Принципиальные отличия пятнадцатилетних мальчишек

У Эрла Харлана полно веснушек: они постоянно исчезают и тут же появляются в других местах. Сесила Палмера, его одноклассника, это отвлекает. Иногда он так концентрируется на веснушках, что перестаёт слушать, о чём говорит их обладатель. Эрла это немного обижает; Сесил говорит, что просто задумался, и извиняется. Но это, в общем-то, не так уж часто случается. Хотя бы потому что говорит из них двоих больше именно Сесил. Рассказывает вдохновенно о том, что видел в городе, чего не видел, чего нельзя видеть и чего не существует — неважно, видишь ты это или нет. Эрл любит слушать, когда аккуратно, стежок за стежком пришивает свои скаутские знаки отличия к форме. Это важно — уделить внимание каждому стежку, иначе какой-нибудь из них может обидеться и уйти. Тогда придётся всё перешивать заново. Иногда Эрл ловит себя на мысли, что если бы у него спросили, как он может описать Сесила, он обязательно начал бы с голоса. Сейчас он ещё ломается, но нотки энтузиазма и восторженности сглаживают все резкие звуки, и получается приятная мелодичность. Кажется, Палмеру даже не больно от того, что голос ломается — Харлан завидует ему, потому что сам он в своё время провалялся в больнице несколько недель, кашляя кровью. Впрочем, неважно. Сесил снова говорит, и да, пожалуй, Сесила можно записывать на аудиокассеты как музыку и слушать, например, в дороге. Ещё — конечно, если бы спросили — Эрл сказал бы о длинных пальцах одноклассника: тот иногда хватает его в порыве эмоций за руки или плечи, или тянет за рукав. У Эрла в такие моменты мурашки бегут по коже: он краснеет и старается побыстрее загнать их под одежду, чтобы Сесил не заметил. Ему кажется, что показывать кому-то свои мурашки — это слишком… слишком интимно, пожалуй. Эрл описал бы всё это, говоря о Сесиле. Но он понимает, что не смог бы описать его лицо или фигуру. — …и тогда я стал спрашивать, кто это здесь, но мне никто не ответил, ни разу. Но там что-то было, Эрл, точно тебе говорю! — Сесил взмахивает руками. В одной у него кассета. Иногда Харлану кажется, что одноклассник читает его мысли. Вот, он уже стал записываться. Интересно, это будет слишком — попросить кассету в подарок? — И что же? — Эрл невольно разглядывает Палмера. Тот сидит напротив него по-турецки, рядом на кровати стоит магнитофон, а на тумбочке — микрофон. Эрл не знает, настоящий или нет, но провод его очень даже по-настоящему извивается и обнюхивает обоих парней, сидящих на полу. — Ну… Какая-то звукозаписывающая сущность, я думаю. Или нет, — Сесил пожимает плечами, и Эрл отмечает, что они довольно острые, как и весь Палмер — нескладно-угловатый. В этом он мало чем отличается от самого Эрла, или от Телли из параллельного класса, или от любого другого пятнадцатилетнего мальчишки. Пятнадцатилетние мальчишки вообще отличаются только мелочами. Исчезающими веснушками, как у Эрла, или ужасно быстро растущими волосами, как у Телли. Или блуждающими рисунками на коже, как у Сесила. Пара рисунков как раз останавливается на щеках и чуть мерцает: Палмер в запале, снова что-то объясняет про свою запись, про работу интерна на радиостанции. Эрл Харлан понимает, что… что просто откровенно разглядывает Сесила, и чертовы непослушные мурашки выбегают на руки из-под рукавов скаутской рубашки. Он ведь просто хочет в случае чего достоверно описать Сесила Тайной Полиции. Да, точно. Именно поэтому он теперь следит за губами Сесила. Если отключить слух, то можно научиться читать по его губам и лицу: у Палмера всегда была очень выразительная мимика. Рисунки на щеках горят ещё чуть ярче, и Сесил хватает Эрла за плечо, чуть склоняясь. — …я должен продолжить записи. В любом случае, без практики не видать мне работы! Может быть, это Руководство станции наблюдает за мной? Как учитель на уроке? Оценивает? — у Сесила блестят глаза, хотя не понять, отчего: от радости осознания или от естественного страха. Эрл смотрит ему в глаза и чувствует, как предательски жжёт щеки, отчего веснушки его начинают мигать вдвое чаще обычного. Кажется, Сесил это тоже замечает. Он недоумённо моргает, глядя на Харлана, не отстраняется и не убирает руку с его плеча. Эрл тянет Сесила за локоть ближе и тянется к нему сам, и целует, закрыв глаза. В темноте за веками ему спокойнее. Эрлу кажется, что если он сейчас вдохнёт, то сможет попробовать на вкус голос Сесила. Они замирают на несколько секунд, просто замирают, ничего больше не делая. Эрл не уверен, по собственной ли воле они это делают: может быть, это плановое замедление времени, анонсированное Городским Советом. Сесил должен знать, он слушает все радиопередачи. Наконец Палмер тихо, едва слышно выдыхает. Его рука соскальзывает с плеча Эрла, и он садится на место. Веснушки Харлана бледнеют на красном лице, и теперь кажется, что это белые веснушки на рыжей коже. — Эм… — это, наверное, первый момент на памяти Эрла, когда Сесил не находит что сказать сразу же, без пауз. — Я запишу это как новость на кассету, — он чуть нервно хмыкает, и Эрл не знает, облегчённо вздыхать или жалобно выть. Если Сесил сделает эту запись, Эрл заполучит её любой ценой. Спрячет под самую надёжную подушку и наложит скаутский заговор. И никакая «звукозаписывающая сущность» не сможет ему помешать.