Прочь из моей головы

…и с вами сегодня я, ваш бессменный, обожаемый и сексуальный ведущий Доджима Рётаро… ...помехи из-за дождя… …продолжаем вещание по всем каналам… Не переключайтесь. *** Студентом, Рётаро снимал дешёвую комнату над баром. «Бонита» - тёмный, грязный и тихий бар в переулке. Липкие столы, потрёпанные сарариманы, по пятницам заблёвывавшие весь сортир; молчаливый хозяин, ставивший только Армстронга и Гиллеспи; ряды и ряды пыльных бутылок, вид на порно-кинотеатр… дешёвые задворки жизни. Может, и не лучшее место для будущего полицейского, но – своё. Самостоятельность, первая собственная квартира. Каждый день он ходил на станцию и обратно мимо бесконечной бетонной стены кинотеатра, мимо выцветших и заново наклеенных красоток: молодых и пожилых, плоских и с огромными дойками, мимо стюардесс, замужних домохозяек, школьниц, медсестричек и опустившихся моделей с небритыми по тогдашней моде лобками. Мимо, не глядя на них, по осенней слякоти, на лекции и тренировки – ему не было тогда дела ни до секса ни до выпивки. Он видел только цель, всегда только цель. Но, даже после того, как Рётаро женился и уехал обратно в Инабу, он иногда видел это место во сне. Там он снова был студентом с последней мятой тысячей в кармане – сидел спиной к стойке и пялился на плакаты через открытую дверь бара. Его мучил один вопрос: зайти или не зайти? Тогда, он не зашёл, ни разу за пять лет. Сначала стеснялся и чувствовал отвращение. Потом – появилась девушка. Потом – жена. Потом - служба в Инабе, где о таких местах даже не слышали. Но теперь, в этом сне, не похожем на сон, двери кинотеатра сами собой открылись, и он подумал: почему бы и нет? *** Ю ничего не сказал Нанако. Соврал, что дядя работает в ночь – так было проще всего. Она даже не стала задавать вопросов, просто тихо доела свой ужин и ушла спать. Ю так не мог. На часах было одиннадцать, но всё не поднимался к себе: перемыл посуду, вытер со стола и даже как следует почистил холодильник. Тщательно. Каждый уголок. Всё что угодно – только б не сидеть перед телевизором в пустой тёмной комнате, не ждать, пока чёрный экран оживёт и покажет то, что он совсем не хотел видеть. То, что ему вообще не надо видеть. В шесть часов вечера Доджима Рётаро выехал из полицейского участка и пропал без вести. Ю не удивился – он ждал этого после того как увидел Рётаро в местных новостях. Доджима комментировал действия полиции, отвечал на вопросы, и его имя яркими белыми иероглифами светилось внизу экрана. По телевизору ещё заметнее было, что он ужасно устал и давно не брился, но рубашка и галстук на нём были безупречно выглажены – Ю всегда заботился об этом. Будто отпаренный воротничок и стрелки на брюках могли чем-то помочь Рётаро в расследовании. Даже не спавший двое суток Рётаро мог справиться с похитителем – так он думал. Не смог. И теперь его надо было спасать. Надо было идти наверх, включать телевизор и смотреть на его тайные страхи и желания, в которых даже он сам не может себе признаться. Почему-то с друзьями и одноклассниками это было проще. Верилось, что всё можно решить, всех можно спасти. А как спасти человека, который годами приучил себя отрицать страшное и неудобное? Пока Ю стоял на коленях перед пустым холодильником, возя тряпкой по одному и тому же месту, перед глазами у него стояла одинокая комната со стулом посередине, над которым покачивалась петля из женского шарфика. Быть взрослым страшно. Взрослые врут себе и поэтому беспомощны там, в другом мире. Но разве Рётаро такой? Однажды вечером, за кружкой пива (Ю тоже попробовал, из вежливости, но пил всё-таки сок) Рётаро рассказывал ему о своей юности. О том, как учился в школе, как ездил с байкерами, как уехал в Токио, поступать. Он смеялся своим хрипловатым, сдержанным смехом, много жестикулировал и много пил. В этот вечер Ю впервые разглядел в дяде, - почти ровеснике матери, - того самого Рё, о котором она любила вспоминать разные смешные истории. Красивый, молодой, уверенный в себе Рё, перед которым открыты все дороги, у которого вся жизнь впереди. Дядя рассказывал, а Ю смотрел и смотрел на этого незнакомого молодого человека, чувствуя, что влюбляется. С той поры он, хотя бы мысленно, старался не называть Доджиму «дядя». И, готовя ему бэнто, обязательно подкладывал сверху побольше маринованных слив. Его любимых. Не делал ничего плохого. Даже не думал ни о чём плохом. Однажды Ёске пошутил, что Ю ведёт себя как идеальная жена; все посмеялись и забыли, но Ю не забыл. Он чувствовал, что действительно занял в доме Рётаро чужое место: заботился о немудрящем хозяйстве, играл с Нанако, проверял её уроки, носил Рётаро в участок обед и сменную одежду, укрывал его пледом, когда он задрёмывал перед телевизором… делал всё то, что до него делала Чисато-сан. Действительно делал всё, что должна делать жена. Кроме одного. Он не хотел знать, что Рётаро обо всём этом думает, но в глубине души чувствовал, что он знает. Догадывается. И тоже не хочет ничего плохого. На часах было без десяти двенадцать. Ю захлопнул пустой холодильник, повертел в руках сковородку… Это была отличная сковорода для омурайсу. Он сам выбрал её в «Джунес» и часто готовил на ней, потому что Нанако любила омлеты с рисом. Он как раз делал ей бэнто в то утро, когда Рётаро подошёл к нему вплотную, оперся о стол, заглядывая через плечо. Ю чувствовал его затылком, спиной, всем телом, и замер. Только венчик не прекращая звенел о тарелку, будто руки жили своей собственной жизнью. - Омурайсу? Никогда не умел его делать нормально, блин вечно рвётся. Ю ничего не ответил. Он взбивал омлет и думал о том, что если повернётся – окажется Рётаро нос к носу. Слишком близко. Доджима отошёл, видимо, почувствовав себя неловко. Он сел за стол пить свой утренний кофе, а Ю всё ещё не мог отделаться от ощущения, будто кто-то стоит за спиной, ждёт, когда он обернётся. - Просто надо лить поменьше молока, - сказал он. Больше они в тот день не разговаривали. Без пяти полночь. Дальше некуда было откладывать. *** Он думал, что в зале будет стоять особый запах хлорки, смазки и спермы, но это место не пахло ничем. Кинотеатр был ненастоящий, просто декорации, изнанка сна… Это ведь был сон? Да, конечно, сон. Он просто задремал за рулём, у обочины – такое иногда бывало на дежурстве. Таких мест, расплывающихся перед глазами, мутных, картонных, в реальности не бывает. По безжизненно-чистому полу, по стенам, по сидениям в ядовито-красных моющихся чехлах были расклеены глянцевые флаеры. Рётаро попробовал оторвать один, но понял, что флаера на самом деле не существует – одна видимость. Такая же бутафория, как всё остальное, но на этой бутафории была фотография Ю – такая, какую мальчишка в здравом уме никогда бы не сделал: в фартуке на голое тело, соблазнительно оттопырив зад, и с таким блядским выражением лица, что Рётаро стало тошно. «Похотливый дядюшка совращает племянника» - кричали ярко-жёлтые иероглифы во всю длину флаера. Доджима выругался сквозь зубы и отвернулся к закрытому пыльным бордовым занавесом экрану. Сон не мог вытащить такую штуку из его подсознания. У него никогда не было таких мыслей о Ю. Он любил мальчика – такого, каким тот был: спокойного, и, может, замкнутого, но не холодного. Любил смотреть на него, потому что Ю превращался из мальчика в юношу – стройного, длинноногого, с открытым чистым лицом, которое как-то обошли подростковые прыщи. В нём было что-то странное, какой-то раздражающий секрет, будто он был связан с теми загадочными убийствами, но кроме этого, от одного его присутствия становилось спокойно. Однажды, когда он, стоя на кухне, взбивал омлет для Нанако, Рётаро еле удержался, чтоб не поцеловать его в белую, беззащитную шею, прямо под тонкими светлыми прядками. Может, ещё обнять, как Чисато когда-то. Она обычно оборачивалась, и он целовал её ещё и в губы. Но Ю не обернулся. И всё. На этом – всё. Занавес со скрипом пришёл в движение, раздвинулись бордовые складки, дохнуло пылью и подвалом. - Добро пожаловать на ночное ток-шоу «Грязная правда»! У нас – только самые правдивые истории самых обычных людей! – раздался из хрипящих динамиков смутно знакомый голос. - И с вами сегодня я, ваш бессменный, обожаемый и сексуальный ведущий Доджима Рётаро! Его собственный голос. И человеком, вышедшим из-за занавеса, чёрным силуэтом на фоне белого экрана был он сам. Но – другой. Жиголо в дорогом смокинге, модник с зализанными волосами, хищным оскалом и масляным, оценивающим взглядом чёрно-жёлтых глаз. Рютаро мог чувствовать резкий запах его одеколона – слишком резкий для сна. Разве во сне бывают запахи? Пустой зрительный зал вокруг взорвался аплодисментами, двойник сел в неизвестно откуда взявшееся резное кресло и закурил сигарету в длинном мундштуке. - Сегодня мы обсудим одного жалкого, никому не известного полицейского из глубинки. Смех и свист. Ехидные выкрики, будто на красных откидных сидениях собралась толпа жадных до развлечений зрителей, готовых вцепиться, сладострастно разорвать каждого, кто совершил хоть одну ошибку, втайне радуясь, что под прожектор вытащили не их. Теперь этот сон был похож на сны, где которых всё, в чём Доджима винил себя, все мелкие его грехи вырастали до размеров преступлений. Его судили какие-то тёмные фигуры, а вокруг так же кричали и улюлюкали. «Он не может найти убийцу жены!» «Он не занимается дочерью!» «Любит племянника? Знаем мы такую «любовь», извращенец!» Виновен! Виновен! Виновен! Он хотел оправдаться, но слова застревали в горле. Как и в этот раз. - Посмотрите на этого беднягу! Умница, вдовец, один воспитывает маленькую дочь, да ещё и защищает порядок в нашем городе. Он так хотел бы проводить с доченькой побольше времени, но ай-яй-яй, работа, работа… Двойник нарочито сокрушённо покачал головой, и невидимая аудитория снова зашлась в дружном хохоте. Доджима стиснул кулаки. Ему хотелось дать по морде этому ублюдку - за наглость. За то, что он заикнулся о Нанако, тем более здесь, в этом мерзком месте. - А на самом деле? На самом деле, он просто выбрал такое удобное место чтоб спрятаться! Только в своём прокуренном кабинете, со своим дурачком-напарником он чувствует себя как дома, потому что там не надо решать свои, личные проблемы. Разве кто-то осудит отца-одиночку, который работает на благо общества? Разве кто-то может его осудить, а? - Эй, ты! – Рётаро не выдержал, его трясло от злости. Он хотел рвануться вперёд, но ноги будто приросли к полу. Даже воздух сгущался, давил всё сильнее. - А вот и наш герой, обращается прямо ко мне! – Двойник встал и сам медленно пошёл к нему. В его движениях таилась угроза. – Мы с вами так любим лицемеров и неудачников, правда, дорогие зрители? Так полюбите Рётаро, он этого достоин! А что касается меня… Он остановился и раздражённо отшвырнул сигарету. - Что я делал всю свою жизнь? На что я её потратил? – Его чёрно-жёлтые глаза были пустыми, стеклянными. Глаза смерти. - Хочешь сказать, ты – это я? – Рётаро оскалился, чувствуя, как поднимается в горле хриплый рык. – Мечтай! Я отвечаю за все свои поступки. Я ничего не «потратил» и никогда себе не врал! - Ты? Не врал? Тогда откуда взялся я? Или… вот это? Двойник щёлкнул пальцами и белый экран ожил. *** - Дядя, это же моя… Поздно. Рётаро кое-как стащил с себя рубашку и рухнул на футон. Перед глазами у него всё плыло, он устал, жутко устал… да нет, какое там, он просто напился. - …моя комната. А, ну да. Ю. Наклонился над ним, такой обеспокоенный, забавный. Будь они ровесниками, Рётаро бы сейчас притянул его к себе и поцеловал. Но нельзя. - Я взр… взрослый и серьёзный человек! – провозгласил он. – А ты слиш-шком смазливый, и… точно замешан… пдзртельный ты тип. Нлзя быть таким… Ю вздохнул и, помедлив, взялся за пряжку его ремня. - Я вам помогу. - Руки! – Рётаро хлопнул его по руке – слишком сильно, наверное, потому что мальчик поморщился. – Извини... Я прсто сам… Хорошо, что он так напился, иначе бы всё стало заметно. Что он хочет. Что если б Ю сейчас наклонился и расстегнул его ширинку зубами, он схватил бы его за шелковистые, модно подстриженные волосы и не отпускал, пока не отсосёт… да и потом бы не отпустил… …обнял и держал бы… …и трахал каждую ночь… …целовал, когда захочется… …никогда не отпускал… - Все беды из-за вс… шк… школьники прклятые… - он всё-таки стащил брюки непослушными руками, отшвырнул их и тут же уткнулся лицом в подушку, уютно пахнущую шампунем. Спать. Кажется, Ю укрыл его и поцеловал в щёку мягкими, тёплыми губами, а сам ушёл на диван. *** - Я был пьян, - тихо сказал Доджима, будто это что-то объясняло. Да ничерта это не объясняло. - Я просто хочу, чтобы у меня была полноценная семья, - сказал двойник, и в его голосе промелькнуло что-то похожее… на грусть? Но тут же исчезло. Он подошёл вплотную, обнял Доджиму за плечи. – Я ведь ещё не старый, а уже похоронил себя. Я ведь влюбился. Я хочу быть счастливым, влюблённым ведь можно быть счастливыми. Я хочу сломать все эти табу, и ты хочешь, ведь ты – это я. Доджима зло оскалился и резко сбросил холодную, тяжёлую руку. - К чёрту тебя. Я - не… *** Ю старался не смотреть по сторонам. Один взгляд на стену и уши сразу же начинали предательски гореть. «Как ты пойдёшь один?!» - говорил ему Ёске. – «Тебя же убьют!» И его правда чуть не убили. Он взял у лиса достаточно лечебных листьев, чтобы продержаться до конца, но порезы кровоточили даже под ними, а язык онемел от горького сока. На четвёртом этаже ноги перестали слушаться, просто подкосились, и Ю опустился на пол, прислонив меч к плечу. Он сидел у дверей кинозала, как опоздавший безбилетник, слушал деланные стоны на одной ноте и неприятные хлюпающие звуки… и музыку. Да, там была однообразная музыка, от которой хотелось лезть на стены. Но это был не последний этаж. На последнем, может быть, уже ничего не было. И никого. Только дикие тени. Ю снова встал, поудобнее перехватив катану, которая вдруг стала слишком тяжёлой, будто весила целую тонну. Он готов был уложить ещё десять, двадцать, сотню монстров, но не готов был встретиться с Рётаро. Не знал, что ему сказать. Он никогда и никому ещё не признавался в любви и никогда не думал, что это будет вот так, но не было времени думать о том, готов он к этому или нет. «Если я не готов, я умру там». Это было честнее всего. Он с трудом поднялся по лестнице, волоча меч по красной ковровой дорожке, и толкнул плечом последнюю дверь. В зрительном зале было полутемно, но яркий луч света выхватывал из тьмы Рётаро и его двойника. - К чёрту тебя, - уверенно сказал Доджима. – Я не… - Рётаро! Это было последнее, на что у Ю хватило сил. Просто назвать его по-имени. Луч прожектора потух, и всё провалилось куда-то, далеко, далеко… *** Свежий, прохладный ветер омывал его раны, и они затягивались, как всегда после диа. Не болели больше мышцы, не кружилась голова. Кто-то поддерживал его под спину, не давая упасть, кто-то… - Рётаро! – Ю подскочил было, но сильные руки удержали его. - Тихо ты, тихо. – Доджима склонился над ним. Обычный. Такой же, как всегда. Живой. Позади него возвышалась тёмная, грозная фигура в стальных самурайских доспехах. - Я… что-то делал? – Ю поморщился и потёр лоб. – Сражался? - Ещё чего. – Рётаро небольно щёлкнул его по носу. – Какого чёрта ты вообще сюда полез? Мы с тобой ещё поговорим об этом дома. Я за тебя отвечаю перед твоими родителями, а ты что делаешь? Он говорил вещи, которые должен говорить хороший дядя своему племяннику, которые взрослый должен говорить ребёнку, но в его взгляде не было даже намёка на раздражение. Долгий, долгий взгляд человека, который хочет смотреть на любимого, не отрываясь, не отводя глаз. И Ю просто поцеловал его, чтобы он перестал говорить. Получилось неловко и неумело, но искренне. - Пошли отсюда, - хрипло прошептал Рётаро, слегка стукнув его лбом в лоб. Он как мог пытался скрыть смущение, но получилось неважно. – Не знаю, что это за место, но один ты сюда больше ходить не будешь. Ю хотел спросить у него много вещей. Например, как он смог получить Персону и что тут произошло, но понял, вдруг, что это дурацкий вопрос. Просто Рётаро не мог предать того, кого любит. Не умел врать, чтобы выгородить себя. И правда любил его. Сильно. Так сильно, что это чувство завело его в другой мир и вывело обратно. - Только вот ещё что... – Рётаро рассеянно почесал в затылке и кивнул на гигантского самурая. – Ты не знаешь, случайно, как теперь убрать эту штуку? Ю поднялся, опираясь на его руку. - Никак, - ответил он, с трудом сдерживая улыбку. – Никто никогда не сможет его убрать.