***
Пик Солдата внешне полностью соответствует донесениям: заброшенный замок в горах. Внутри него все мертвы. И Страж, и Винн абсолютно правы: это гораздо хуже живых. Живого достаточно тяжело ранить, мертвому нужно отрубить голову, руки, ноги. И сжечь: разрубленные куски некоторых гулей способны соединяться. Или же можно раздавить их в черное вонючее месиво, как поступает голем. Появляются демоны. Логейн не чувствует ни удивления, ни страха. Нет времени. Банда кромсает демонов спокойно и перешучиваясь. Будто видит их каждый день. Ему негоже отставать. — Помоги Зеву! — кричит Дуран. Рядом с зеркалом-разрывом Завесы эльф пляшет вокруг демоницы Желания. Отвлекая ее от Винн. Винн стоит с поднятой рукой, сосредоточенно шевелит губами, а сзади к ней летит огненная фигура. Ярость. Логейн успевает вклиниться перед демоном. Принимает на меч удар лапы. Отрубает ее. Разрубает демона — тот отшатывается, сливается воедино и шипит. Ха. Сейчас повторим. Ярость на его мече распадается пеплом, как раз когда Винн заканчивает колдовать. Зеркало покрывается рябью. Эльфов демон Желания, завидев это, кидается вперед, забыв об противнике. Напарывается на его клинок. Увлекает вместе с собой сквозь стекло. И исчезает. Эльф пролетает сквозь раму и замирает на полу без движения. — Винн, — кричит Дуран. — Зев! Все — продолжать бой! Они продолжают, остается совсем немного. Пяток демонов Ярости, резко ослабевших, десяток мертвецов — поглупевших и замедлившихся. Мелочь. Логейн доволен. Нога не подвела, он почти не сбился с дыхания — прекрасно. Даже к концу боя эльф не приходит в себя. — Что с ним? — спрашивает Дуран явно обеспокоенно. Логейн не видит на эльфе особых ран, поэтому полагает, что тот притворяется — или лежит в обмороке, — но молчит. — Не понимаю… — говорит Винн. — Шейла, милая, будь так добра — отнеси Зеврана в башню Авернуса. Я надеюсь, он о таком знает больше… Голем сияет — в прямом смысле, кристаллами и глазами, — и поднимает эльфа с неожиданной деликатностью. — Все будет хорошо, — Винн выглядит неуверенно. — Нужно расчистить пару комнат, — говорит Логейн. Судьба эльфа его не волнует. А вот где устраиваться на ночь — еще как. — Да, — гном встряхивает головой. — Логейн, Лелиана, покои командора и заместителя — очистить. Все сомнительное — сжечь. Встанем там лагерем. Огрен, мы пройдемся по замку еще раз. Нужно составить карту. — Эт-завсегда! — Да, командир, — орлейка-бард светло улыбается Логейну. Тот хмурится. — Слушаюсь, командор. Лучше бы его поставили с пропойцей-гномом, чем с ней. Через час непрерывной болтовни Лелианы он, наконец, уясняет, что она не орлейского происхождения. Что ж, даже жаль. Ферелдену не нужны в гражданах барды. …Это уже не его забота — что нужно, а что не нужно Ферелдену. И уже никогда не будет его заботой. Снятию тяжкого бремени принято радоваться, но у Логейна пока не выходит. — Вы не переживайте так за Зева! — Лелиана гладит его по плечу, прежде чем он успевает отойти на шаг. — Он очень сильный и выздоровеет! Логейн пронзает ее холодным взглядом, но она лишь улыбается и смотрит ясными наивными глазами. Бард. Тьфу.***
На следующее утро Логейн, уверенный в том, что после демонов его уже ничего не сможет удивить, все же удивляется. Когда к их завтраку в замковой кухне — как ни странно, оставшейся в относительном порядке, только прибраться — под руку с Винн спускается эльф. В женском платье. И не то удивительно, что в женском — Логейн встречал таких извращенцев, и именно этот эльф на них походит всем, включая манерность, — а то, что грудь, бедра и даже черты лица у него явно женские. — Ой, — говорит Лелиана. Дуран роняет ложку. Огрен заливисто свистит. — `От теперь тебе лучше! Теперь — что надо баба! А не непойми чо! Женщина из эльфа некрасивая. Лицо жесткое, угловатое, без мягкости, без правильности. — Мы не знаем, почему, — частит Винн. — Как ни жаль, пока мы не знаем. И не знаем, как обратить это вспять. Эльф — эльфийка? — фыркает и машет рукой. Слишком большой для женщины. — Да какая разница, может, само рассосется! Дуран, не смотри так отчаянно, все просто прекрасно! Я и мечтать не мог! — эльф смеется и подсаживается к барду. Хлопает глазами, прижав ладонь к груди. — Дорогая Лелиана, ты должна меня всему-всему обучить! — Ну конечно! — Лелиана обнимает его (ее?). Логейн замечает изгиб эльфийской спины под платьем — слишком узком в плечах — и отворачивается. Какая ненатуральная, отвратительная гадость.***
Они задерживаются в замке на две недели. То, что через две недели перевал, скорее всего, закроется из-за снега, командира не волнует. — Замок Серых, — говорит гном. — Наш. Надо оставить в порядке. На самом деле, Логейн уверен, что дело в Зевране. Гном ждет, пока того расколдуют. Эльф же ночует в башне Авернуса, каждый день спускается на кухню женщиной, иногда — в новом платье, обсуждает с бардом покрои и туфли и выглядит полностью довольной ситуацией. Довольным. Тьфу. Будет женщиной, решает для себя Логейн. Хватит путаться. Но тренировки все же путают ему мысли: эльф одет по-мужски и дерется так же. Чуть медленнее и неуверенней, чем раньше, правда. Но все же. Достаточно, чтобы загонять Логейна и пропустить всего один удар. Правда, будь это реальный бой, пропущенный удар лишил бы его правой руки. — Зев, тебе сиськи мешают! — заявляет гном, когда они заканчивают. И ржет мерином. — Есть немного, — соглашается эльф. — Непривычно. И центр тяжести не там. Ну да ничего, я приспособлюсь. — Ты думаешь, нужно? — Лелиана подходит ближе, смотрит обеспокоенно. — Тебя скоро расколдуют, я уверена. Эльф широко улыбается. — Ну конечно! Но ведь такой опыт! Выражение у него на лице то же, что и в момент пропущенного удара: расслабленное, спокойное. «Все-просто-отлично» и «ничуть-не-больно». Врет. Ни капли он не верит, что расколдуется. Она, то есть, не верит. Тьфу.***
Через две недели, как Логейн и предсказывал, закрывается перевал. К тому времени в замок успевает подвода с родственниками наводчика Леви Драйдена и с припасами на зиму. Припасов достаточно для трех нормальных человек, а не для банды. Даже с учетом охоты еда скоро закончится. — Старые комнаты осталось убрать, — говорит командир. — Чтобы люди не заразились. Потом — в Редклифф. — Перевалы закрыты! Логейну хочется взять гнома в охапку и постучать в стену его каменной башкой. Стена наверняка проломится — и только это его останавливает. — Да, — отвечает гном безучастно. — Сходи на охоту. Возьми Зева и Лелиану. Потом разбери погреб. Одна зала осталась. — Слушаюсь, — хмуро говорит Логейн. Охота удачна как никогда: два оленя и кабан, даже приходится делать волокушу. Борова завалил эльф. Завалила. Кинжалом. — Мы сегодня изумительны! — смеется она. — Жалко, дракон не попался! А то и его бы. — Ах, — говорит Лелиана, — жаль. Из его крыльев такая броня… Тебе бы сейчас как раз, на замену. — А мясо? Какое у драконов мясо! И сразу бы весь запас на зиму! — Ммм… — Глупости, — говорит Логейн. Он тащит волокушу, причем один, а эти две болтают. И смотрят по сторонам, что, разумеется, полезно. Но задачу маневрирования волокуши на узкой тропе не облегчает. — Ничуть не глупости, — возмущается Лелиана. Зевран подхватывает веревку и впрягается рядом. Сразу становится легче. Сильная она. Совсем не по-женски. — Драконы вкусные, — добавляет эльф. — Мы как-то одного понадкусали и запас сделали, но все равно пришлось бросить почти половину. До сих пор жалко. И Логейну рассказывают невероятную и, очевидно, правдивую историю про Храм Андрасте и победу над черным высшим драконом. Общую победу — хотя убил его этот самый эльф. — Да ладно, — отмахивается эльф от Логейнового удивления. — Всего-то делов: по шее вбежать и кинжал в глаз. От кинжала в глаз кто угодно умирает, даже высшие демоны. — Зев всегда скромен не по делу, — комментирует Лелиана. — Это кто скромен? Я? Да меня так не оскорбляли!.. уже не помню, как давно! Зев смеется. А Логейн напоминает себе, что люди — и эльфы — не всегда те, кем кажутся. Даже те, у кого рот вообще не закрывается. Как ни странно.***
В последней комнате подвала, оказывается, — винный погреб. А в нем — среди бутылок с качественным уксусом — пара до сих пор годных, определенных Винн неким особым тайным заклинанием. — Все неправда, — бормочет себе под нос эльф, когда они с Логейном несут отобранные бутылки наверх. — Наверняка у них есть оргии в лунном свете! — То есть? — переспрашивает Логейн. — Старый спор, — отвечает эльф и убегает вперед. Вечером Дуран устраивает праздник новоселья для семьи Драйден. В гномьих традициях. Которые включают в себя много еды, еще больше спиртного и неприличные песни с очень неприличными танцами. Логейн твердо намеревается остаться трезвым.***
…Да ты девственник, что ли? Бревно. Я так никогда не кончу, придурок. Не так. Не так — руку сюда. Бревно. Сучковатое. Ты меня слышишь? Слезь с меня, навалился, тяжело — идиот! Тяжело же! От чувствительного удара в плечо у Логейна проясняется в голове. Немного. Ему удивительно хорошо. Расслаблено. И он лежит на мягком. И двигающемся. Толкающемся. Что? Он поднимается на локтях. Растрепанная эльфийка смотрит на него, прищурившись, тяжело дыша. У нее совсем темные глаза. И красные губы. И он помнит, как целовал их. И кусал. — Что?.. — О, очнулся, — говорит она. — Таран страсти. Перевернись. На спину перевернись. Ты меня понимаешь? Или я не по-ферелденски говорю? Логейн переворачивается. В голове пусто. И звонко. Он будто помолодел лет на двадцать. Такой легкий. — Как меня угораздило? — спрашивает он у потолка. — Как? Он помнит ее руки. И ее тепло. О, как он его помнит!.. — Таран, — говорит эльфийка и влезает на него верхом. — Много вина, немного расслабляющего зелья — и ты так на меня прыгнул, мы чуть мимо кровати не промахнулись. Но это хорошо, что ты в себе. У тебя должок. Ты мне должен аж два раза. Помнишь, как это делается, м? Она худа, угловата. У нее широкие плечи. И от ключиц до бедер вьется вязь татуировок. И он помнит — помнит, как вел по ним ладонью, помнит шероховатость шрамов. Помнит, что после прикосновения к груди она оттолкнула его руки. — Я, — говорит Логейн, кладя ладони на ее бедра, — предпочитаю индивидуальный подход. Покажи мне. — Вывернулся, — хмыкает она. Совсем не по-женски жестко. И показывает.***
С утра они не разговаривают. Она уходит, пока он еще спит. И потом он не видит ее почти весь день. Логейн даже благодарен. Он не понимает, что произошло. И что ему следует думать. Он давно не чувствовал себя лучше. У него прекрасное настроение. Было бы — если бы не всплывала мысль, что он изменил Рован. Он лег с другой женщиной не из долга, а чтобы расслабиться. Потому что хотелось. И даже то, что эта женщина его опоила, его не извиняет. Зачем ей это понадобилось? И… он теперь мужеложец? Или все же нет? Его никогда не привлекали эльфийки. Его никогда не привлекал никто, кроме Рован. Почему прикосновение ладоней этой не идет из головы? Вечером она приходит, когда он укладывается спать. Просто возникает в дверях. В сапогах, в платье и с распущенными волосами. — Позовешь? — спрашивает. — Или мне идти назад? По холоду, между прочим. — Зачем? — говорит Логейн. — Почему я? Она пожимает плечами. — Я экспериментирую. И я люблю больших людей. Больших мужчин. Почему нет? Тебе же понравилось. Логейну понравилось. Но это не повод. И он предпочитает не думать, что значит «люблю больших мужчин» от той, кто была мужчиной не так давно. Грязные мысли. И противные. — Послушай, — говорит она и снимает сапоги. Ступает босыми ногами на грязный ковер. — Вокруг Мор. Мир кончается. Кому какое дело, с кем кто спит сейчас, м? Мы можем себе позволить немного удовольствия. Его и так мало. Цени что есть. И когда достается. — А после победы? — Логейн смотрит на нее не шевелясь. Она идет — будто плывет. Это пробуждает внутри дрожь. И жар. Он не знает, что с ними делать, — и боится не удержать. — А после победы, — улыбается она, — забудем. Логейн целует ее. В сухие обкусанные губы. Она смеется ему в рот — и перехватывает инициативу. Да, на таких условиях… На таких — он согласен. Почему бы и нет.***
Она приходит каждую ночь. Всю последующую неделю. Ночи становятся все жарче. От ее предложений Логейн иногда в ужасе отказывается — но она смеется, говорит «ты поверь, это сладко» — и он соглашается попробовать. Иногда. И каждый раз соглашается: да, сладко. Даже целовать ее татуировки. А уж когда она… Медовый язык. Ядовитый. Убийственный. А она смеется: «Так я убийца и есть». Им скоро выдвигаться из замка. Неизвестно, куда и как. Они тренируются все больше. Все жестче. Зев вернула себе и скорость, и уверенность, но не успокоилась, напротив. Выжимает последнее. Логейна ей уже не хватает, после него она танцует с Огреном, а он наблюдает. И рядом все чаще хмурится Лелиана. — Зев делает ошибки, — говорит она утром предпоследнего до их отъезда дня. — Из-за скорости, — отвечает Логейн. — Я ей уже говорил, не стоит так себя загонять. — Ему, — поправляет его Лелиана. — И он чего-то хочет добиться. Не пойму чего. Его так ранят, чего доброго. Логейн хмурится. Но качает головой. — У нее, — подчеркивает местоимение, — очень хороший контроль. Не ранят. Лелиана смотрит на него непонятно, но ничего не говорит. Он, конечно же, прав. Зев остается невредима. Тем не менее, Логейн обдумывает слова барда и решает поговорить с эльфом после обеда. Не дело, если из-за неуверенности в себе или еще из-за какой глупости, она собьет себе форму перед самым походом. Но перехватить Зева ему не удается: сразу после обеда она исчезает. Логейн ищет ее около часа. В замке не так уж и много достойных внимания мест, но в часовню он заходит в последнюю очередь. Ее уже вычистили, вернули подсвечники, выбитые окна заложили досками. Из-за щелей здесь пронзительно холодно. У правой стены грязным гобеленом отгорожен угол. Логейн заходит за гобелен — и видит женскую статую. Из дерева. Явная рыбачка с севера Ферелдена, плотная, мускулистая, некрасивая — хмурится. Перед ней сидит Зев, лбом в колени. Рядом валяется резец. — Это ты сделал? Кто это? — Андрасте. Голос спокойный. И очень тихий. Логейн колеблется — уйти или нет, он ведь, похоже, прервал молитву… Очень странно, что Зев молится. …И замечает на резце бурое. Слишком знакомый цвет. Что здесь происходит?! Логейн берет эльфа за плечи — потрясти, но она заваливается ему на грудь. Резец пропахал ей левую руку, крови уже вытекла лужа, вся ее одежда в крови. — Да чтоб тебя! Логейн перетягивает Зеву рану попавшей под руку тряпкой, хватает эльфа и бежит в башню Авернуса. Слишком большая кровопотеря. — Какого демона ты ждала! Какого? Будто не знаешь, что делать! Будто первая в жизни рана! Идиотина! Она молчит. И только у самой башни говорит. — Праздности. Демона Праздности. Ждал. И Логейн остается порядком обескураженным, потому что не получает никаких объяснений.***
Вечером в библиотеке его находит Винн. Встает рядом. Заставляет опустить книгу. — Что происходит между вами и Зевом? Логейн поднимает бровь. — Это наше дело. — Нет, — говорит Винн, и в комнате делается ощутимо холоднее. — Нет, Логейн, это не только ваше дело. Он почти покончил с собой. И после «ваших дел» ему хуже, я давно заметила, на нем утром лица нет. — Что значит «почти покончил с собой»? — обескураженно спрашивает Логейн. Все же было хорошо. И даже очень хорошо — для обоих! Что значит — нет лица? — Что это еще может значить, — говорит Винн. — У воронов его уровня рука с резцом сама собой не соскальзывает. — Но почему? Она качает головой. — Я не знаю. Он мне не говорит. Но я полагаю, что в женском теле ему далеко не так удобно, как он пытается показать. — Мне так не показалось, — хмыкает Логейн, а его протыкают хмурым взглядом. — Разумеется, вам так не показалось! Но вы представьте себя — женщиной. И может быть, вам покажется что-то иное!***
Представить себя женщиной Логейну так и не удается. Однако, когда Зев приходит к нему вечером, он в первый раз замечает, как она зябко поджимает пальцы ног. И какие у нее пустые глаза после поцелуя. — Завтра выходить, — говорит Логейн, отстранившись. — М-м. Нужно провести ночь как следует! До кроватей Редклиффа далеко, а на Тропах так грязно!.. — На Тропах? Она удивляется. Изящно поводит плечом. Почему-то неприятно на это смотреть. — Ну конечно. Как же еще отсюда выйти в эту погоду? И дойти до Редклиффа так быстро? — Там порождения, — хмуро говорит Логейн. — Дуран ведет себя безответственно. Ее же могут заразить. — Дуран очень ответственен. — Зев качает головой. У нее (него?) меняется лицо, на незнакомое и жесткое. На одно мгновение. Но и того достаточно. — Мы на Тропах уже были, все. Прожили там два месяца, и ничего. И мне не нравится эта тема. Она — снова она — надувает губы и хлопает глазами. — Если ты сегодня не в настроении, то я пойду. — Останься, — говорит Логейн в ее неправильное лицо. Как он не замечал, насколько оно ненастоящее? Будто не ворон, не убийца, не лучший мечник банды, а наложница. Тьфу. — Вдвоем теплее, ты же мерзнешь. — Я… — Зев смотрит изумленно. — Я мерзну, это правда, но… Поджимает голые ноги, и Логейн, не зная что сказать, говорит первую свою мысль: — Здесь не Антива, нужно тепло одеваться. Если хочешь, я отдам тебе запасную пару носок. И Зев хохочет. Наваливается на Логейна и смеется до всхлипов. Логейн обнимает ее. Почему-то ему неловко. Они чем только ни занимались в постели, но, кажется ему теперь, никогда не были близки. Зев успокаивается, но не скидывает его руки. И не двигается. Ему доверяют? — Да… я хочу. Запасные носки. В Редклиффе тоже жутко холодно. Да. Доверяют. Логейн хмыкает. — Антиванцы. Никакой практичности!***
Вход на тропы — за внешней стеной, совсем близко от ворот в крепость. Дуран устанавливает на нем ловушки. В основном огненные. — Пожгет порождения. И подаст сигнал в замок. Что все встали? Разведка, ты что стоишь? Расслабились! Разведка — Лелиана, Зев и, как ни странно, Огрен, — хмыкает, как один человек, и бесшумно уносится вперед, в темноту. Даже Огрен. — У меня в банде нет случайных, — говорит Дуран, смотря на Логейна в упор. — Все — мастера. Тот кивает. Он уже понял.***
— Мне даже нравится на Тропах, — Зев потягивается. И приваливается к плечу Логейна. Позади три дня и три боя, во время которых Логейн понял всю прелесть свободного голема на правильной стороне. Маг не занят управлением и может оказывать нужную поддержку. Очень удобно. А еще он понял, что Тропы ненавидит по-прежнему. — Здесь нет ничего хорошего, — отвечает Логейн, догрызая лапу жареного подземного охотника. Гадость. Наверное, такого вкуса лягушки. Орлейская пища. Наверняка деликатес. — Ха, — восклицает Зев. — Во-первых, здесь тепло. А во-вторых, здесь мы! Как это — ничего хорошего? Логейн дергает углом рта. — Ты все еще плохо говоришь по-ферелденски, — отвечает он. — Мы — «кого», а не «чего». — Но по сути ты согласен? М? — Да, — говорит Логейн и обнимает Зева одной рукой. — По сути согласен.***
Они выходят из троп к самому Редклиффу в солнечный и холодный день, и Логейн хватает ртом воздух, будто не может напиться. Логейн полагал, что придется ждать армию Белена Эдукана, нового короля гномов («Мой брат. Он убил нашего старшего брата. Я посадил его на престол. Не верь ни единому его слову. Делам — можно. Он понимает выгоду»), но армия уже дожидается их. Как и посланцы из Денерима, и письма из Пика Солдата, — Авернус прислал слишком умную и, кажется, не вполне живую почтовую птицу, которая перепугала весь птичник и пошла на руки только Винн. Вечером, Логейн, ошарашенный, но не особо удивленный откровениями стража Риордана, приходит в свою временную комнату — спальню находящегося при короле эрла Эамона, — и находит там Зева. Эльф сидит за столом и смотрит в стену. Вздрагивает от закрывшейся двери, переводит взгляд на Логейна и пытается изобразить улыбку. И бросает на полпути — она так и не достигает глаз. Спрашивает: — Плохие новости? — Ожидаемые, — вздыхает Логейн. — Вполне ожидаемые. И рассказывает Секрет Стражей. Чхать на «секретность», Зев имеет право знать. У них временные отношения, но внезапная смерть любовника — плохой сюрприз. — Только Страж может убить Архидемона, — повторяет Зев, — и обязательно умрет вместе с ним. Поскольку в Страже скверна, душа демона захочет занять его тело. И это не обойти. — Именно. — И убивать ящерицу собираешься ты. — Кому же еще? Дуран нужен королю. Риордан еле на ногах держится. Тоже мне, Страж. — Хоу его пытал, — отсутствующе произносит Зев. — Ты не знал? Пытал, на дыбе растягивал, и совершенно непрофессионально… Что такое скверна? — Не знаю, — раздраженно говорит Логейн. Он все решил и доволен решением. И всем придется смириться. — Что с тобой? Что-то случилось? Зев хмыкает и трет ладонями лицо. — Да. Случилось. Авернус узнал, как это меня угораздило. И как расколдовать, наверняка. Логейн удивлен отсутствию радости на лице Зева. И еще более — тем, что почти огорчен. — И что же? — Помнишь, я как-то сказал, что жду демона Праздности? Логейн морщится. Еще бы. Обстоятельства были запоминающимися. — Я так и не услышал объяснения. — Ну… — Зев пожимает одним плечом, — я просто хотел не быть. Это и есть то, что Праздность с жертвами делает. Они останавливаются, замирают — и вытекают. Неважно. Это неважно совсем… демона-то я, оказывается, дождался! Только Желания. — В каком смысле? — переспрашивает Логейн. И что, демонова отрыжка, значит «неважно»?! — В прямом. У меня женское тело, поскольку при пролете через закрывающийся прорыв в меня вмешало демоницу. По кусочкам! — Зев хихикает. — Да так по кусочкам, что нас теперь никто не разделит. Пока она, конечно, меня не сожрет изнутри. И не получит тело себе. Интересно, ее огорчит отсутствие рогов, или она их вырастит? — Как… долго? — у Логейна пересыхает гортань. Нужно выпить. Обязательно нужно. До Денерима еще два дня, успеем протрезветь. — Осталось? Ну… наверное, полгода, — Зев улыбается. — Да ты не волнуйся. Я и так не собирался переживать Архидемона. Так что за завесу пойдем вдвоем, да? Вместо ответа Логейн подходит к Эамоновому тайнику и достает бутылку бренди.***
Чем ближе они к Денериму, тем больше веселится Зев. Логейн же мрачнеет. Наверное, он должен чувствовать что-то возвышенное. Спокойствие. Желание рассказать всю свою жизнь сплетницам и интриганкам в алом. Но в нем одно бурлящее раздражение. И он только и желает, чтобы все, наконец-то, закончилось. И чтобы Зев выжил. И остальная банда. И Анора, и бастард. И Ферелден. У него всегда были скромные запросы к Создателю.***
Когда битва почти закончена, а дракон почти мертв, планы Логейна идут наперекосяк. Он только заканчивает уламывать упертого гнома, как гном вскрикивает. — Зев! Не смей! Зевран сидит на голове дракона. Улыбается во весь рот. Демонстративно слизывает капли черной драконовой крови с губ. — Капля крови Архидемона, — смеется, — капля крови порождений и немного магии. Из-за завесы. Все так просто, Дуран. Какая разница, где смешивать, правда? В чаше или во рту? Логейн, живи долго! И вонзает мечи в глаза дракона. По гарды. Из дракона вырывается свет — и бьет по глазам Логейну. Тот щурится и ругается, а рядом ругается гном. Что с Зевом. Где… — Там! У левой драконовой лапы лежит смятое тело. Нет. Не тело. Не… Дуран падает перед Зевом на колени, переворачивает эльфа на спину. Рвет с пояса сумку. Бормочет невнятно. — …отныне и навсегда ты — Серый Страж… Где эта священная дрянь?! Логейн смотрит на неподвижное лицо эльфа и ему не хочется ничего. Рядом всхлипывает Винн. — Не рыдать! Он еще дышит. — Дуран отшвыривает сумку, у него в пальцах сверточек. Он наклоняется над Зевом, разжимает ему испачканный кровью рот и высыпает туда серый порошок. — Не может быть, — шепчет Винн. — Ну, — сурово говорит Дуран. И сдвигает брови на хмурое небо. — Ну! Работай! Я в тебя даже поверил! Работай же! — О, Создатель, — выдыхает рядом Винн, и Логейн оборачивается. Винн смотрит прямо, на тушу дракона, но видит явно не ее. У нее изумленное, сияющее лицо. Логейн раздраженно отворачивается. И снимает плащ. Зева надо укрыть. И унести отсюда. Когда он оборачивает эльфа плащом, Зев коротко стонет и поворачивает голову. Но не просыпается. — Я же говорил! — восклицает Дуран. — Я говорил! Сработало! Спасибо! — кричит он в небо. Спасибо, повторяет Логейн мысленно. — Хватит заниматься непонятно чем, — говорит он вслух. — Зева нужно в тепло. Когда…? — Не знаю, — Винн смеется, будто девочка. — Не знаю, но он очнется обязательно. — Хорошо. Какова наша официальная версия? — Логейн встает на ноги, прижимает Зева ближе. — Архидемона убил Алистер, — говорит Дуран. — И его спас Прах. Который я заныкал. Логейн кивает. Хорошо. Пусть только попробуют придраться. Пять дней спустя найдется как минимум десяток свидетелей, лично видевших его величество выходящим из форта Драккон с драконьей башкой на плече. Он обеспечит. Зеву совсем не нужны вопросы, когда он очнется. Она. Она очнется.***
Логейн просыпается от голосов. Он сидит в слишком маленьком кресле, спина затекла. Хочется пошевелиться — но рядом говорят на имперском, старом, книжном, негромко. Винн и Зев. Зев! Говорят они о чем-то, явно для его ушей не предназначенном. Никому не известно, что он понимает имперский. Вот и прекрасно. Пусть разговаривают. А он послушает. Как Винн посмела его не разбудить! Карга старая. — …тебе повезло, что она не разгневалась, — Винн. — Что ты, ей понравилось! — Зев. Ей? Кто еще эта «она»? — Понравилось, что ее назвали уродиной? — Я сказал, что она гораздо обаятельнее своих статуй. И это правда. Кроме той, которую я сделал, конечно. Статуй? — Кто так разговаривает с Невестой Создателя? — В том и дело, что никто. Я ж говорю, ей понравилось. Демона из меня выпутала и просьбу исполнила. — Слышала я ту просьбу! Наглость вперед тебя родилась. Зев тихо смеется, а Логейн еле сдерживается, чтобы не сбить дыхание, не «проснуться» и не объяснить некоторым, что ругать его эльфа может только он, неважно справедливо или нет. Останавливает его только неуверенность в реальности происходящего: разговор слишком безумен. — Ты мне скажи только одно, успокой старуху. Это правда, что ты ей сказал? Что ты привык? Что тебе хорошо в этом теле и ты не хочешь все вернуть? Что? — Нет. — Но… — пауза. — Он не заслуживает таких жертв. — Не тебе судить,— голос эльфа холоден. — Не мне, но… Ты не пожалеешь? — Может и пожалею. Но, видишь ли, Винн… Решать я могу только за себя, и я за себя решил. А что будет дальше — решать ему. Все. Вопрос закрыт. Расскажешь ему — убью. Логейн не знает, что думать. Не знает — как относиться. Поэтому решает проснуться, сесть в кресле со страдальческим скрипом в суставах — и пожурить Зева за слишком долгое отсутствие на тренировках. — Ничего, я наверстаю! Я теперь — почетный Серый Страж, представь себе! Но почему-то не настоящий, странно, правда? Скверны во мне нет никакой, несмотря на кровь Архидемона, это, наверное, Прах сработал. Жалко, проверить нельзя… Хорошо, что почетный. Зев и так выглядит — серым. Только глаза живые и ясные. — Идите вы мыться, Логейн, — морщит нос Винн. — Мы тут как раз оденемся и спустимся к завтраку. — Ты все два дня со мной сидел? — спрашивает Зев в его спину, когда Логейн уже доходит до двери. — Конечно нет, — отвечает Логейн и выходит из спальни. Он же не голем, он выходил в уборную. Что за глупый вопрос.***
Через два дня, разбирая вечером почту (просьбы, просьбы, просьбы снизойти и немедленно решить все проблемы баннов, от разбойников до неродящей земли — письма о разбойниках он откладывает) Логейн находит официально выглядящее письмо из Монсемара. С приказом от Первого Стража. Письмо заставляет его усомниться в самом важном и насущном. — Кажется, у меня что-то со зрением, — говорит Логейн. — Стражи Орлея требуют меня к себе. Зев закрывает книгу и протягивает руку. — Сейчас проверим твои старческие глаза. Логейн отдает письмо и смотрит, как она читает. Зев знает, что на нее смотрят, поэтому читает с выражением лица. Логейн хмыкает. Настроение чуть поднимается. Несмотря на то что сам ее вид, свернувшейся в кресле с этим письмом, вызывает желание задать глупый вопрос. Он даже не знает точно какой. Что-то между: «ты поедешь со мной?» и «ты будешь меня ждать?». Чушь. — Ну не идиоты ли, — говорит Зев, опуская письмо. — Никакого чувства самосохранения. — Так значит, со зрением у меня все в порядке? — У тебя да, — хмыкает она. — Это у них описка. Ну, орлейцы, что с них взять. — Описка? — Конечно. Не тебя вызывают — нас. Что? — Если ты, конечно, не против. Логейн молчит. Он пытается понять, против он или нет. И что вот это такое, что поднимается изнутри и хочет, чтобы его почувствовали. Что-то странное. Зев вздыхает, вылезает из кресла. Садится рядом на стол, на бумаги. — Послушай. Если ты не готов к такому серьезному шагу, как совместная операция в тылу вероятного противника, тебе надо только сказать. Я не собираюсь навязываться, и тебе не стоит опасаться меня обидеть. Это тебе вообще-то не свойственно, но вдруг… Она говорит дальше, но Логейн не вслушивается: смысл понятен, его, Логейна, отпускают, уверяя, что все хорошо и замечательно, и было очень весело, и ничего страшного — и он бы, наверное, даже поверил, если бы не тот подслушанный безумный разговор. У него нет никаких слов — поэтому он ее прерывает старым испытанным способом. — Это значило «без тебя никуда», «извини, но» или «ты несешь чушь»? — интересуется Зев, когда поцелуй заканчивается. Первое. — Третье, разумеется,— говорит Логейн. — Вот мы приедем — и окажется, что это никакая не описка, и что? Зев довольно улыбается. — Во-первых, они решат, что ошибка в приказе, — и попросят подтверждения. А во-вторых, я же эльф. Ну как такому великому герою — да без эльфа, м? В Орлее не поймут. Не делай страшное лицо, мне все равно, а делу на пользу. На слуг и подстилок никогда не обращают внимания. Очень удобно. Логейн, в принципе, согласен — но это не значит, будто такое видение ситуации ему нравится. Зев, как обычно, — легкомысленная зараза! — отмахивается от его мнения. — Это детали. Прикрытие еще придумаем. Если потребуется. У нас куча времени. — Там написано «немедленно». — Слушай, Мак Тир, я тебя не узнаю. Тебе важнее писулька из Орлея, чем свадьба собственной дочери через месяц? Логейн кривится, а Зев ржет. — Ясно. Все, что угодно, только бы этого не видеть. Но ты учти, если надумаешь сбежать — я заложу тебя Аноре. — Шантаж — низкое занятие. — Конечно, — радостно подтверждает Зев. — Я знаю много низких занятий. Продемонстрировать? И Логейн — до этого уверенный, что уж сегодня он ни на что не способен, — заражается энтузиазмом, и выясняется, что он весьма способен, даже очень — ух как способен! А уже под утро, обнимая свою уснувшую женщину, думает, что это была, пожалуй, одна из лучших ночей в его жизни, только с Рован было лучше, и уже засыпая, понимает, что на самом деле не помнит, действительно ли — лучше.***
Анора требует, чтобы на ее свадьбу он пришел без доспехов, одетый по последней моде. Логейну не нравится последняя мода: во-первых, она орлейская, во-вторых, в этих тряпках он будет выглядеть как идиот. Жакетики, пуговички, зауженные брюки канареечных цветов — тьфу. И чем ей не угодили доспехи? Они из моды не выходят. — Дело в том, — говорит Зев за завтраком, — что с тобой захотят потанцевать. Нежные мягкие девушки. Представляешь их столкновение с доспехами? Девушка всмятку, политический скандал… Логейн и не хотел бы, но представляет. Дергает углом рта. — Я не буду танцевать. Проблема решена. — Не выйдет, — смеется остроухое бедствие. — У тебя второй танец. Традиция. Отец новобрачной танцует с дочерью. Забыл? Забыл. Действительно. А распорядок церемонии даже не открывал. — В прошлый раз я был в доспехах. И все прошло хорошо. — Вы наверняка танцевали басданс. Медленный и скучный. Во-первых, он вышел из моды, а во-вторых, тебе не приходило в голову, что именно из-за прошлого раза Анора так настаивает на отсутствии доспехов? Да, кажется, в прошлый раз он наступил ей на ногу… Зев понимающе кивает, ухмыляется. — Ну хорошо, — говорит Логейн. — Но присланный ей портной — невменяем. Эльф хихикает. — Да уж, это заметно. Но ты не беспокойся, мы с Лел с ним разберемся. Все будет как надо. Логейн пытается сказать то, что сказать необходимо, — и не может. Молчит. Как произнести: «я не хочу, чтобы моя дочь считала меня мужеложцем»? Как приказать: «пошей себе на праздник женское»? Язык не поворачивается. Он не хочет обидеть. Для него это внове. Какая глупость. Совершенно разумное требование. Но он тянет и тянет, до вечера, до завтра… — а потом уже канун торжества и слишком поздно.***
Неизвестно, что сделали с королевским портным два разбойника, но он родил нечто приличное. Почти доспехи — но из ткани. Серое с зеленым. Логейн чувствует себя странно легким и неожиданно молодым. Взгляды встреченных женщин способствуют. Он забирает Анору от камеристок и ведет, стараясь быть могучим, сильным и успокаивающим: у нее мелко дрожит рука. Волнуется. Но лицо спокойное и даже какое-то светящееся. Неужели?.. — Все хорошо, папа, — шепчет она, перед тем как оставить его у ступеней к тронам и вспорхнуть к Алистеру, ожидающему перед первосвященницей. Бастард хорошо выглядит, скрепя сердце признает Логейн. И, кажется, на Анору смотрит с теплом. Это в его интересах. Пусть только попробует сделать девочку несчастной. Мор цветочками покажется. Королевская чета танцует. Логейн следит за Анорой, но пока, вроде бы, все хорошо, она улыбается — и он отвлекается. Оглядывает толпу, высматривая золотые волосы и острые уши. Видит баннов и их детей, видит Лелиану, Винн, Дурана и — Создатель, кто его сюда пустил?! — Огрена. Не иначе Алистер пригласил. Королевский размах, воистину. Эльфа нигде нет. Логейн чувствует облегчение. Ведь это же облегчение? Его отвлекает Анора. Второй танец. Не танец — баталия, но он выигрывает ее с честью, хореограф посрамлен, туфельки дочери в целости. Объявляют контрданс. Вокруг Логейна цветник — «нежные мягкие девушки», жаждущие потанцевать. Cтреляют глазами, ожидая, что он пригласит одну из них. — Не меня ли ждешь? — раздается из-за спины. Он разворачивается, краем глаза отмечая, как милые лица вокруг на мгновение становятся злы и сосредоточены. Занятно. Эльфа почти не узнать. Волосы подняты, уложены и перевиты чем-то золотым, в ушах серьги. Платье — длинное, зеленого шелка, под горло, скрывающее шрамы насколько возможно — скрадывает слишком широкие плечи, подчеркивает узковатые бедра и маленькую грудь. Никто в своем уме не назовет эльфа мужчиной. Красивой женщиной — легко. — Потанцуем? — улыбается она. Он кивает. Они танцуют вместе один танец, второй, третий. «Цветник» в ярости. — Ты представляешь, Альфстанна пыталась мне лицо расцарапать. — Тело надежно спрятано? — Ну что ты, она только чуть напугалась. Сегодня праздник, в конце концов. С ней легко танцевать. Он теряет счет времени. Они уходят почти последними, рука об руку. Поднимаются к себе. Логейн чувствует опьянение, хотя, считай, и не пил. Обнимает женщину. Целует щеку, шею. Тянет платье с плеча. Она помогает, откидывает голову ему на грудь, прогибается навстречу ласке, но… Не то, совсем не то ощущение. Нет ни солнца, ни света, ни легкости — наоборот. Душно, вязко и нарочито. Он замирает, держа острые плечи в ладонях. — Что с тобой? Она вздыхает. — Нет, ничего. Ты продолжай. — Что случилось? Разворачивает ее к себе — лицо пустое. Маска куртизанки. Встряхивает. — Что случилось?! Ну, что? Она морщится — и женское красивое лицо рассыпается. Знакомо кривится рот. Эльф сглатывает. — Прости. Я, кажется, не могу. Прости. — Идиотина, — говорит Логейн. — С тебя все это снять? Эльф поднимает руку к серьге и с явным удивлением наблюдает, как дрожат пальцы. — Да, — говорит. — Если тебе не противно. — Дубина, — говорит Логейн. Сложная шнуровка платья не поддается сразу, и он ее разрывает. Платье соскальзывает на пол. — Вот так. — Решительно, — хихикает эльф, со второй попытки отцепляя серьги. И замолкает, когда Логейн берет его на руки и несет в постель. А там укутывает в плед и укрывает одеялом. Когда Логейн ложится сам, наружу торчит только острое ухо. Логейн гладит ухо пальцем — оно дергается. Эльф выглядывает из под одеяла. — Прости. — Спи давай, — ворчит Логейн. — Завтра собираемся в Орлей, ты помнишь? Вот и спи. Наказание. Когда Логейн просыпается — уже позднее утро. В постели он один. Неудивительно: Зев встает до рассвета. Сам Логейн обычно тоже, но тут ему дали проспать — ишь ты. Никак чтобы он не смог отвертеться от королевского завтрака. Коварный план, хмыкает Логейн. Впрочем, почему бы и не сходить. Во-первых, хочется жрать, во-вторых, нужно продемонстрировать единство королевской семьи всем шпионам и болтливым идиотам. Ну и убедиться, что у Аноры все в порядке. А если не совсем — немедленно настучать бастарду по пустой голове. У Логейна отличное настроение. В малую трапезную он входит во все еще отличном настроении, но с некоторым недоумением во взгляде. Он привык к самой разной реакции слуг на свое присутствие. Его боялись, сторонились, обожали, с любопытством разглядывали, но до этого утра никогда не смотрели украдкой, хихикая, краснея и прячась по углам. Анора отлично выглядит — и помятому всклокоченному бастарду, слишком похожему на своего отца, по голове сегодня не достанется. Пахнет кофе. Отлично, думает Логейн. То, что нужно. Кофе по утрам — единственный орлейский обычай, против которого он не возражает. С тех самых пор как узнал, что на самом деле он антиванский. — Доброе утро, папа, — говорит Анора. И — да что ж это такое?! — чуть краснеет и едва не хихикает. — Доброе, — сурово говорит Логейн. — У меня за ночь что-то сделалось с лицом? Ты странно на меня смотришь. — Я могу объяснить, — говорит бастард, широко улыбаясь. — Папа. Нахал и наглец. Так держать. — Объясняй. Сынок. — По дворцу ходят слухи, папа, что вы в порыве страсти раздираете на ваших любовницах платья. Логейн давит усмешку. Слухи ходят, ну да. Пришли такие остроухие слухи к портнихе, платье принесли заштопать. — На любовнице, — поправляет он невозмутимо. — Она у меня одна-единственная, знаешь ли. Эльфийские руки, накладывающие ему яичницу с беконом, вздрагивают — и кладут двойную порцию. Кажется, его одобряют. Бастард краснеет, хлопает круглыми глазами. — Так это правда? Логейн приступает к яичнице, не удостаивая столь глупый вопрос ответом. — У тебя с ней серьезно? — спрашивает Анора. — Мы вместе едем в Орлей, — говорит он. — Даже так… У тебя всегда был оригинальный вкус, папа, — говорит Анора. — Из стольких красавиц выбрать почти уродину. — И вовсе Зев не! — возмущается бастард. — У вас что-то было, дорогой? — Зев не в моем вкусе, дорогая, — фыркает Алистер. И подмигивает — подмигивает! — Логейну. Логейн усмехается. Ну, спасибо за отвлекающий маневр, сынок. — В общем, папа, — продолжает Анора, демонстративно стащив с тарелки мужа только что отрезанный тем кусок сыра, — пригласи ее завтра к завтраку. Я хочу посмотреть на нее поближе. — Всенепременно, — говорит Логейн. Эльфийские руки кладут ему добавку.***
Весь последующий день Логейн утрясает дела в Денериме. Когда, разобравшись с бумагами, он приступает наконец к организации путешествия, мысленно ругаясь на вечную недостачу времени, оказывается, что эльф уже все обговорил и с Коутрен, и с конюхами, и с кузнецами, и с кожевенниками, и с кем только не, и беспокоиться совершенно не о чем. У них будут припасы, кони, сопровождение до границы, приведенные в порядок снаряжение, доспехи и оружие. Самого неожиданно хозяйственного эльфа Логейн находит в комнатах. На их кровати лежит ворох одежды и сумка, почти пустая. Эльф же замер аллегорией жадности. — Нельзя впихнуть невпихиваемое, — говорит Логейн, налюбовавшись вдосталь. — Вот я и думаю, — говорит эльф. — Откуда у меня столько барахла? Две перемены одежды были за весь Мор, две пары сапог, два доспеха. И плащ. Это-то все откуда взялось? Мы же тут всего ничего. — Твоя сорочья натура и много денег — опасное сочетание. Эльф фыркает. — И вовсе не сорочья. Я просто люблю красивые вещи. Чистые и без дырок. — Ты учти, что мы едем в Орлей. — Это ты к тому, что даже лучшее ферелденское все равно будет выглядеть провинциально? — Это я к тому, что самая важная часть туалета — это кольчуга. Эльф смеется. Логейн подходит к сумке, заглядывает. Ни слова не говоря вытаскивает оттуда давешнее зеленое платье и, скомкав, бросает в угол. Зев замирает. — Послушай… — говорит медленно, — если я не покажусь там в женском, они подумают… — Что я мужеложец, — договаривает Логейн. — И пусть их. Зато не придется тебя согревать полночи, пока колотить не перестанет. — Но… — Чтоб я эти тряпки на тебе больше не видел, — рявкает Логейн. Зев улыбается светло и ясно. — Слушаюсь, о хозяин. Логейн фыркает. Подходит к Зеву сзади, обнимает. — Согласись, грех упускать такую возможность дезинформировать противника. Зев смеется и изворачивается в кольце его рук. — Несомненно.***
Они уезжают из Денерима через двое суток. Провожать их выходят Дуран с остатками банды и Алистер с Анорой. — Я все же волнуюсь, — говорит Анора негромко, смотря, как всадники исчезают за дворцовыми воротами. Говорит она Алистеру, но отвечает ей Дуран. — Я тоже, — говорит гном. — За Орлей. Устоит ли? Все они встретятся вновь лишь десять лет спустя, в Денериме, на пятилетие Дункана, наследного принца Ферелдена. И Орлей таки устоит. Несмотря на восстание эльфов, гражданскую войну и смену династии. Но это уже совсем другая история.