После и снова

Он просыпается от голоса сестры. Открывает глаза в просторной светлой палате и сразу же попадает в объятия Амамии. - Мы тебя ждали, - говорит она, лицо ее блестит от слез. - Прости, что так долго, - отвечает он скрипучим ссохшимся голосом. Он хочет погладить ее по волосам, стереть со щек слезы, но рука не слушается. За полгода в коме его мышцы успели атрофироваться. Даже сидеть первое время ему очень сложно. Но это не важно. Сейчас – это не важно. Сейчас он смотрит в сияющие лица друзей и понимает, - наконец понимает, - что все закончилось. Больше не будет неожиданных звонков, чуждого мира, пугающего будущего и кошмарного астероида. Научиться ходить заново непросто, но Агеха не сдается. Он часами занимается с физиотерапевтом и напрочь отказывается садиться в коляску. По коридорам он ковыляет на костылях, поминутно рискуя упасть и переломать кости. Когда наконец ему разрешают выйти на улицу, он не помнит себя от счастья. Опираясь на плечо Амамии и костыль, он выходит в больничный двор. Солнечный свет режет глаза, а от свежего воздуха кружится голова. Они опускаются на ближайшую скамейку и долго сидят, плечом к плечу, рука в руке. Амамия теперь боится отойти от него даже на шаг, словно он может исчезнуть в любую минуту. Это такое приятное и незнакомое чувство - когда тобою дорожат. Наверное, ему стоит бережно сохранить в памяти подобные мгновения. Полтора месяца спустя он покидает больницу. Ему кажется вполне естественным, что он поселяется у Амамии. Его дни похожи, как близнецы. Утром он провожает Сакурако на работу, а потом несколько часов пялится в телевизор или спит. Вечером, когда возвращается Сакурако, они, поужинав, отправляются гулять в парк. Это похоже на ритуал – идти, взявшись за руки, по тенистым аллеям и молчать, потому что слова не нужны. *** - Как ты? – спрашивает он Оборо. Они сидят за столиком в летнем кафе и пьют колу из высоких стеклянных стаканов. Костыли он теперь сменил на легкую трость, но и с ней Агехе осталось ходить недолго. Его врач уверен, скоро он полностью восстановится. Ему почему-то кажется, будто они были здесь раньше. Возможно, именно сюда их привела Мацури-сэнсей, чтобы потренировать пси-способности. Тогда он едва сумел перемешать кофе со сливками силой мысли. Сейчас, впрочем, он этого и вовсе сделать не сможет. Последний раз он открывал «Врата Мелшии» в битве против Мифры. Тогда же они и захлопнулись навсегда. Зонтик над их головами ничуть не спасает от жары. Лед уже давно растаял, а газировка выдохлась, но Агеха не помнит, о чем они разговаривали все это время. Ему неловко. Странное давящее чувство дежавю щекочет нервы. Он боится ляпнуть какую-нибудь глупость. После пробуждения он словно сам не свой. - Лучше не бывает, - актер ослепительно улыбается и лениво потягивается. – Только шрамы остались. Теперь, конечно, вряд ли мне кто-нибудь предложит сняться в откровенной фотосессии. Не то чтобы мне и раньше этого очень хотелось, но, знаешь ли, контракт обязывал. Он беззаботно смеется, словно ему и правда плевать на собственное тело. Агеха хочет ему возразить, что пластика теперь творит чудеса, но потом вспоминает: некоторое время у людей будут совсем другие заботы. Нужно так много всего восстановить, что о новых фильмах им придется пока забыть. Но без работы Оборо уж точно не останется. Ведущие ток-шоу в очередь к нему выстраиваются, чтобы пригласить участвовать в программе. За соседним столиком девчонки-старшеклассницы глядят на них во все глаза. Ну еще бы, нечасто увидишь на улице знаменитого актера, да еще без охраны. Кажется, Мотидзуки Оборо стал еще популярнее после того, как пропал на полтора года, а потом внезапным образом вернулся накануне конца света. Агеха все пропустил. Те полгода, что он провел в коме, не вернуть никак. Ему кажется, будто все его друзья в один миг стали ему чужими, что они ушли далеко вперед, а он продолжает топтаться на месте. Для него последняя битва произошла совсем недавно, привыкнуть к новому миру ему пока нелегко. *** Однажды бесконечным июльским вечером, когда они прогуливаются по парку, Агеха признается. - Я позабыл, откуда у Оборо шрамы на теле. Я не помню, которая из девушек блондинка: Фредерика или Мари. Мацури-сэнсей играла на скрипке, или же это было фортепиано? Быть может, дело в том, что он давно не видел детей Элмор, а Мацури-сэнсей не приходила к нему с момента его пробуждения в больнице. Но про шрамы Оборо он совсем недавно прекрасно помнил. Теперь же эту часть его воспоминаний словно откромсали тупыми ножницами. Грубо и безжалостно. - Никак не могу вспомнить. Не получается. Амамия останавливается и выпускает его руку. Приподнимает его подбородок и, глядя в глаза, спокойно спрашивает: - Разве это важнее меня? Важнее нас? - Не знаю, - честно отвечает Агеха, понимая, что подобные слова могут обидеть девушку. – Мне кажется, я забыл что-то очень важное, пока спал. Мне кажется, если вспомню, о чем забыл, то случиться что-то плохое. - Тогда не вспоминай! – ему кажется, Сакурако вот-вот расплачется, и тогда он порывисто ее обнимает и утыкается лицом в волосы. Со мной не все в порядке. Мне кажется, я потерял часть себя. Об этом он ей не говорит. Он отстраняет девушку и смотрит ей в лицо так пристально, будто хочет выжечь каждую черточку на сетчатке глаз, а потом наклоняется и целует ее. Это лучшее, что он может сейчас сделать, чтобы не ухудшить ситуацию. В голове у него полная каша. Агеха едва сдерживается от вопроса: А разве твои глаза были серыми? - Не вспоминай! – шепчет она. - Пожалуйста, не вспоминай! - Не буду, обещаю. Наверное, он делает большую ошибку, говоря такое, но иначе ему придется ее спросить, почему они каждый день ходят в один и тот же парк, почему на улице так мало прохожих, почему их лица кажутся ему знакомыми, и почему с тех пор, как он проснулся, никогда не шел дождь. Эти вопросы слишком неудобные, слишком неправильные. Он ведь до сих пор не спросил, кем работает Сакурако, и почему он ни разу не видел свежих газет. Наверное, отчасти Агеха не хочет знать на них ответ. Той ночью ему снится пустое здание. Он стоит в разрушенном холле, а где-то звонит телефон. Агеха точно знает, что ему надо взять трубку, но хоть убей, не может вспомнить, почему. Коридоры здания кажутся бесконечными. Он то и дело натыкается на тупики. Телефон не смолкает. Настойчивости звонящего можно даже позавидовать. Он находит старый красный обшарпанный телефон на стене коридора третьего этажа и почему-то медлит перед тем, как поднять трубку и приложить ее к уху. - Алло? – говорит он в густую тишину, которая грозит вылиться из трубки и затопить все вокруг. - …нись, - доносится до него настолько тихий голос, что не различить, мужской он или женский. - …нись… рее… ха…нись… - Алло? – тупо повторяет он, словно надеясь, что собеседник начнет говорить громче. - …нись… рее… ха…нись… Все та же бессмыслица. Тогда почему ему так тревожно? Почему так болит в груди, словно туда – миллиметр за миллиметром - вгоняют раскаленную спицу… И только проснувшись, он понял, что ему говорили. Проснись. Проснись скорее, Агеха. *** Лицо Агехи худое и осунувшееся. Что бы там ни капали ему через капельницу, этого явно недостаточно. Под глазами залегли черные тени. Веки истончились и стали похожи на рисовую бумагу. Она столько всего наслушалась про коматозников, что впору самой становиться медсестрой. Это чертовски символично. У нее всегда была склонность к самопожертвованию. К тому же, она и так много времени проводит в больнице. Ничего не изменится, если она станет тут работать. Будет даже проще ухаживать за Агехой. Она тут же мысленно обрывает себя. Нет, до этого не дойдет. Он скоро очнется. Внутренний голос, однако, говорил ей обратное. Кома может растянуться на долгие годы. Неужели ты похоронишь себя вместе с ним? Тут, в этой палате с пищащими аппаратами? Насколько сильно ты любишь этого мальчика, от которого осталась только оболочка? Запястья у него стали тонкими, как у девушки. Когда-то Агеха с легкостью поднимал ее на руки. Теперь же, скорее всего, он не удержит даже ложку. Его волосы снова сильно отросли. Придется скоро их обстричь. Когда Сакурако стригла его в первый раз, руки у нее тряслись так сильно, что Агеха стал похож на жертву свихнувшегося парикмахера. Это было так странно, будто стрижешь волосы трупу. Но Агеха не мертв. Она старается не допускать мыслей о подобном. Он просто очень крепко спит. - Проснись, Агеха. Все ждут тебя. Проснись скорее. Не верю, что тебе незачем возвращаться. Она говорит это каждый день с тех пор, как Агеха попал в больницу. Она уже и сама перестала верить в то, что он ее слышит. Ни намека, ни малейшего сигнала на узнавание и понимание. Где бы Агеха ни был, он ее не слышит. Шел седьмой месяц с того момента, как был остановлен Уроборос и Агеха впал в кому. Шел седьмой месяц с той поры, как будущее изменилось. Иногда она задумывалась, что же стало с тем миром, который они спасли, но, говоря начистоту, ей было на него плевать. Там все равно не было Агехи. Поначалу все собирались в палате Агехи и разговаривали с ним, но прогнозы врачей не сулили ничего хорошего. Экраны мониторов седьмой месяц показывали одно и то же. Сердцебиение и пульс в норме, на энцефалограмме – прямая. Лучше бы он умер тогда. Когда подобная мысль первый раз пришла ей в голову, она ужаснулась. Как она может быть такой бессердечной?! Как она может так думать, если сама умоляла Агеху не оставлять ее? Быть может, из-за этого ее отчаянного крика он и продолжает цепляться за жизнь. Если она станет с ним разговаривать, ее голос, словно нить Ариадны, выведет Агеху из лабиринта подсознания. Первые два месяца сестра Агехи и его отец приходили каждый день. А она каждый день спрашивала Тэндзин Элмор о будущем. Но ответ ее никогда не менялся. Агеха не проснется в ближайшее время. Она перестала спрашивать провидицу, когда Аска-сан перестал приходить. Сакурако знала, как сильно он любил сына, но если уж он сдался, значит, надежды и правда не было никакой. Лучше бы он умер тогда. Она бы погоревала, оплакала его, выдержала траур и стала жить дальше. И жизнь ее была бы не лучше, но и не хуже нынешней. Она бы смогла отпустить его в конце концов и, возможно, забыть. А здесь и сейчас она его отпустить не может, потому и приходит в больницу каждый день. Сакурако механически, не глядя Агехе в лицо, расправила складки на одеяле, чуть сжала его руку и поцеловала в щеку. - Я приду завтра, обещаю.