Колобок

Жил-был богатый римский патриций. Жил себе, не тужил, на своей любимой вилле, недалеко от богатого города Капуя. Денег у него была куча. Уважения – уйма. Рабов – всех не перетрахаешь. Купил он как-то, за пару медных монет, хилого сирийца - уродца. Так просто. Позабавиться. Мальчишка, нормальную речь не понимал и на хозяина волком посматривал, и в развлечениях телесных был так себе. Один только плюс был – задница узкая, да и то, недолго она такой была. В конце концов, махнул хозяин на мальчишку рукой, да и приставил к другим рабам – воду носить. А себе новую игрушку купил. Шло время. Вырос мальчонка. Стал красивый. Очень. От работы, в плечах раздался. В руках сила заиграла. Роста остался небольшого. Гладкая матовая кожа – мед душистый. Волосы длинные, как смоль черные, а глаза глубокие – все равно, что колодцы бездонные. Губки пухленькие, сладенькие, а акцент иноземный – развратнее слов развратных. Мальчик смирный, да послушный. И стал, некогда сириец-уродец, рабом любимым. Хозяин сначала долго думал, как звать будет эту прекрасную игрушку. Потом придумал – Тиберий. Имя красивое, да и мальчишке подходит. Перестал мальчишка воду таскать, стал господину прислуживать. Свеженазванный Тиберий старается. Все желания исполняет, ни в чем не отказывает хозяину. Ублажает господина своего, по первому его слову. И задом и передом, со стонами и без. Хочешь губками, хочешь ручками – чудо был, как хорош мальчишка. Господин не нарадуется, одаривает юного раба побрякушками, да лаской хозяйской. Тиберий от этого только краше становится. Так вот они и жили. Но, беда нагрянула в дом патриция римского. Мятежный раб, Спартак, восстание поднял. Ворвался этот варвар в дом и поубивал всех господ, вместе с хозяином, а с Тиберия собственноручно ошейник сорвал. И превратился Тиберий из любимого кота хозяйского, в кошака уличного, облезлого. Снова. Будто в детство опять вернулся. Возненавидел Тиберий Спартака лютой ненавистью. Даже убить пытался. Но не вышло у него ничего. Только по морде получил, от грубых мужиков, которые вокруг Спартака топтались. Впрочем, от одного из свиты Спартака, так по морде и не получил. Хотя, был бы не против. От германца, такого…, ну… большого. С руками сильными, и глазами добрыми. Когда Тиберия, в очередной раз, об стену приложили, понял бывший раб, что нужно сначала жизнь начинать. Воду начать таскать, имя новое искать, да под самого главного подкладываться. Только воду ему таскать не доверили, доверили острой железкой махать. Странные какие. Железка тяжелая оказалась. За день так намашешься, что будто бы воды натаскался. Но ничего, привык постепенно. Одно было плохо. Имя ему никто дать не мог. К вождю, к Спартаку, было не подступиться: тот хмурый ходил, озадаченный. Но выручил Агрон. Ну…, тот германец, что по морде ему не дал. По совету Агрона, вспомнил Тиберий юный, что брат звал его Назиром. Так и стал теперь зваться. Вскоре, зашевелилось войско мятежное. Стало в дорогу собираться. И Назир с ними собрался. Только перед самым выходом, узнал раб бывший, что разделилось войско мятежное. Одну часть Агрон повел к Везувию, а другую Спартак к рудникам. Очень хотелось Назиру отправиться вместе с добрым, да ласковым германцем, но по опыту знал, что подкладываться нужно под самого главного. Тяжело вздохнул и отправился со Спартаком. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Хлебнул лиха он с этим Спартаком. Сначала, не соблазнился вождь прелестями юного Назира - послал его подальше. Потом, бедный Назир по жутким рудникам налазился, по лесной чащобе набегался. Испробовал липкую шелковистость крови римской, да своей наглотался так, что чуть жив остался. Воины, что со Спартаком ушли, погибли все до единого. Остался только Спартак, Богами проклятый, да он и пара женщин. Под конец думал, что все - смерть пришла. Но смилостивились Всемогущие Боги, прислали Агрона, как посланника милости Божьей. И понял Назир, железно понял, что нужно жить, ни под кого не подкладываясь. Гордый стал, смелый. Расположились рабы беглые в храме старинном. Все делом заняты. Кто крышу строит, кто ров копает, кто еду готовит, а кто и железным мечом, с утра до ночи машет. Один только Назир ничего не делает. Лежит себе в углу, в тенечке, да рану перевязанную поглаживает. Одно только развлечение – Агрона ждать. Повадился германец бегать к нему по любому поводу, то еды принесет, то воды, то цветок какой-то приволок, желтый, и просиживает подле него целыми часами, байки рассказывает. Наконец усовестился Назир за безделье свое, аккуратно встал, держась руками за стенку, хотел шаг сделать. Но рану болью пронзило, перед глазами все поплыло, колени задрожали, подогнулись, стена уплыла из под пальцев. Не успел Назир испугаться, как сильные руки упасть не дали, подхватили бережно, уложили обратно. Назир глаза открыл – испугался. Агрон, злой как сам Плутон, ругался матерно, слюной брызгал во все стороны, грозился привязать непутевого к палкам: «… как говнюка римского…». Назир улыбнулся, хотел по руке его погладить, чтоб не сердился, но сил не хватило. С тех пор стал Назир лежать смирно, даже почти не совестно было. А то, мало ли, этот бешеный германец, и правда, привяжет к какому-нибудь бревну. Постепенно рана почти совсем затянулась, и Назир стал вставать, ходить, и участвовать в попойках. К его немалому огорчению, Агрон приходить перестал. Не мог Назир сам к нему прийти. Зачем? Пожалел тогда Назир об обещании своем, что спать больше ни с кем не будет. Одиноко в те дни было Назиру. Никто больше не прельщался красотою юной. Обидно было даже немного. Силой принудить тоже не пытались. Даже предложений непристойных не делали. Только, если напьются сильно. Впрочем, на утро, странное дело, с сильно побитой мордой, приходили прощения просить. Так было после первой, второй и все следующих попоек. Скучно было. Из-за данного самому себе обещания, трахнуться ни с кем нельзя. Никто особо и не настаивал. Даже развлечься - послать куда подальше - некого было. Совсем загрустил юный сириец. А Агрон в его сторону вообще смотреть перестал. Ходит за Спартаком, в рот ему заглядывает. Сегодня народ гулял. Нет, не так. ГУЛЯЛ. Скучно Назиру было. Пить - то он пил, только веселее от этого не становилось. И решил он пойти, приключения искать. В рядах рабов бывших прибавилось воинов, которые умели меч в руках держать. Назир пробирался сквозь пьяную орущую толпу, как вдруг его дернули за руку. Новоприбывший германец Луго, свински пьяный, крепко держал его и хищно улыбался. - Куда это ты собрался? Давай разделим вино и удовольствие? – Назир понимал, что сопротивляться смысла нет. Луго был явно сильнее. Назир улыбнулся, показывая идеальный ряд белых зубов, поднял чашу, наполнив ее вином. - Давай, брат. Я разделю с тобой вино, - Назир отпил из чаши. - Ты ведь не сбежишь от меня? – подозрительно спросил германец. - Ну что ты, - Назир ослепительно улыбался, - я ведь от хозяина сбежал, рабский ошейник снял; от смерти сбежал, когда Спартака убить хотел; от римского отряда сбежал, когда на рудники полез. А от тебя, пьяного козла, и подавно сбегу. И Назир проворно юркнул обратно, в орущую толпу. В потемках, он без особых проблем исчез с поля зрения пьяного Луго. Без приключений пересек дворик и почти незамеченный пробежал по ступенькам. И тут же оказался прижатый тяжелым, пьяным телом к одной из колонн храма. - Куда спешишь, красавица? – широкие, жадные руки сжали его ягодицы. Назир почувствовал, как широкая ладонь гладит грудь. И с ужасом понял, что его в темноте приняли за женщину. - Не убегай, будет хорошо…- голос напавшего становился неувереннее. Видимо, рука на груди не нашла, что искала. И проверяя догадку, быстро переместилась вниз, до боли сжимая член. - Я сбежал от хозяина, сбежал от смерти, сбежал от римлян. Даже от Луго сбежал. И от тебя тоже сбегу! Его перестали прижимать к столбу, и он смог повернуться, рассматривая нападавшего. Это был тот самый, белобрысый, хамоватый кельт, на которого местные бабы гроздьями вешались. Он появился здесь недавно и плевать на всех хотел. Он даже Спартаку хамил. Зато вина в него вмещалось, как в бочку бездонную. Кельт отстранился и развел руки в стороны, показывая, что не держит. Облегченно вздохнув, Назир отправился дальше. Но не успел он сделать и пары шагов, как в освещенном углу попался на глаза Спартаку. Тот явно скучал, любовно поглаживая свой меч. - О, Назир, - Спартак поднялся на ноги. – Единственная трезвая голова. Не желаешь немного размяться? Он протянул Назиру меч. - Спартак, я не такой. Я не умею в темноте мечом махать! – Назир улыбнулся, но меч не взял. – Ну, я пошел. - Погоди, не можешь же ты так просто уйти? Составь мне компанию. - Ну, я уже сегодня объяснял, что я от хозяина ушел, от смерти ушел и от римлян ушел. Так же пришлось срочно уходить от сексуально неудовлетворенного Луго и от белобрысого кельта… - От Ганника, что ли? – глаза у Спартака сделались круглые, как блюдца. - Да, ошибся он. В темноте перепутал. - Ааа. - Доброй ночи, - Назир развернулся и пошел вглубь храма. По здравому размышлению, там было темнее, а значит, приключений больше. - И от Спартака я тоже ушел, - хмыкнул он себе под нос. В полумраке коридора, юный искатель приключений неожиданно наткнулся на небольшую компанию из четырех человек. Одним из них был Агрон. Назир, попытался незаметно проскользнуть мимо. - А ну, стой! – знакомые, крепкие руки, обхватили его за талию и прижали к твердому, горячему телу. – Хотел мимо меня прошмыгнуть? Агрон сердито куснул его за ухо. Назир вздрогнул. Было приятно – он даже чуть не забыл, что сказать собирался. - Я сбежал от хозяина, когда с вами пошел. Я сбежал от смерти, когда Спартака убить хотел… Агрон резко развернул его к себе. - Подожди, ни хрена не слышу, что ты говоришь. Они шумные очень, - Агрон кивнул на оставшихся. – Отойдем туда, где потише. Назир, подумал недолго и плечами пожал. Почему нет? Вот они, приключения, – обрадовался он. Агрон, взял его за руку и повел вглубь коридоров старого храма. Миновав несколько темных поворотов, они вступили в небольшую, освещенную факелами комнатку. Вход был сокрыт большой занавесью. А в центре каморки, возвышалось ложе, тряпками, да шкурами закиданное. Воткнутые в стену, горели факелы, тьму и сырость разгоняя. Здесь и, правда, было значительно тише. - Что ты хотел мне сказать, малыш? – Агрон, нежно погладил его щеку. - Я сбежал от хозяина, когда с вами пошел. Я сбежал от смерти, когда Спартака убить хотел. Сбежал от римлян, когда со Спартаком на рудники полез. А еще от Луго, Ганника и Спартака сбеж…. Не успел Назир договорить, как Агрон, голодным коршуном, набросился на сладкие губы манящие. К стене крепко прижал, да руки в плен захватил. Не понравилась Назиру стена жесткая, да холодная. Прижался он к телу сильному, горячему, потерся плотью восставшей, да и застонал сладко, прямо в губы безжалостные. Отпустил его Агрон, да глядя глазами пьяными, стал пояс медный с него распутывать. Полетела одежка в стороны. Не страшно было Назиру, нисколечки. Как змея, заворожил его Агрон, глазами голодными, дикими. Зацеловал устами нежными, да утянул на ложе жесткое. Обвил, обхватил руками сильными, да зашептал на ухо глупости, нежности, пошлости. Вспомнил тут Назир обещание, самому себе данное, не давать никому больше. Хотел Агрону сказать, чтоб отпустил его на все четыре стороны. Но проникли внутрь пальцы широкие, безжалостные, да высвободили удовольствие сладкое. И послал Назир, куда подальше, обещания разные. Расслабился он в объятиях любящих, и впустил в себя плоть крепкую. Больно немного было, но чуткий Агрон так заласкал, зацеловал, что забыл юный сириец, где болело, что болело и когда. Забыл, Богов разных, что римляне – говнюки вонючие, и, даже имя свое забыл настоящее и прошлое. Осталось только удовольствие чистое, по нервам огненной волной потекшее. Долго Агрон мучил его ласками, да объятиями. Много слов нежных сказал: как любил, как ждал, как надеялся. Растекся Назир, лужицей счастливою и сказал, что никуда он отсюда не уйдет, подкладываться больше ни под кого не будет, только любить страстно одного Агрона будет. Выслушал Агрон речь ту искреннюю, поцеловал в плечо и, засыпая, прошептал на ухо: - Напомни мне завтра Луго, Ганнику и Спартаку морду набить!