Новоорлеанское колдовство

Когда в город приходят дожди, Нэнси старается не высовываться из дома понапрасну. Особенно трудно летом, когда вода с неба хлещет как из ведра, не переставая по несколько дней. В это время она читает, не вылезает из Интернета, бездумно щелкает пультом, пытаясь найти стоящее телевизионное шоу, пересматривает папки со старыми делами и болтает с подругами ни о чем по нескольку часов. А дождь противно бьет в стекла и барабанит по крыше, вырывая ее из привычного жизненного ритма, заставляя сердце биться чаще, а мысли путаться. Чертов дождь становится ее личным страшным сном, от которого невозможно избавиться. Она знает, что это просто запоздалая реакция на случившееся в Новом Орлеане, и что скоро это пройдет. Прошла же боязнь собак после Лунного озера. Стыдно признаться, но она еще несколько недель вздрагивала от лая Того и не могла даже погладить несчастного пса, соскучившегося по хозяйке… А сейчас хоть десять четвероногих друзей человека встретятся ей на пути, она и бровью не поведет. Она ведь сильная девочка, она может победить свои страхи и снова ринуться в бой. Во всяком случае, ей очень хочется так думать. Это ведь даже и не страх в полном смысле слова. Это предчувствие страха, что ли. Вечная напряженность в дождь. Вечный мандраж. Она натянута, как струна, и ничем себе помочь не может. Но это-то и сводит с ума. Домашние не то чтобы не замечают метаморфоз ее поведения в дождливую погоду. Просто расспрашивать Нэнси о том, что происходит, равносильно попытке выведать у пленного партизана о местонахождении его, партизанского, лагеря. Ханна пыталась пару раз, но напарывалась на стену непонимания, отрицания и вообще полнейшей «несознанки». Все, мол, хорошо, ничего не случилось, а лица на мне нет потому, что я сама его сняла. Отчасти женщина может объяснить такое поведение мисс Дрю – со своими монстрами лучше всего бороться самому. Дожди Ривер Хайтс, что ни говори, мало похожи на новоорлеанские. Но это дожди. Порой Нэнси мечтает уехать куда-нибудь в Антарктиду, лишь бы больше не слышать монотонный стук капель в непогоду. Или на время перебраться в подвал – в ее комнате, под самой крышей, не слишком приятное звуковое сопровождение. Она подолгу не может заснуть, ворочается с боку на бок, слушая шум воды, и просыпается совершенно разбитой и несчастной. И бороться ей по утрам совсем не хочется. Хочется завернуться в одеяло и заснуть, а проснуться – и на улице ярко светит солнце, и ни единой тучки на небе, и ни единой лужи – напоминании о ненавистной непогоде. Но такое вряд ли возможно, и Нэнси Дрю пересиливает себя, продолжает попытки спрятать паранойю куда подальше и жить нормально, несмотря на гадкий дождь. Но утро, день, вечер – ничто, по сравнению с ночью. Ночью контролировать себя получается все хуже, и страх тонкой змейкой проникает в ее сознание, опутывает всю ее изнутри, посылая кошмары и приступы паники. И с этим ничего не поделаешь, ведь спать все-таки надо. И как бы она не старалась, рано или поздно она засыпает, теряет бдительность и попадает в лапы своего дождевого монстра. Самое противное во всей этой ситуации – ночные кошмары. Ее кошмары яркие, полные сочных свежих красок, как будто это и не кошмары вовсе, а невинные детские сны. Ее кошмары пропитаны запахом озона и едва слышным шепотом. Она или петляет по лабиринту кладбища, или падает в призывно раскрытую пасть аллигатора, или все-таки не может выбраться из склепа, барахтаясь в холодной дождевой воде, заполняющей пространство. Кошмары чаще всего бессмысленные и нелогичные. И, с одной стороны, они совсем не похожи на страшные сны, но она все равно просыпается в холодном поту. В эту ночь она оказывается в старом особняке Бруно Боле, петляет по коридорам этого более чем странного дома, маниакально ищет выход, но в любом случае ее путь завершается в полутемной гостиной. Каким бы путем ни пошла. Куда бы ни свернула. Наверное, даже если бы она оставалась на месте, то рано или поздно попала бы в эту комнату. На стенах пляшут неясные тени, в камине потрескивает огонь, и пламя то и дело норовит вырваться наружу, чтобы присоединиться к причудливому танцу. В окнах виднеется город, наполненный праздничными огнями. В Новом Орлеане время Марди Гра. И, кажется, она приглашена сюда на празднование. К шепоту добавляется джазовая мелодия, но, как бы девушка не старалась, ей не удается уловить ни ноты. Пока она вслушивается в музыку, появляются и другие гости сегодняшнего вечера. Рене Арман легко проскальзывает мимо нее и усаживается на софу. Она выглядит гораздо моложе той Рене, что помнит Нэнси. Ее черные волосы каскадом спадают на спину, контрастируя с белым платьем, открывающим плечи. На шее у нее все тот же мешочек-талисман, а в руках женщина держит небольшую куклу, из груди которой торчит пара тонких иголочек. Рене улыбается, но, кажется, не замечает ничего вокруг себя. В углу, рядом с импровизированной галереей портретов членов семьи, развалился в кресле Генри Боле. Он, в отличие от экономки, понимает, где находится и что происходит (а, может быть, Нэнси просто очень хочется в это верить). Он ухмыляется и чуть кивает ей головой. Она отвечает на приветствие, но ей немного не по себе. Глаза этого Боле слишком холодные. Он больше всего напоминает хищного зверя, способного напасть в любой момент. Бруно Боле, почему-то выглядящий не намного старше своего внука (хотя чего удивляться – она его видела на одной-единственной фотографии, как раз в этом вот возрасте), по-хозяйски заходит в комнату и садится рядом с Рене, легко проводит рукой по ее плечу и приветливо улыбается мисс Дрю. Пока что он импонирует ей больше всех. В окно видно как над городом полыхает салют, распускаясь невиданными цветами в черном небе. Кто-то кладет руку ей на плечо, она оборачивается и видит скелет в алом галстуке, и почему-то она голову на отсечение дать готова, что это вовсе не доктор Бьюфор. Хотя бы потому, что череп у этого скелета хрустальный. Музыка становится громче, и новый гость явно намерен танцевать. Он тянет ее на середину комнаты, нагло обхватывает за талию и кружит в диком танце, смеси польки и вальса. Гостиная превращается в одно неясное пятно, джаз перерастает в жуткую какофонию, ноги не держат и, когда скелет отпускает ее, Нэнси мешком валится на пол. Скелет продолжает вихрем носиться по комнате, выкрикивая то ли заклинания Вуду, то ли просто набор бессвязных звуков. Рене оживляется, поднимается с дивана, ловит его руку и начинает истерично смеяться, когда скелет танцует свой бешеный танец и с ней. Откуда-то появляются каменные птицы с могилы Боле-старшего, они носятся под потолком и вопят, хлопают каменными крыльями, сверкают рубиновыми глазами. Генри покидает свое место, подает ей руку и помогает подняться. Тянет ее за собой, и они усаживаются рядом с Бруно. Отпускать ее парень не спешит, обнимая за плечи, и притягивая ближе. Нэнси вздрагивает, а Боле-младший не спешит останавливаться на достигнутом, скользит ладонью по ее бедру, лениво целует в шею. Ей хочется вырваться, отбросить его руку, только голова трещит от обилия звуков, и сил что-либо сделать нет. Скелет и Рене продолжают танцевать, за окнами все то же зарево салюта. Непонятно откуда – неужели прямо с потолка? – падают разноцветные бусы, они с грохотом валятся на пол, некоторые разрываются, и сотни бусинок разбегаются в разные стороны. Одна такая бусина подкатывается совсем близко, и Нэнси понимает, что и не бусина это вовсе, а очередной стеклянный глаз. - Я ненавидел дождь в свое время, - доверительно шепчет Бруно, наклоняясь к ней. – Даже побаивался, вы представляете, юная леди? Но потом привык, ну и жизнь в соответствующем климате отучила. Нэнси вздрагивает скорее от звука его голоса, чем от внезапного откровения. Какофония мало-помалу смолкает. Пара завершает свой безумный танец. Рене, тяжело дыша, осматривается вокруг, ее глаза нездорово сверкают. Скелет что-то шепчет ей на ухо, и она несколько раз энергично кивает, снова достает свою куклу и вонзает очередную иголочку в матерчатую грудь. Бруно глухо вскрикивает, девушка поворачивается к нему и видит, что из его груди торчат точно такие же три иголочки, размера, правда, гораздо большего. Мужчина вцепляется в подлокотники, откидывает голову на спинку софы, хрипит что-то неразборчивое и замирает. Словно в замедленной съемке Нэнси наблюдает за тем, как его рука расслабляется, выпускает судорожно сжимаемую ткань и безвольно падает вниз. Рене хохочет и бросает больше ненужную куклу в огонь, который с довольным треском принимает ее дар. - Скончался от инфаркта миокарда, вследствие атеросклероза, - важно заявляет скелет, копируя доктора. И тоже смеется, пожимая руку женщине. Птицы под потолком кричат, не умолкая, и их вопли сливаются в мотив похоронного марша, а затем в очередную джазовую композицию. Скелет галантно обнимает черноволосую колдунью за талию, и они направляются к выходу. - Если это была сама Смерть, а я в этом не сомневаюсь, то она еще вернется, - бросает Рене на прощание. Нэнси замечает, что по ее белоснежному платью расплываются уродливые бордовые пятна. Скелет просто молча салютует рукой. Она оборачивается к телу Бруно, но на его месте нет ничего. -Новоорлеанское колдовство, - хмыкает Боле-младший, берет ее за подбородок и поворачивает лицом к себе. Его глаза все такие же холодные, на секунду ей даже кажется, что у него вертикальные зрачки. Нэнси хочет спросить его, что еще за магия, но не успевает - он наклоняется ближе и целует ее. И она отвечает на поцелуй. Хотя очень хорошо понимает, что это неправильно. Впрочем, здесь трудно судить, что правильно, а что – нет. Безумие Марди Гра пропитывает все вокруг и ее саму. Но в тот самый момент, когда ситуация перестает казаться ей такой уж сумасшедшей, Генри резко отстраняется, выпускает ее из своих объятий и идет прочь из комнаты. - Рене, конечно, та еще сволочь, - напоследок говорит он, останавливаясь у самого выхода, - но что-то человеческое в ней есть. Ты достаточно натерпелась, пожалуй. Держи. Он достает из кармана какой-то сверток и бросает на пол рядом с софой, потом улыбается ей и уходит. В отблеске сверкнувшей молнии Нэнси кажется, что она видела у него звериные клыки, а на стене, вместо его собственной тени, чью-то еще. Хотя в такой обстановке много чего можно увидеть. Она поднимает последний подарок Арман - тканевый мешочек, точно такой же, что женщина носит на шее. Осторожно распутывает узелок и высыпает себе на ладонь его содержимое – какую-то сушеную траву, с резким пряным запахом. Еще выпадает небольшой кусочек бумаги. Тимьян – вот, что на нем написано. Запах заполняет все пространство, становится едва ли не осязаемым, давит на плечи, щекочет нос. Птицы носятся под потолком, вопят все громче и громче, огонь, выбравшийся из-за каминной решетки, полыхает по стенам, канонады салютов взрываются одна за другой, и небо за окном все больше походит на сюрреалистическую картину. Запах дыма мешается с запахом трав и гадким вязким веществом заполняет легкие. И Нэнси… Нэнси просыпается. В своей комнате, в уютной теплой постели, под монотонное шуршание дождя. Она несколько секунд смотрит в потолок, а потом понимает, что от стука капель по крыше ее собственное сердце не начинает биться быстрее. Что не появляется никакого дурацкого плохого предчувствия, что мысли не путаются, что не возникает желания прятаться под одеялом. Она вдыхает пропитанный дождем воздух и устало улыбается. А потом устраивается поудобнее, укутывается в одеяло и засыпает. - Новоорлеанское колдовство, значит, - бормочет она на грани сна и реальности. – Спасибо, Рене… И спасибо, Генри. И кошмары не мучают ее ни сегодня, ни завтра, ни через месяц. Никогда. ________________ Мешочек на шее Рене, скорее всего, гри-гри. Тимьян, использующийся в гри-гри, означает мир, спокойствие, избавление от ночных кошмаров.