Город мне дорог. Я не хотела.
О, Боже, это… это просто ужасно. Гермионе попросту не хватало слов, не хватало дыхания, не хватало сил. А ведь утро так хорошо начиналось… Стояла глубокая ночь, когда она очнулась. Все тело ломило, голова казалась чугунным котелком, у нее не хватало сил даже поднять руку. С трудом разлепив ресницы, она тихо застонала – казалось, по ней проехались асфальтоукладчиком. Рядом кто-то зашевелился. Скосив глаза, Гермиона увидела… Тома, который ерзал во сне на неудобном стуле. Будто бы почувствовав, что она проснулась, юноша приоткрыл один глаз. - О, ты уже очнулась, - голос у него был хриплым. - Дамблдор сказал, что это произойдет нескоро… - Что… что произошло? – она с трудом размыкала губы. - И я хочу пить. Очень хочу. После того, как Гермиона утолила жажду, Том рассказал ей о том, что произошло после того, как она истощилась. - Я вынес тебя из развалин и успел пройти от силы шагов десять, как передо мной аппартировал старый хрыч, - увидев, как она нахмурилась, он добавил, - ладно, профессор. Он перенес нас сюда, толком не объяснив, что с тобой и… ушел, оставив пакеты с покупками. Я не погиб, к его большому сожалению, так что ему здесь делать нечего, - мальчик невесело улыбнулся. - Том… - она едва слышно шептала, - не говори так, пожалуйста. Юноша посмотрел на нее долгим нечитаемым взглядом. Казалось, он решал сложную математическую задачу, в которой вдруг появились новые неизвестные. - Зачем… зачем ты сделала это? – брови были нахмурены, губы сжаты в узкую линию. - Сделала что? - Кинулась искать меня, - сквозь зубы прошипел он. - Дамблдор в красках описал то, как ты резво рванула на мои поиски, наплевав на собственную жизнь. И в правду? Зачем она это сделала? Гермиона слабо улыбнулась. Этот мальчик стал ей дорог за эти невозможные месяцы, стал сосредоточием ее мира, без него она чувствовала себя неполноценной, ущербной. Возможно, это было несколько пафосно и наигранно смотрелось со стороны, но это было действительно так – Том поселился в ней, как злокачественная опухоль. Можно без конца задавиться риторическими вопросами – зачем она оказалась в этом времени, почему выбрала его, а не другую группу сверстников, из-за какого чувства она кинулась в самое пекло, чтобы вытащить его – но, в самом деле, это было уже неважно. - Я не знаю, Том, - попробовала увильнуть она. - Не лги мне, - прошипел он. – Зачем ты сделала это?! Гермиона вздохнула: - Почему это так принципиально для тебя? – кажется, у нее задрожал подбородок. – Ты стал дорог мне! Ты… ты плохой человек, Том, но я ничего не могу с собой поделать… Девушка отвернулась, что бы скрыть соленые капели в уголках глаз. Том вздохнул. За спиной послышалось систематическое шуршание, и Гермионе было искренне любопытно, что же он там делал, но она не поворачивалась. В конце концов, она имела право немного обидеться – как же, она, можно сказать, спасла его задницу, а он вместо того, что бы сказать спасибо, допрашивает ее, как какую-то преступницу! Но вот когда кровать прогнулась под чужим весом, строить из себя оскорбленную невинность было уже бесполезно. - Что?.. Что ты делаешь, черт возьми?! – Гермиона зло зашипела. - Ты совсем с ума сошел? Вылезай отсюда, - она попыталась его ударить. - Тихо, - Том точно так же шептал, - я устал. Кажется, она явно что-то не понимает. - Так иди спать! - А я уже, - он уткнулся ей в волосы. - Иди к себе в кровать, глупый мальчишка, - Гермиона была на взводе. - Я не хочу туда идти, - как-то слишком глухо и серьезно. – Эти твои волосы…! Похоже, выгнать его не удастся. Гермиона поджала губы. - Ну и чего ты там пыхтишь? – о, Мерлин, он пододвинулся поближе. - Не каждую ночь ко мне залезает в кровать сам Том Риддл, - с сарказмом, - и вообще. Мало ли, вдруг ты маньяк. Послышался странный звук. Лишь повернувшись, она увидела то, как Том, зажав рукой рот, пытался подавить смех. На глазах у него выступили слезы, взор был хитрым и лукавым, и кажется, будто бы он даже немного покраснел. Гермиона смотрела, как он смеется и понимала, что ради такого Тома она и отдала бы жизнь, если потребовалось бы. Наутро его уже не было. Гермиона встала в прекрасном расположении духа, голова почти не болела, а на лице так и норовила распустись улыбка. В окно светило августовское солнышко, внутренний двор, на которое и выходило окно Гермионы, был усеян разноцветными листьями, а в лужах отражались облака. Сегодня они с Томом ехали в Хогвартс – да только ради этого можно было бы жить в этом жестоком мире! - Ты готова? – Том был очень серьезен. - Нам уже нужно идти – после завтрака миссис Коул отвезет нас на вокзал. И он вновь был чужим – холодным, отстраненным, пустым. Зайдя в столовую, она едва подавила вскрик – все было задрапировано черной тканью, а на дальней стене, что прямо напротив двери… висела фотография Элли Фокс с двумя ленточками. Гермиона медленно моргнула – улыбающееся черно-белое лицо никуда не делось, лукавые бесенята в глазах тоже, светлые локоны продолжали обрамлять нежное лицо. Лицо мертвой. - Что… что это значит, Том? – она едва контролировала себя. Риддл взглянул на нее и сквозь зубы тихо сказал: - Вчера утром, когда мы уже ушли за покупками, ее нашли в ванной. Она повесилась. Голос у него был спокойный, не дрожащий, абсолютно безэмоциональный. - Пойдем, - подтолкнул он ее, - тебе нужно поесть. Как? Как она могла сидеть за столом, есть безвкусную кашу, дышать, когда Элли… больше не могла этого сделать? Сидя в машине, она чувствовала тепло, исходящее от руки Ридла, и сопоставляла кусочки. Том сказал ей, что бы она ушла из его жизни. Вот она и ушла. Какой толк говорить человеку о том, что он тебе дорог, если с каждым днем он ломает тебя все больше, перекраивает под удобный ему макет – такой же холодный, пустой и жестокий? Удобно говорить, что тебе дорог хороший человек, а если он не такой?***
Наверное, она должна была высказать удивление – и прохождению сквозь стену, и алому паровозу, испускаемого клубы дыма, и огромному перрону, и толпе вокруг. Но ей было абсолютно все равно, что подумает о ней Том, что подумают люди и на ее легенду, по которой, собственно, она и должна была прыгать от радости. Внутри было пустынно и холодно. - Подожди меня здесь, я на пару минут отойду, а потом заберу тебя, - Том взял ее лицо в свои ладони и заглянул в глаза. Гермиона кивнула. Мучили ли ее муки совести? Нет, и это было самое ужасное. Если бы она могла, то истерически рассмеялась бы – как же, из всей сложившейся ситуации ее беспокоит только отсутствие у себя адекватной человеческой реакции! Вот только это было совсем не смешно – Том убил человека, и она знала об этом. Убил. Собственными руками. А Гермиона этому поспособствовала. И кто она после этого? Уж явно не благородная девочка-гриффиндорка, любимица учителей и радость родителей. Вот так вот она и стояла – окутанная белыми клубами дыма, почти нереальная и невесомая с пустотой внутри – кому она такая нужна? После того, как Том отсутствовал уже более двадцати минут, Гермиона, подхватив чемодан, зашла в поезд одна. Нашла свободное купе в самом конце и всю дорогу до Хогвартса просмотрела в окно, пытаясь запомнить мелькающие пейзажи, уже не сравнивая их с теми, что она видела там, в другом времени. Пора было смириться с тем, что она здесь – и хватит рассеивать по ветру уцелевшие остатки своей души. В самом деле, какой смысл в страданиях? Если они не влекут за собой самоубийство, они теряют его. Зачем бредить душу, зачем мучить сердце – что было бы, если, зачем, почему, в чем смысл. Это все слишком глупо, нелепо, бессмысленно. Это больше не для нее, не для Гермионы Грейнджер. Она поняла это, когда стояла в веренице первокурсников на распределении. Шляпу держал Дамблдор, который ей благожелательно улыбнулся – Гермиона растянула губы в ответ. Едва сойдя с поезда она нацепила на себя счастливую маску: она улыбалась всем, каждому встречному, с удивлением рассматривала все, что попадало под ее взор, восторженно пищала и открывала от удивления рот. И улыбалась, улыбалась, улыбалась. Даже тогда, когда почувствовала жалящий взгляд, прожигающий лопатки, со стороны слизеринского стола. Она не обернулась, не кинула мимолетно взгляд, просто стояла – прямая, как струнка, полная собственного достоинства, с гордо поднятой головой, которую не опустила даже тогда, когда поля шляпы закрыли ей обзор. Та долго молчала. «А чего хочешь ты, девочка?» - как-то устало и грустно, на ее взгляд. - Стать лучше других. Лучше их всех, лучше тех, к кому ушел Том, забыв про нее, лучше любого, кто встанет у нее на пути. Шляпа хмыкнула: - Гриффиндор! Стол Годрика взорвался аплодисментами, Гермиону все поздравляли, пожимали ей руки и даже послали пару воздушных поцелуев. А что, по-вашему, ей оставалось делать? Конечно же она попыталась улыбнуться.