Аргус

Время текло незаметно и неотвратимо стремительно, как то и присуще времени. По прямой линии, соединяющей одно небытие с другим. Микрот за микротом, арн за арном. Времени становилось все меньше. Его никогда не бывает слишком много. Его всегда не хватает для самых важных дел. Сикозу, вернувшись на свой челнок, чтобы, следуя его примеру, превратить тот в бомбу, не надоедала ему, уважая его желание побыть напоследок в одиночестве. Он был благодарен ей и за понимание, и за решение разделить с ним судьбу. Он не просил ее ни о первом, ни, тем более, о втором. Она сама вызвалась, и ее поддержка много значила для него в тот момент, пусть он и не показал ей своих чувств. Скорпиус сидел, закрыв глаза, но не дремал. Он был сосредоточен как никогда. И впервые вид червоточины на экране не пленял и не занимал его. Он думал не о решении - взорвать себя вместе с челноком, чтобы дестабилизировать червоточину и тем самым перекрыть Грейзе путь к планете Крайтона. Решение было принято и пересмотру не подлежало. Он размышлял о том, какие последствия его смерть будет иметь для будущего миротворцев. И перспективы его не радовали. Он предпочел бы иной выход и почти был готов молиться о том, чтобы не пришлось взрывать себя. Но чьим богам вознести молитву? Он не скарран и не сабецианин. Непонятно кто, что застрял между двумя мирами, так до конца и не принадлежа ни к одному из них. Стал бы он молиться, зная, что через мгновение умрет, если бы был чистокровным сабецианином? Не все сабециане уже помнят о богах, столь же жестоких и недальновидных, как и те, кого они создали когда-то. Богах, ничего не знающих, кроме смерти, не владеющих никаким ремеслом, кроме ремесла палача. А скарраны богов никогда и не знали. Зачем боги тем, кто был изначально убежден в своем исключительном превосходстве? Нет, он не умеет молиться, да и не станет. Что проку в молитве, когда ни во что не веришь? Если же некая сила над ними все-таки существует, то грош ей цена за то, что она пассивно наблюдает за ними, дозволяя смерти и насилию торжествовать над жизнью. Он не видел червоточины, но чувствовал ее близость, ее присутствие даже сквозь обшивку челнока. Он отдал так много сил, пытаясь раскрыть тайну червоточин, и, как в насмешку, возможно, одна из них станет его могилой. Стоит ли жертвовать собой, когда нет уверенности, что это хоть что-то изменит? Было ли его решение пожертвовать собой внезапным, необдуманным? Сикозу никак его не прокомментировала. И кто знает, какие мысли скрывались в ее голове, когда она присоединилась к нему. Но она никогда не признается ему в истинных мотивах, а он никогда не станет их выяснять. Ему достаточно было ее одобрения. Каким бы внезапным порывом или холодным расчетом оно не было вызвано. Иногда ему казалось, что она следует за ним потому, что верит в его непогрешимость. Скорпиуса забавляла мысль, что если она заблуждается в своей вере в него и однажды поймет об ошибке. Как тогда она поступит? Пока же он ценил ее верность. Было время, когда он с подозрением относился к любым проявлениям преданности, но годы, проведенные среди миротворцев, ослабили его недоверчивость. Понемногу он начал ловить себя на том, что привык к обожанию и преданности тех, кому приходилось по долгу службы хотя бы немного тесно поработать рядом с ним. Постепенно они все проникались кто восхищением, кто страхом, и, независимо от того, что в конечном счете ими двигало, учились уважать его и повиноваться ему. Так, неожиданно для себя, он открыл, что обладает еще одним даром – привлекать и подчинять. Жаль, не всех, лишь определенный тип людей, приученных преклоняться перед авторитетами, умом, превосходством и талантами других. И он пользовался этим. Но никогда не считал никого из ближайшего окружения всего лишь марионетками в своих руках. Подчиненные чувствовали его отношение, и до сих пор ни один из них не предал его. Но все случается в первый раз. Как ни готовься к смерти или предательству – они всегда настигают внезапно. И лучший способ противостоять им - принять их неизбежность, не прекращая надеяться на отсрочку, даже когда надежда других умерла.