Шепот песка

Официально это остров Вонголы….. Впервые он оказался здесь еще ребенком, когда отец, взяв наконец долгожданный отпуск, прилетел сюда с самыми преданными людьми…. Прилетел сюда с ним…. Можно было бы пустить скупую мужскую слезу о том, что он всегда воспринимал его (отца), как данность, а узнав правду, возненавидел. Тогда, после похорон Тимотео и битвы колец он приехал сюда. Его часто сравнивали с огнем и он искренне уважал эту стихию, текшую раскаленной лавой ярости по его жилам, но любил он только океан, безбрежный и глубоко равнодушный к жизни людей, он древней чем сама жизнь, прекрасный и в непрекращающейся буре, и в тихой прозрачно-голубой заводи….. Только здесь он находит покой…. Только здесь его уставшие, словно присыпанные мелким прибрежным песком, глаза могли расслабленно закрыться, а не мучительно вглядываться в темноту собственного кабинета, доверяя своим подчиненным, но зная, что где-то рядом ходит предатель, пьет его виски и веселится с его подчиненными…. Снова разболелись виски, но теплый соленый бриз, словно добрый дядюшка из друзей отца, потрепал его волосы….. - Слабак,- беззвучно движутся губы. Нет, слабаком он определенно никогда не был, но отчего в груди так пусто? Нет привычного пламени, способного успокоиться только от металлического запаха крови и горелой плоти. Только здесь и сейчас он может наконец безмолвно признаться самому себе, как дорог был ему отец. Не получив Вонголы, он со злобы отрекся от нее, как от сломанной игрушки, он отдал все этому мальчишке… Все, кроме этого острова. Савада без возмущений и лишних слов подписал нужные документы. Знал ли он, вглядываясь во всегда пугающие его кроваво-красные глаза, что за злостью, вечной злостью своего соперника, была сейчас боль? В теплых карих глазах тогда на мгновение блеснуло понимание…. Либо его не подвела интуиция Вонголы, либо это померещилось самому Занзасу…. Его пальцы медленно и задумчиво запутывались в белоснежных шелковых локонах. А глаза его спутника заворожено следили за отсутствующим взглядом мужчины, на мгновение он поморщился, но теплый соленый ветер словно умчал плохие мысли, заставив темные непослушные волосы взъерошиться сильнее. Они оба не видели последних лучей заката: один думал о прошлом, второй любовался настоящим: смуглой кожей, которая в бордово-красных отсветах отливала и золотом, и медью, и даже бронзой, плотно сжатыми губами, на которых он привык видеть лишь усмешку надо всем миром, сильными пальцами, в которых его кожа и волосы казались еще белее. Тонкая бледная ладонь оторвалась от песка и провела по щеке со шрамом, оставляя песчинки на коже… Занзас прикрыл глаза и склонился, ловя легкое, как этот самый морской бриз, дыхание. Поцелуй затянулся и блондину уже не хватало воздуха, в глазах стремительно темнело, но Занзас уже отпустил чужой рот и, медленно смакуя их привкус на собственных губах, провел ими по шее. Щемяще нежно, как прибой, что слизывает в глубины океана песчинка по песчинке песок…. Было от чего потерять голову, но юноша потерял ее гораздо раньше. Легкий прикус у основания шеи…. Эти губы сводили с ума и стройное тело, как разряды электрического тока, пронзали острые волны наслаждения. Уединение действовало одуряюще, а тот факт, что они были почти раздеты, заводил все сильнее. Но Занзас, казалось, не торопится, и блондину становилось плохо при мысли, что это лишь очередная ничего не значащая игра взбалмошного босса. *** Нежность…. Нежность…. Его ласковый океан…. Теперь он знает его сущность, его глубину…. Он постиг его равнодушие и ярость…. Он постиг его всего, но тот все равно остался для него вечной загадкой…. *** Когда с губ юноши слетает тихий сладкий стон, а тело словно бьется в лихорадке, он тоже уже не может сдерживать эту яркую вспышку. Он слышит как блондин хрипло и осторожно зовет его по имени, но голос не тот…. Этот удивительно ниже и с невысказанной тоской, но какая разница, чем вызвана эта тоска? Он может справиться с чем угодно, кроме страха, что прячет за маской равнодушия. Никто не посмеет назвать его слабаком, однако он все равно боится. Боится крысу, что прячется на его шахматной доске, ведь он не знает, какая именно фигура упадет с нее при одном его неосторожном движении. Вечное раздражение от этой шумной толпы варийских офицеров давно перетекло в нечто большее, в чем он никогда никому не признается. Особенно им самим. Он гладит шелк волос, но они длинные, слишком длинные, но отчетливо ощущаемые в темноте. Внутри кипящим ураганом поднимается слепая ярость и понимание…. Прочь….. Прочь отсюда, с этого мелкого белого песка, что почти сливался с его кожей. Помнится, когда они были здесь впервые, он даже обиделся на эту странную шутку…. Занзас шагал по берегу даже не думая одеться: ветер приятно щекотал кожу и играл в волосах, а песок тихо шептал что-то, скрипя под его босыми ногами. Звезды были гораздо ярче и ближе, чем в душных и пыльных городах его любимой Италии. Небо… Почему ты такое разное? Внешне хрупкое и бесхребетное карамельного цвета, как Савада, неуклюжее лимонно-желтое, непозволительно ярко-желтое, как Каваллоне, всепонимающее светло-серое, под цвет его костюма и седины – отец, яростное, однотонно-алое – сам Занзас и насмешливое кипельно-белое?.... Они учились вместе…. Многими годами спустя, уже после смерти Тимотео, он показал ему другие миры: все всегда было иначе, но вот его судьба и отношения с отцом оставались почти неизменными…. Сколько он его помнит, он всегда смеялся, даже когда его лицо было строго и официально – смеялись его глаза. Сам Занзас никогда не любил сладкое, но было что-то дурманящее в прикосновении к этим губам, пропахшим насквозь зефиром. Еще в университете Занзас признался ему, что он из крупной мафиозной семьи. Именно тогда в его белоснежном чуде зародилась мысль стать хоть немного равным ему, стать выше, чтобы быть ближе…. А потом он обнаружил свою силу и вскоре уехал не сказав ни слова, лишь спустя много лет, словно привидение из прошлой жизни, явился на порог нового дома, стал неким негласным утешением после потери отца. Почему ты не отказался тогда от своей силы? Гордость? Нежелание вновь скатиться вниз? Или же боязнь упасть в моих глазах? Не знаю во что хочется верить больше, но ты проиграл, показал мне мою слепоту и равнодушие и ушел из жизни…. Зачем, Бьякуран?... *** ....но чем могла ответить ему ночь? На ресницы медленно скатилась слеза и тут же высохла и была никем незамеченной унесена новым порывом ветра. Он сам не знает, почему не стал сдерживать ее и что оплакивал: невозвратимость прошлого, горечь настоящего или предопределенность всего бытия? Осторожное, даже опасливое прикосновение чужих замерзших пальцев к плечу вернуло в реальность. Он не стал ничего делать, молчаливо принимая общество мечника, который, не говоря ни слова, встает рядом и кладет свою белокурую голову на плечо…. Теперь уже не так холодно и одиноко, как прежде, а руки почти автоматически обнимают за талию Скуало, пытающегося разглядеть тоже самое, что и босс. Но Супербия слишком понятлив, чтобы осознавать что видит только далекие огни Палермо, который Занзас когда-то очень любил, и в который раз клянется себе, что последует за своим океаном даже в пекло ада.