Благая весть глубин

Август 2013 Тендо плохо помнил, что было сразу после взрыва. Что-то было. Кажется, их как-то собрали и куда-то повезли, а потом он стоял в общем душе — даже не мылся, просто мок под теплыми струями, прежде чем влезть в выданную свежую рубашку, которая оказалась не по размеру — он еще подумал: хорошо еще, что слишком велика, не мала ведь... Первым, что на самом деле запомнилось, была палатка в лагере для беженцев. Оранжево-желтая, настолько яркая, что эта яркость казалась даже неуместной в такой обстановке. Тендо лежал на верхних нарах и смотрел вверх, и ему казалось, что это не палатка, а небо оранжевое — ну да, если кровь бывает бирюзовой, почему бы и небу не поменять цвет… А снаружи кто-то кричал. Не отчаянно, не заполошно, как другие, внезапно настигнутые бедой, а так, как будто кричавший хотел быть услышанным во что бы то ни стало. Собственно, он и не кричал даже — выкрикивал. Вещал. Проповедовал, вот как это называется. Выразительно, четко, зычно, так, что каждое слово было понятно даже отсюда. — … истинно вам говорю, Страшный Суд начался! Пришло ваше время, люди, пора покаяться, ибо пришли из глубин ангелы Господа Бога нашего известить, что не в силах он более терпеть наши прегрешения и шлет наказание всем вероотступникам! Никто не убежит, никто, ни один виновный не спасется! Покайтесь же все, поклонитесь до земли ангелам и примите смиренно участь свою, не гневите Бога более и не бегите Его благой вести, не слушайте тех, кто призывает спасаться от кары Божией и убивает провозвестников воли небесной… Красиво говорит, подумал Тендо. Особенно если не слушать, что. Но, судя по тому, что он не замолкает, там явно есть слушатели… — Молодой человек, — глуховато спросили с соседних нар, — вы не могли бы помочь мне встать и выйти? Простите, но возраст… суставы… — Хорошо, — ответил Тендо и слез. Невысокий седой старик оперся на его руку, с трудом поднимаясь. Что ему, интересно, снаружи надо? Но если просит, почему не помочь… Небо оказалось вовсе не оранжевым — обычное августовское голубое небо, и солнце уже стояло низко над горизонтом. В обладателе зычного голоса тоже не было ничего сверхъестественного — патлатый бородач средних лет и среднего роста, в заношенном сером костюме. Разве что сильно потрепан, вон как волосы всклокочены — ну да тут все потрепанные, что он, что женщины, которые столпились рядом… — А мы вовремя, молодой человек, — заметил неожиданный подопечный Тендо. — Его ведь слушают. И могут услышать… До Тендо не сразу дошло, о чем речь. Дошло минуту спустя, когда старик дождался паузы в проповеди и заговорил сам. Тихо заговорил, куда тише бородача, но слышно было всем: — Я правильно понял, мистер? По-вашему, ангелы из-под земли выходят? — Из глубин морских, — отрезал проповедник. Старик, кажется, даже не услышал — обернулся к собравшимся и продолжил: — Какие же они ангелы, если они… оттуда лезут? Вроде бы владения Господа находятся совсем не там… Женщины перестали ахать и охать, притихли и прислушались. — Так конец света же… — обронила одна, толстая тетка побойчее прочих. — Люди, — мягко, но уверенно перебил старик, — подумайте, кому и чему вы верите? За две тысячи лет многие говорили о конце света, только никто его еще не видел. А когда увидим, никто не знает. «Никто не знает, в который час придет Сын Человеческий»… Где Тендо это читал или слышал, когда — он уже не помнил. Он, впрочем, и не пытался вспомнить, просто слушал. — Господь тебя покарает, грешник, — прошипел бородач. Слушательницы ахнули, но старика, похоже, угроза не испугала: — Господь, сколь мне известно, никого не карает. Грешник карает себя сам, потому что ничто не отдаляет нас от Бога так, как ненависть. Разве только страх — но страх и ненависть всегда рука об руку идут, — и снова женщинам: — Собственно, на этом враг рода человеческого обычно и играет. Не сам, так через своих прислужников: вот через тварь из моря, например, или через тех, кто ее слишком испугался и решил задобрить… — Хорошо говорите, — снова встряла бойкая толстуха, — только с тварью-то что делать? Она ж не последняя, поди, и покою-то от них всё одно не будет… — Бороться, — сказал старик, и Тендо почему-то поверил, что этот человек со скрученными артритом суставами способен не только бороться, но и победить. — Людям много с чем приходилось бороться, и много с чем люди справились с Божьей помощью: с чумой и холерой, пожарами и ураганами, землетрясениями и наводнениями… И с такими тварями тоже можно совладать. Если не бояться и не прятаться, конечно. Посудите сами, ведь это чудовище уже убито, пусть и самым страшным оружием. Вы что-нибудь слышали об ангелах, которых можно умертвить атомной бомбой? — И то правда, не слышали, — с готовностью согласилась тетка. — Ну спасибо вам, дедушка, вставили ума, а то шарики за ролики заехали прям, как он болботать начал… э-э, а где он есть? Ишь, удрал, и след-то простыл… Как вас звать-то прикажете, а то неудобно вроде как — за нас, выходит, заступаетесь, а как звать-то, и не знаем… — Зовите отцом Джоном, — ответил старик, и Тендо наконец заметил, что его подопечный крутит в пальцах левой руки деревянные четки с крестом. — Ловко вы его... переспорили. — Ничего особенного. Мне по должности положено — с такими спорить, — сказал священник. — Только не думайте, что я его действительно переубедил. Просто ему невыгодно вещать там, где вообще могут возразить. Они этого, понимаете ли, боятся. Если возражают, значит, думают, а это для таких… проповедников очень опасно. — И куда он, думаете, девался? — Скорее всего, пошел на другой конец лагеря. Там у него тоже отыщутся слушатели. Возможно, и последователи. А возможно, и вовсе не здесь. Но мы не сможем ходить за ним повсюду, да и сил у меня сейчас на это нет… — Но… Отец Джон помолчал. — Запомните, молодой человек, — кстати, как вас зовут? — Тендо. Тендо Чои. — Так вот запомните, Тендо: один Спаситель может спасти всех. А мы с вами — только тех, с кем оказались рядом. Но уж если оказались и можем что-то сделать, значит, должны, потому что равнодушие — тоже грех, и немалый. Спокойной вам ночи. Февраль 2015 Отпуск неожиданностью не был. Поехать домой иногда можно даже испытателю с важного и серьезного проекта. Тем более испытателю, предшественник которого только что погиб, и никто не знает, что будет со следующим: то ли это была случайность, организм почему-то не выдержал, то ли такая нагрузка просто слишком велика для человеческого мозга, и тогда всему, что сделано, пиши пропало — кто будет водить этих роботов, если ни один человек не может? Ну а пилота можно отпустить ненадолго: если даже что и случится, так хоть с семьей повидается. Семье обо всём этом говорить Серджио, конечно, не стал — даже если бы не было секретности, зачем радость домашним портить? Его так ждали, вон какой стол закатили! Мама даже праздничных равиоли сделала, с вишневым вареньем — такие готовят только зимой, и умеют их готовить только итальянки. Даже если они родились в американском городе Сиэтле и вся семья обитает там уже несколько поколений… — Ты надолго, сынок? — спросил за ужином отец. — Нет, на три дня всего. А потом опять работать поеду. — Вы там оружием против этих тварей занимаетесь? — В общем, да. — А какое оно? Рассказал бы хоть, что ли, что делаете… — Не могу. Нельзя. — Родной матери ведь, наверно, можно? — Нет, мам, даже родным нельзя. Военная тайна. Вот закончим, сами всё увидите… — Ничего вы не закончите, — тихо вставила кузина. — Не получится. Ну спасибо, дорогая. И так на душе кошки скребут… размером с то, что, может быть, вправду не получится, а тут еще ты! — Флория! Значит, теперь Флория. Год назад Анджеликой быть хотела, даже документы менять собиралась, да дядя, папаша ее, не дал: как окрестили, сказал, Карлой, так и жить будешь. Мама, конечно, на поводу у племянницы идет, как скажет, так и называет, лишь бы не ссориться… — Слушай, Флория, — улыбнулся Серджио. — А почему не получится-то? Работаем. — Сейчас, — девушка метнулась в прихожую, притащила свою сумочку и вынула оттуда пестрый глянцевый журнал. — Вот, смотрите, это «Благая весть глубин»! — Вижу. На обложке написано. Читать умею. — Ничего ты еще не умеешь! — выпалила Карла. — И не научишься, солдафон, потому что посланцы Господа всегда приходят за душами тех, кто нарушает Его заповеди! — Пускай сначала найдут, чего моя душа нарушила, — разговор стал забавлять пилота: слишком похоже было на десятилетней давности отроческие перепалки. Кузина и тогда была такая: как вобьет себе что в голову, так не выбьешь, пока сама что-нибудь новое не придумает. Вот и теперь… — Не кощунствуй, грешник! — со слезой в голосе воскликнула она. — Ты ведь так и сам погибнешь, и на всех нас беду навлечешь, потому что посланцы накажут тех, кто не покаялся, и это наказание страшнее смерти! — Флория, успокойся, — снова вступила в разговор мать. — Ты ее прости, сынок, ее так все эти дела напугали, что сама не своя стала. Сам понимаешь, город ведь на побережье, боятся все, что сюда такой динозавр полезет, а дядя Маттео в порту работает, не дай Боже что! А тут ходят эти в чешуйчатых одежках, журнальчики свои раздают, она и берет у них, прямо не знаем, что делать… — Да ладно, — пожал плечами Серджио. — Давай-ка, сестренка, сюда свою благую весть, посмотрю. На обложке журнала красовался во весь рост последний кайдзю, тот, что напал осенью на Сидней. Хорошо нарисовали, узнаваемо. Это про него, что ли, там пишут? Пилот наудачу открыл страницу. А, вот откуда Карла набралась! «На свете есть немного вещей, который способны исчерпать терпение ГОСПОДА нашего. Человеческая гордыня, только она одна, лежит в основании того, что происходит с нашим миром. Мы живем в последние времена, и мы сами виноваты в том, что случилось. Семена эти были посеяны еще Адамом и Евой в райском саду, когда праотец возжаждал присвоить себе весь мир, ничего не дав взамен, а праматерь захотела управлять им, забыв, что была сотворена второй. Но ГОСПОДЬ не бросает даже своих заблудших детей, и в бесконечном Своем Милосердии и Любви послал нам вестников из моря. Покайтесь, говорит их сверкающая на солнце чешуя, принесите жертву искупления за грехи всего мира. Вы все взвешены на весах, и сердца ваши найдены очень легкими. Вы пресыщены и пресытились, и лишь безоглядная вера и смирение могут спасти вам от геенны огненной. От смерти же земной не спасет вас уже НИКТО, ни молитвы ложным идолам так называемой церкви, ни преклонение перед ничтожной наукой, ни безумцы-военные, которые убивают посланцев и уничтожают вместе с ними вас — ведь нельзя спасти человеческие жизни, взорвав бомбу в самом центре Сиднея…» Серджио невесело усмехнулся. В центре, как же! Кайдзю почти сутки отманивали подальше от тех мест, где больше всего народу. Без жертв в итоге не обошлось, но говорить, что военные не сделали ничего для спасения людей, было куда большим кощунством, нежели непочтительность к пришельцам из разлома. Но не Карле-Флории же это объяснять! — Держи, кузина. Извини, не проникся благодатью. Только спорить больше не надо, договорились? Потом разберемся, время покажет, кто прав… Разговор кое-как переполз на другие темы, более веселые. Проболтали почти что до ночи, пока не устали и не разошлись по комнатам. — Серджи, скажи, всё в порядке? — спросила мать, войдя в спальню. — Да, конечно, всё нормально. — По глазам ведь вижу, что нет, — возразила она, очевидно, не найдя лучшего времени для сеанса прикладной телепатии. — Ну... мам, есть одна женщина, но мне, в общем, не светит. А в остальном всё в полном порядке, мам, лучше и быть не может. — Хорошо, раз так. А она... она сама тебе сказала, что не светит? Ты ее вообще спрашивал? — Нет, мама. И так всё ясно. Я ей не ровня. — Так спросил бы. Твой дед, помнится, шутил, что женщину надо спросить не раз, а целых три, тогда, может, ее отказ и будет правдой. Ну, давай я тебя обниму и пойду лягу... Руки у матери пахли лавандой. Совсем как в детстве. Засыпая, пилот думал о той самой женщине, о Кэйтлин. Мысли в полусне путались, перескакивали с одного на другое. Может, и зря он считает, что ей не пара? На самом-то деле она, видно, не то чтоб счастлива с мистером Шёнфельдом. Не любит он ее, это точно. Может, и его, Серджио д'Онофрио, она отталкивает не потому, что он ей не нравится, а потому, что… вообще не думает, что ее действительно можно любить. Тьфу, чушь какая в голову лезет… а может, и не чушь совсем? Господи, как жаль, что нельзя залезть мисс Лайткэп в голову и понять, что там на самом деле! А так проблема целая, куда там кузине с ее журнальчиками. Кузина-то что, она всегда нервная была, а тут еще страх… лишь бы с проектом удалось! Если удастся, она сама увидит, что в Сиэтл никто кайдзю уже не пустит, и успокоится. Увлечется еще чем-нибудь… необычным. Жизнью на спутниках Юпитера. Разведением фиалок по лунному календарю. Или танцами аборигенов острова Где-то-там… Чем бы, в общем, ни тешилась, всё ладно. Лишь бы удалось! Март 2020 Дома определенно что-то было не так. Нет, всё, как всегда, было вымыто, начищено и приготовлено, и мать приоделась к приезду сына — она всегда любила наряжаться и даже в возрасте следила за собой, всё-таки танцовщицей была. Но Стэкера Пентекоста насторожила ее непривычная напряженность и подавленность: мама почти никогда не позволяла себе показать, что у нее что-то не в порядке. Разве только тогда, когда непорядок на самом деле был, и серьезный… — Что случилось, мама? — Ничего не случилось! — резко ответила Вивиан. — А всё-таки? — переспросил маршал. — Я прекрасно понимаю, когда на самом деле «ничего», а когда ты просто не хочешь рассказывать. — С тобой, Стэкс, и не захочешь, а расскажешь. Хотя и в самом деле лучше б не говорила — жаль всё-таки ее, дуру, мало ли что ты после этого ей устроишь. Я ж знаю, на что ты способен… — Кроме способностей, мама, есть еще и обязанности. Впрочем, какую дуру ты имеешь в виду? — А, да соседку мою, миссис Картер. Была вроде нормальная женщина, в церковь еще всё время ходила. А теперь связалась с какими-то сектантами в балахонах с чешуей, хоть беги от нее теперь — чуть не каждый день ходит, журналы свои приносит. И говорит… всякое. — Так, — Пентекост начал кое-что понимать. — Что именно она говорит? — Говорит, что кайдзю бить вовсе не надо. Мол, это ангелы, пришли к нам известить, что миру конец скоро. А кто их убивает, те сами грешники, и гореть таким в аду до конца времен… — Понятно. У тебя журналов случайно не осталось? Хотелось бы взглянуть. Выпуск «Благой вести глубин» был датирован седьмым марта, неделя после боя в Анкоридже. На обложке, конечно, Найфхэд в профиль — еще бы, такое событие культисты пропустить не могли. Маршал раскрыл журнал и на секунду не поверил глазам: на него смотрели братья Беккеты. Эти их фотографии обошли все газеты еще после манильской победы. Правда, аляповатых цветочков в углу каждого портрета тогда никто не рисовал, и красных пунктирных линий по краю тоже не было. Текст под фотографиями гласил: «СЛАВЬТЕ ИСКУПИТЕЛЕЙ! Блажен, кто отринул свои грехи, покорившись посланцам глубин морских и исполнив Божию волю. 29 февраля сего года принесли очистительную жертву ангелам Йенси и Райли Беккеты. И, хотя всю жизнь противостояли они воле небес, убивая провозвестников благодати, поражением в бою смыли они грехи свои и теперь пребывают в царстве вечного блаженства, делом своим говоря нам о том, что не спрятаться от воли Господней ни за прочными стенами, ни за мощью железных чудовищ…». Пентекост мысленно плюнул: Райли Беккет был жив, сколь бы ни хотелось сектантам обратного. Об остальном и говорить не приходилось, но положение обязывало, и маршал продолжил читать. «Нам же, свято чтущих ангелов с голубой кровью, остается лишь почтить искупителей и отдать свой долг их памяти. Вставим же их портреты в поминальные рамки, украсим цветами и будем ежедневно преклонять перед ними колени, памятуя об ушедших к Господу и читая святую молитву…». Молитва оказалась там же, на обороте каждого фото. Ну конечно — «мы раскрываем объятия, дабы принять ангелов из океана», «освободить человечество из тюрьмы греха», «о цари кайдзю, заберите нас в свои райские глубины и посрамите всех, кто противостоит воле вашей…». Этот текст с незначительными вариациями Пентекост видел не раз: в каждом из городов, где был шаттердом, культ кайдзю рано или поздно появлялся. Временами рейнджеры и техники даже цитировали сочинения сектантов и смеялись. Впрочем, смеялись зря. Информационная война — тоже война, не стоит ее недооценивать. А поэтому надо бы прояснить еще один момент: раньше этого не попадалось. — Мама, — спросил маршал, — а ты не знаешь, что за рамки? — А-а, — Вивиан открыла ящик стола и вытащила оттуда зеленую картонную рамочку для фотографии, отделанную чешуей и бирюзовыми полосками. — Это они туда святых своих вставляют. Кайдзю, то есть. Или людей — ну, если люди им чем-то особым угодили… — То есть — если были уничтожены кем-то из кайдзю? Я всё правильно понимаю? — Э… не совсем, Стэкс, — мать явно смутилась. — Она говорит, что если просто кайдзю кого-то убили, то это люди покорились воле Бога, так и надо. А вот если сами пытались кайдзю убить, да не вышло — это, они считают, подвиг великий, не просто, мол, погиб человек, а всем остальным-де показал, что нельзя трогать этих… — Ангелов, — мрачно припечатал Пентекост. — Значит, она тебе эту рамку принесла, чтоб ты фотографии пилотов Джипси из журнала вырезала и туда вставила. А почему тогда только одну? — А она для этих, сказала, потом мне даст, у нее, мол, рамочки пока кончились. А ту раньше принесла, чтобы… ты только не делай ей ничего, Стэкс, авось сама когда-нибудь перебесится! — Я не собираюсь делать с нею ничего страшного, мама. Я маршал PPDC, а не главарь мафии. Итак, для чего миссис Картер подарила тебе эту рамочку? — Она требует, чтоб я портрет Луны туда вставила, — нехотя сказала Вивиан. — Говорит, что только так я грехи искуплю. Что последний случай покаяться упускаю. Что мне хуже всех придется, раз сын у меня такой… хм… нечестивый, что не просто ангелов из моря убивает, а еще и другим приказывает убивать. И что это… повезло мне, что Луна раньше всех погибла — если первая она… искупила, то, считай, самая святая, и надо перед ее фотографией… — Ладно, хватит, — оборвал Пентекост, заметив, что мать готова расплакаться. У него и самого, впрочем, внутри всё кипело так, что очень хотелось на самом деле дать кому-то в морду. Можно егерем. Можно и Найфхэду. Впрочем, тому уже нельзя, его всё-таки добил Райли Беккет. Тот самый Беккет, которого сектанты так радостно записали в покойники. Простите, в святые… — Так, мама, — продолжил наконец маршал. — В ближайшее время ты отсюда переедешь. Куда-нибудь в другой район, я поищу, куда будет лучше. И не возражай: так действительно будет лучше. — Хорошо, — согласилась Вивиан. — А с миссис Картер-то что? — Ничего. Зайду к ней перед тем, как уехать, побеседую. А потом… Знаешь, если уедешь ты, может, и успокоится, не к кому станет бегать. Семейство напротив она трогать не будет: мистер Абрамс, во-первых, не военный, а простой грузчик, церемониям не обучен. Во-вторых и в-главных, он домой приходит каждый вечер. Эти деятели обычно не суются туда, откуда их могут легко и быстро выставить. Миссис Картер маршал дома не застал. Ни в этот вечер, ни в следующий. Может быть, уехала куда-то по делам, а может, просто не захотела открывать дверь, когда поняла, кто пришел. Гоняться за ней не было ни смысла — вреда много она всё равно не сделает, — ни времени и возможности: какой резон сидеть в Лондоне ради одной сектантки? Есть куда более важные дела — например, решать что-то с восстановлением Джипси Дэнжер. С этим, впрочем, лучше было повременить: неразумно было бы тратить столько денег на ремонт одного полуразбитого егеря, когда можно привести в порядок другие, менее поврежденные машины. Неизвестно, на сколько еще хватит финансирования — теперь, с этой нелепой береговой стеной. Сомнительная надежность последней была, пожалуй, единственным вопросом, в котором Стэкер Пентекост был вполне солидарен с поклонниками кайдзю. Декабрь 2024 Уже перепели почти все песни — и «Смуглянку», и «Ой, цветет калина», и «Не покинь меня», и что там еще поют за семейным столом? «Как родная меня мать провожала, как тут вся моя родня набежала…» — затянул дед Василий, и никто не сумел толком вспомнить слова, зато посмеялись все, а громче всех — Сашина мама. И правильно: когда весело родных провожаешь, то им и на новом месте будет веселее. Даже если это новое место — за тридевять земель. — Слушай, Лешка, а почему в Гонконг-то? — спросил дед. — Поближе места не нашлось? — Ну ты даешь, дедуль. Будто Владивосток от Москвы близко был! — ответил Алексей. — А если серьезно, то теперь больше некуда. Ни поближе, ни подальше. Нашу базу закрыли, в Сиднее и Лос-Анджелесе тоже вот-вот закроют. Егерей немного осталось, а на новых денег не дают. Стену строят. Вот и переводят всех в один шаттердом, а остальные — до свидания. — Ишь, крысы штабные, — проворчал глава семейства. — Стену им подавай. Вот отцу моему, твоему прадеду, кто б сказал про ихнюю стену. Он сам кому хочешь стена был, с товарищами своими на фронте погиб, а фашиста-то к Москве не пустили, зубы фашист обломал! А эти — головы в песок, за стены попрятались, тьфу, да и только. А я считаю, что тот прав, кто врагу отпор дает! И хоть вас в Гонконг переправь, хоть куда, а драться вы будете с тварюками этими так, как русскому человеку спокон веков полагается. Давай, Надя, принеси еще с кухни наливку, за такое дело выпить надо! — Ну что вы, Василий Семеныч, — покачала головой Сашина мать. — Ребята совсем не пьют, а нам, может, хватит уже? Давайте лучше еще споем… Опять пели — и «Прощайте, скалистые горы», и «Мы уходим на рассвете», и «Давно мы дома не были»… Потом оказалось, что песни, которые все помнят, кончились, и все начали беседовать о своем — кто-то обсуждал конструкции егерей, кто-то ругал политиков и цены, кто-то переписывал рецепт пирога у вдовы Лешиного дядьки-«афганца», Марии Аркадьевны. Ну это как всегда, очень уж хорошо она печет, тети Машин пирог — это прямо-таки семейная марка... За разговорами и пересудами звонок в дверь расслышали не сразу, но всё-таки расслышали — очень уж он был длинный, настойчивый, нетерпеливый. — Я пойду открою, — Мария Аркадьевна поспешила к двери. — А то так настырно трезвонят — неужто мы нижних соседей случайно затопили? Спустя пару минут из прихожей послышался хлопок дверью. Очень громкий и далеко не деликатный. — Маш, ну что ты грохаешь? — поинтересовался Лешин отец. — Или тебе на дверь, как в маршрутке, плакат повесить: «Закрой ее нежно»? Так того и гляди штукатурка со стен посыпется… — Спокойно, Петя, спокойно, — ответила невестка. — Это опять веселые картинки принесли, с ними только так и надо. Не хлопнешь дверью перед носом, не отстанут. В окно бы полезли, кабы не девятый этаж! — А-а, понял, — кивнул Петр Васильевич. — Ну раз веселые картинки, то извиняюсь, не по делу ругался. — Что еще за картинки? —спросила Саша. — Свидетели Иеговы, что ли, по домам опять ошиваются? Или эти, как их… мормоны? — Почти, — вздохнула женщина. — Вот, глянь, Шурочка, что раздают. Мы сперва не брали у них ерунду эту, только они все равно под дверь суют или в почтовый ящик кладут. Ну и Бог с ними, думаю, всё равно кот в лоток на газету ходить приучен, а тут бумага хоть и глянцевая, но годится. Вот и беру на подстилки, очень Рыжик веселые картинки уважает. А так чушь полная. Держи, полюбуйся. — Ты меня, Маша, прости, но не Бог никакой с ними, а черти, — отбрил дед. — Самые что ни на есть зеленые и чешуистые… — Похоже, что да, — Саша взяла журнал. Неопознанный кайдзю на обложке давил ногой егеря, похожего скорее на детскую игрушку, чем на боевого робота. — Леш, смотри, во Владивостоке такие же на улицах раздавали, помнишь? — Кайдзюисты, что ли? — бросил взгляд на обложку Алексей. — А, точно, они самые. Еще и про нас, оказывается, пишут! «Оплоты зла рушатся. Еще один шаттердом закрыт. Подробности на страницах 13‒15…» Саша открыла нужную страницу и принялась читать вслух: — «Придите, верные, поклонитесь ангелам, близится конец времен! Человечество поняло наконец всю бессмысленность противостояния воле Господа нашего. Вот и еще один оплот гордыни прекратил свое существование — заперлись навсегда двери шаттердома во Владивостоке, и еще один проход открыт для посланников благой вести из глубин, ибо нипочем им возведенные стены — протрубят трубы Страшного Суда, и рухнет любой камень, как рухнет любое зло! Не все грешные еще побеждены, не все крепости греха пали, но недолго стоять врагам Бога, мало их осталось, и железные их дьяволы сплошь стары и изранены в боях. Одного удара хватит посланцам, чтоб уничтожить…» Да-да, блажен, кто верует. Стары и изранены в боях, просто разваливаются все. Особенно Страйкер Эврика. — Да ты знаешь, нашего Альфу за побитого железного дьявола принять можно тоже… только благодаря сугубой технической безграмотности, — расхохотался Алексей. — А Альфа ваш, ребята, уже в Гонконге? — поинтересовалась Мария Аркадьевна. — Везут, — ответила Саша. — Вертолетами, как по телеку показывали? — Нет, тетя Маша, вертолетами в такую даль накладно. По воде. Есть такие грузовые суда, что егеря поднимут. Кстати, Леш, давай техникам позвоним? Мобильники и в море берут. А то мало ли, вдруг какие накладки, если его позже привезут, то и мы можем подольше остаться, билеты нам по удостоверениям без проблем обменяют… — Ну давай узнаем. Вдруг и вправду задерживают? Шеф техбригады ответил быстро. Задержки не было. Черно Альфа прибывал в Гонконг строго по расписанию. Август 2025 — Там! Сюськи! — очень серьезно сообщил Дейв. Пару секунд Тендо пытался понять, что хочет сказать сын, а когда понял, удивленно взглянул на жену: — Эээээ… это кого он сучками обозвал? Элисон покраснела до корней волос, оглянулась и показала на компанию поодаль. Зеленые накидки из чешуйчатой ткани, журналы в руках… Поди ты, до сих пор не повывелись. Живучее своих богов оказались… — Ну, положим, по существу я с тобой, малыш, согласен, — кивнул бывший главный оператор шаттердома. — Но, миссис Чои, извольте доложить: откуда он успел таких слов нахвататься? — Ты не поверишь, — рассмеялась Элисон, — от меня. — Как от тебя?! — вот теперь Тендо удивился по-настоящему. — Я понимаю, что еще как можешь… но чтоб ты при ребенке выражалась? Ты же при детях даже дураком стараешься не ругаться! — Да ты понимаешь… они в последний год, пока тебя не было, к нам домой ходили, как на работу. Я не пускала, конечно, в дверях разговаривала, но достали — сил нет. Раз выпроводила, другой, третий… потом пришлось слать по адресу. А он как раз говорить начал, вот и принялся повторять… Тьфу, чёрт! — Элисон остановилась и посмотрела под ноги. — Что? — Ничего… Ты посмотри, какая-то зараза до урны не донесла. Я каблуком наступила, чуть не упала. Еще бы и мелкого уронила с великом вместе! — Главное, не уронила. Всё хорошо, что хорошо кончается. Давай я выкину эту дрянь, чтоб еще кто не споткнулся… — Тендо поднял с асфальта когда-то глянцевый журнал. Поперек надписи «Благая весть глубин» тянулся отчетливый след от колеса детского велосипеда.