирающее до костей, прожигающее насквозь сердце. Оно окружает мою жизнь. Особенно по ночам. Когда ни на что нельзя отвлечься, гадкие щупальца смертельных мыслей проникают в мой разум. Хочется выть волком, свернуться калачиком, только чтобы ушло это ноющее, парализующее чувство страха и ужаса. Я буквально ощущаю его кожей. Оно где-то в груди, словно сорняк, пустивший корни по всему телу. Это продолжается невыносимые мгновения. Я лежу, обхватив ладонями голову, а паразит сжигает меня дотла снова и снова. Но сойка не может умереть от пламени, в котором зародилась, она может лишь терпеть, вдыхая дым горящей плоти. Так проходит день за днем, ночь за ночью.

***

Я видела, как Пит таял на моих глазах. Яд ос-убийц, побывавший в его организме, дал осложнение. Никто из врачей не мог ему помочь. Мерзко было осознавать, что Капитолий, будучи в руинах, победил. Сноу выиграл. Он все просчитал. Даже если свершится переворот, он хотел, чтобы я страдала. Да так, чтобы расслабилась, немного поверила в светлое будущее и снова всё потеряла. Осознание, что Пита больше не было рядом, приводило к безумию, переворачивало всё внутри и заставляло дрожать. Пит — светловолосый мальчик с хлебом, настоящий художник, любивший смотреть на закат, чьи руки могли сотворить чудо, а в глазах можно было найти миллионы оттенков. Каждый день я просыпалась в его объятиях, млела от нежных поцелуев и успокаивалась от ласковых слов. Я больше никогда его не увижу. Все говорят, что мне нужно попытаться отпустить. Это все равно, что вырвать половину сердца и жить с этим. После истошных воплей и нескончаемо длинных, удушливых ночей я вдруг поняла, что только Пит держал меня здесь. Он был гранью, отделяющей меня от пустоты, дверью, за которой была лишь тьма. Теперь он не держит моей руки, и я могу спокойно падать в пропасть.

***

Я стою на лесной поляне и вдыхаю полночный, морозный воздух. В одной руке я держу крепкую верёвку, в другой — деревянную стремянку. Говорят, что сводящие счеты с жизнью люди доведены до отчаяния, и надо просто подождать, пока такое состояние не спадёт. А что делать, если отчаяние и есть твоё обычное состояние? То, что собираюсь сделать — чистой воды эгоизм, но я устала, просто устала. Я могла бы ещё пожить на таблетках, каждый день изнывая от болезненных воспоминаний, но я не хочу. Нахожу сук покрепче, привязываю веревку, ставлю стремянку и встаю на нее, надеваю на шею петлю. Картина до боли напоминает песню, что когда-то пел мне отец. Начинаю тихонько напевать, всё равно никто не услышит: — В полночь, в полночь, приходи к дубу у реки И надень на шею ожерелье из пеньки... Одинокая слеза катится по щеке, и в голове проносится вся жизнь. Я знаю, сейчас все умершие близкие смотрят на меня с укором. Я не справилась. Простите. Особенно ты, Пит. — Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой. Замечаю, что вокруг меня на ближайших ветках собрались пересмешницы. Они лихо подхватили мотив песни и пели её на свой лад. Я смотрю на это хрупкое существо с крыльями. Маленькая птичка, чей лик стал для меня проклятием. Но совсем скоро я буду свободной, и все изменится. Легонько отталкиваю ногой стремянку, но этого достаточно, чтобы узел затянулся как следует. Сойка смогла зажечь огонь в сердцах людей, но своё заставила замолчать. Последний судорожный вдох — и я закрываю веки.