Тот, кого я жду

Наверное, все испортилось в тот день, когда Хосе стал нормально ходить. Ну или на следующий. До этого Гише почти всю неделю был дома каждый вечер. И днем тоже работал дома, с бумагами. Гулять выходил иногда, ненадолго. Возвращался и сразу же шел наверх, к Хосе, пить кофе. И почему-то ставил в известность, когда уходил. Хосе тоже уже работал — конечно, как мог в своем лежачем положении, но к нему заходили разные люди из прокуратуры, и он не раз задумывался о том, насколько все же стесняет Гильермо. Однако тот смотрел на его посетителей достаточно спокойно, замечаний никаких не делал. Вечера Гильермо большей частью проводил в спальне, вместе с Хосе. Ставил ноутбук на стул напротив постели, запускал на нем какой-нибудь фильм, который нравился им обоим, и снова утыкался в бумаги. Но иногда вдруг забирался на кровать, усаживался за спиной Хосе и тоже смотрел фильм или просто дремал. И это было и хорошее время, и мучительное. Хосе и боялся, что тот начнет прикасаться к нему, и очень хотел. Но одно было совершенно точным — с каждым последующим днем такого поведения Гише он все больше терялся, не понимая, действительно ли это было только дружеским. Про Франко тот даже и не упоминал, а еще Хосе то и дело приходило на ум, как Гише сказал, что перевез его сюда не только из-за того, что когда-то не удержал Педро. Правда, он совершенно не был уверен, что Гише действительно это сказал. Он, Хосе, тогда очень хотел спать. Может, это ему во сне привиделось? И, в конце концов, вдруг Гише все делает действительно из дружбы? Но к друзьям разве придвигаются так близко? Разве вот так легонько дуют им в затылок, почти касаясь губами? И разве смотрят на них так? А взгляды Гише он точно на себе ловил. Нечитаемые, но частые… Конечно, Гише стремился выполнять любую его просьбу. Игнорируя медбратьев, упорно делал все сам. И «расхаживаться» вот взялся помогать. Два дня, в которые Хосе чувствовал на себе столь желанные руки… Он помнил, как Гильермо привлек его к себе. И первая мысль тогда была: «Дождался». А вторая, куда более тоскливая: «Зачем?» А потом они вернули Гильермо офис, и тот после этого первый раз за все время пребывания Хосе в доме спал внизу, а на следующий день перенес кушетку в заброшенную гостевую комнату. ------------------------------------------------------- После этого Гильермо Хосе только что не игнорировал - утром уходил на работу, когда Хосе еще спал, вечером же заглядывал на несколько минут поздороваться и затем снова исчезал. Хосе оставлял дверь в коридор приоткрытой, чтобы услышать, как Гильермо возвращается, но, как правило, засыпал раньше. Организм отчаянно стопорил процесс выздоровления, требовал сна. Как-то утром Хосе разбудил шум внизу. Он взял костыли, замотался в плед и поковылял к двери. Гильермо ссорился с Фабианом. Точнее, Фабиан ссорился с Гильермо. — Думаешь, мне легко из-за того, что ты превратил дом в проходной двор ради этого?.. — Вымой рот с мылом, прежде чем так говорить о Хосе! — бросил Гильермо. — Это и мой дом тоже! — Разумеется, но Хосе отсюда не уйдет. — Да ты сам от него прячешься! Он целыми днями тебя ждет, — буркнул Фабиан. — И я не нанимался в няньки, чтобы ему завтраки носить! Они перешли, кажется, в кухню и стали спорить там. Хосе вытер пот со лба. Нет, это уже ни в какие ворота… Он услышал, как кто-то прошел через гостиную, хлопнул входной дверью. Фабиан или Гише? Стоять было нелегко. Он вернулся к кровати и лег. Закрыл глаза. Тело ныло. Но в груди, кажется, ныло сильнее. — Мне нужны кое-какие бумаги, — послышался вдруг от двери голос Гильермо. — Это твоя комната, — сказал Хосе. Судя по звукам, Гильермо прошел к письменному столу и стал один за другим открывать ящики. — Все слышал? — спросил он. — Это имеет какое-то значение? — поинтересовался Хосе. — Не обращай внимания. У Фабиана есть привычка маскировать проблемы, нападая на меня. Валерии было плохо ночью, и он переволновался. — А сейчас? — Сейчас все нормально. Она спит. Спала, пока он не раскричался, — буркнул Гильермо. Он вывернул ящик так, что все его содержимое съехало на ковер. Хосе скосил один глаз. Среди бумаг валялись какие-то пузырьки, тушь, помада, черная заколка с блестящими камушками. — Никак руки не доходят разобрать, — подосадовал Гильермо. Он вытянул нужную ему бумагу из папки, сгрузил все женские вещи на стул, вставил ящик обратно и быстро ушел. Хосе встал, балансируя на одной ноге, потянул за костыль, прислоненный к столу, и вдруг задел ручку. Черную ручку с отделкой под серебро и золото, лежавшую почти на самом краю. Явно подарочную, хотя и не особо дорогую. От его неловкого движения она покатилась, и он быстро прижал ее ладонью. — Ты не видел?.. — раздалось вдруг за его спиной. Хосе обернулся, от неожиданности сделав неловкое движение, из-за которого спину перекрутило болью. И едва удержал себя от того, чтобы не отшатнуться. Гильермо, стоя с той стороны кровати, смотрел на него так, как будто он, Хосе, сделал что-то не просто из ряда вон выходящее — недопустимое. Наверное, ни один человек никогда не смотрел на него так. Его, Хосе, для Гильермо не существовало, и это давно следовало признать. Кажется, он рухнул на кровать. Кажется, Гильермо взял свою ручку и ушел. У Хосе перед глазами стоял туман. Он не понимал даже, были ли это слезы или что-то совсем другое. А может, это был тот самый, холодный, навевающий оцепенение туман, из которого в книжке про Гарри Поттера появлялись высасывающие души дементоры. В то утро у него не нашлось сил даже сходить в ванную. Он так и пролежал на кровати до появления Гастона. Он не знал, как протерпеть еще неделю, пока не снимут гипс. Впрочем, к вечеру решение уйти сейчас, не дожидаясь, стало казаться единственно верным. И нет, вовсе не из-за недовольного взгляда Фабиана, принесшего ужин. Возможно, дома действительно не столь безопасно, и вообще не безопасно, но он не мазохист. Даже для него это — слишком. Долежав до темноты, он встал, стараясь не шуметь и довольствуясь светом от соседских окон, вытащил из-под кресла сумку, которую Гильермо принес когда-то с его вещами, и стал сгребать в нее папки, лежавшие на столе. Потом аккуратно снял рубашки и майку со спинки стула, потянулся за плейером, валявшимся на кровати. Дверь открылась. Хосе вздрогнул. Он знал, что это Гильермо. Иногда он чувствовал его так, словно это он сам, а не Гильермо, стоял напротив. Решимости сразу стало куда меньше. Он вцепился в стол, оглядывая комнату в свете тусклых, рассеянных лучей. На Гильермо не смотрел — тот все равно был слишком далеко, чтобы видеть его четко. Руки дрожали. Он хотел, невыносимо хотел уйти. Но мысль о том, что Гильермо сейчас скажет, что это верное решение, враз сделала тело тяжелым и непослушным, словно огромный, наполненный картошкой мешок. Вот дерьмо, еще чуть-чуть — и он, кажется, опять расплачется тут, как девчонка. Хосе отвернулся к окну, положил в сумку нетбук и стал решительно застегивать молнию. — Не надо, — тихо сказал Гильермо, подходя к нему. — Я прошу тебя, не надо. Хосе покачал головой. — С меня довольно, — ответил он. — Не надо. — Гильермо обхватил его руками и сжал так сильно, что Хосе тут же вспомнил о ночах в гараже и сломанных ребрах. — Не уходи. Пожалуйста, не уходи. — Я не твоя комнатная собачка, чтобы срывать на ней дурное настроение, Гише. Я больше так не могу. — Нет, ты не собачка, — ответил Гильермо в самое его ухо. — Ты взрослый, красивый мужчина. — Который тебе не нужен… — Который иногда говорит чушь… — Чушь?! — с отчаянием воскликнул Хосе. Он оттолкнул Гильермо и в изнеможении рухнул на кровать. — Чушь, говоришь? Так черт возьми, докажи мне это!