Ночи Кавказа

Ночи на Кавказе особенно прекрасны летом. Тифлис утопал в сотнях вечерних огней, отсвечиваясь в бокалах с молодым вином причудливой гирляндой, напоминавшей друзьям блеск призрачных и неуловимых бриллиантов. Шёл пятый день беспробудного пьянствования. Сидя во дворе под навесом элитной столовой с названием «Сатир», концессионеры предавались мечтаниям. Остапа несло, и несло в сторону поистине грандиозную: в его сладких речах звучали десятки планов по умножению той доли, что причиталась ему по сговорённости. Ипполит Матвеевич робко встревал со своими, гораздо более скромными планами. - Нет у вас фантазии, Киса, - отзывался подобревший и весёлый великий комбинатор, - нет жилы предпринимателя. Ковры, меблировка, тьфу… То ли дело я! - Не всем быть такими как вы, товарищ Бендер. - Саркастично отвечал не менее добрый, но похрабревший от сладкого вина Воробьянинов. - И слава богу! Конкуренция ничтожна! И оба заливались пьяным и громким смехом, пугая редких запозднившихся прохожих. После таких посиделок на третий уже вечер вошло в традицию пошуметь в чьём-нибудь номере и без сил расходиться кто куда. В этот раз шумели в номере товарища Бендера. Большой мавританский номер гостиницы «Ориент» радовал уставшего путника в лице великого комбинатора своей огромной, просто гигантской кроватью на гнутых ножках. Эти самые гнутые ножки рождали в груди Остапа такое чрезвычайное умиление, что в первый день, еле доползя до номера, он прижался к одной из них щекой и долго, страстным голосом юнца, признавался в любви к деньгам, Кавказу, людям, которых он лишает денег, и, собственно, самой гнутой ножке. Не зря говорят, что Кавказ – место самых страстных влюблённостей. Все эти дивные места, с буйством первобытной природы, заставляли даже самые закоренелые сердца биться в сладостной истоме ожидания, и ожидания, непременно, чего-то замечательного и волнующего. Остап с весельем думал о том, что страстные влюблённости и большие кровати гостиницы «Ориент» были, как говорят, связаны неспроста. Разговаривали уже негромко и лениво. Ипполита Матвеевича клонило в сон, а товарищ Бендер как-то резко взгрустнул. - Идите-ка вы спать, Киса. - Тоскливо произнёс он и упал на кровать, которая жалобно заскрипела матрацовыми пружинами. Киса клюнул носом, поднялся с деревянного гибкого кресла и вышел в коридор, успев задеть плечом косяк. Великий комбинатор скинул штиблеты и сбросил на пол пиджак в яблоках. Отчего-то ему стало скверно на душе. От одиночества. - Решил Остап и стащил брюки. Давно у великого комбинатора не было возможности потешить себя самым примитивным и естественным способом. Считай, со времени его свадьбы с мадам Грицацуевой. Да и то, можно ли считать страстную вдовушку удачным развлечением? Остап перевернулся на спину, закинув одну руку под голову, а другую положив на грудь. Нет, мадам Грицацуева – явно не то, что жаждало его молодое, полное трепещущих идей жаркое тело. В голову как-то сами полезли образы молоденьких сочных девушек, с крепкой линией бёдер и высокой грудью, перемешиваясь с игривыми улыбками и ловкими руками мужчин постарше. Да, Остап не брезговал мужчинами, и понял он это опытным методом. В тюрьме, знаете ли, всякое случается: кто-то находит в несъедобной баланде свою философию, а кто-то - утешение в жилистых руках сокамерника. Искать себе кого-нибудь сейчас, - думал Бендер, - слишком хлопотно. Молодые девушки падки на долгие признания в любви, а зрелые женщины не вызывали у Остапа особого воодушевления. Про мужчин и говорить нечего – шанс напороться на не приемлющего необычной любви консерватора был слишком велик, а великому комбинатору фонари под глазами были совсем не к лицу. Значит, остаётся дедовский, проверенный не одним поколением мужчин способ. Рука, лежащая на груди, шевельнулась и прытко забралась под нижнее бельё. Остап прикрыл глаза и влажно облизал нижнюю губу, выбирая фантазию поинтересней. О, поверьте, с фантазией у товарища Бендера не было совершенно никаких проблем. Но не будем вдаваться в подробности. Рука задвигалась в выработанном за годы тренировок темпе. Остап запрокинул голову, разметав тёмные локоны по накрахмаленной подушке и прерывисто выдохнул, полностью погружаясь в мечты. За незатейливым этим занятием и застал его Ипполит Матвеевич, вошедший, как обычно без стука, и замерший на пороге. Вопрос, с которым он шёл сюда как-то неожиданно для него самого сорвался с губ: - У вас нет моего пенсне? – Тихо спросил он, оторопевши глядя на голого товарища Бендера. Товарищ Бендер резко остановился и вскинул голову, зло глядя на неожиданного гостя. - Нет у меня вашего пенсне! – Выкрикнул он. Воробьянинов продолжал совершенно бесцеремонно стоять в дверях и подслеповато пялиться. Прерванный на самом интересном месте товарищ Бендер выдохнул, как молодой бычок, но руку с достоинства не убрал. - Ну что вы, Киса, мнётесь, как кисейная барышня? – Обманчиво ласково спросил он, - вы уж или присоединяйтесь, или проваливайте вон к чёртовой матери! – конец фразы был произнесён недвусмысленно громко, и Ипполит Матвеевич, дёрнувшись, пришёл в движение. Движение это оказалось совершенно непредсказуемым. Алкоголь, особенно молодой и Кавказский, делает с человеком, особенно русским, удивительные вещи. Ипполиту Матвеевичу, например, добавлял чрезвычайно много храбрости и решимости. Киса резко развернулся, сделал шаг на выход, застыл, тихо ругнулся, опять развернулся и, с грохотом закрыв за собой дверь, стремительным шагом подошёл к кровати. - Ах вы, кобелина, - удивлённо прошептал Остап, но чужая, по молодости пощупавшая не одного юношу рука обхватила его собственную, и ему стало как-то не до разговоров. Ну а ночи на Кавказе, как известно, особенно прекрасны летом.