Кто смеётся последним

— Ну всё. На этот раз он зашёл слишком далеко! Это переходит уже все границы! Дженсен вихрем внёсся в трейлер Миши, не удосуживаясь постучаться, и с шумом захлопнул за собой дверь. Не то чтобы Миша имел что-то против. Он слишком много времени посвятил тому, чтобы заставить Дженсена отказаться от своей вечной осторожности и вежливости, и, честно говоря, он был чертовски горд своим успехом. Был, правда, один несущественный случай — в тот раз, когда Миша думал, что все его коллеги заняты на съёмках; появление Дженсена в трейлере тогда было довольно неожиданным, но, по мгновенно выработавшемуся, хоть и не озвученному вслух соглашению они никогда не упоминали тот случай в разговоре. Миша думал, что в тот день они оба получили свой урок. Он понял, что иногда запереть дверь будет вовсе не лишним. Что понял Дженсен, он не знал и предпочитал об этом не задумываться (разве что, может быть, за очень запертой дверью), но подозревал, что это как-то связано с румянцем на щеках Дженсена, иногда появляющимся у него, когда он смотрел на Мишу. В любом случае, суть в том, что это был не первый раз, когда Дженсен без предупреждения вламывался в его трейлер; причина же обычно была одна и та же. — Джаред? — предположил Миша, когда Дженсен плюхнулся на диван рядом с ним, моментально переходя от ярости к возбуждённому кипению. — Что на этот раз? Дженсен не ответил, вместо этого бросив ему измятый журнал, который принёс с собой. Опустив глаза, Миша встретился взглядом с ухмыляющимся Джаредом — вернее, с его фотографией — и прочитал заголовок под ней: Розыгрыши и тайные романы: Джаред Падалеки приподнимает для нас завесу над происходящим за кулисами съёмок «Сверхъестественного». — Видимо, — выплюнул Дженсен, не дожидаясь, пока Миша начнёт читать, — наша химия в кадре вызвана неудержимой страстью, которую мы испытываем друг к другу. Глубокая связь Дина и Каса — это всего лишь нереализованное сексуальное напряжение между нами. Мы трахаем друг друга взглядами, потому что слишком зажаты, чтобы сделать это по-настоящему. И нет, я не перефразирую и не преувеличиваю. Миша хмыкнул, заработав этим мрачный взгляд Дженсена, явно ещё не достигшего той стадии, когда он смог бы оценить юмор Джареда. — Да ладно тебе, — сказал Миша. — Ты на самом деле думаешь, что кто-нибудь воспримет эту чушь всерьёз? Дженсен одарил его одним из тех взглядов, которые совершенно очевидно объявляли его недоразвитым. — Ты вообще видел наших фанатов? — с недоверием спросил он, и, по правде говоря, это было очко в его пользу. Если вспомнить всё, что он слышал на конвенциях, и малую часть того, что он читал в интернете, то данное Джаредом интервью могло оказаться именно тем, что заставило бы фандом взорваться. — Ладно, в твоих словах есть смысл, — сказал он, — но какая разница? Ну думают они, что мы с тобой жаждем совокупляться, как кролики. Что с того? Это наверняка сотворит чудеса с нашими рейтингами. Дженсен уставился на него так, будто он окончательно лишился даже тех крох, что ещё оставались от его рассудка. — Если даже забыть о нашей… наших сексуальных жизнях, — саркастично сказал он, — и наших карьерах… Тебя это правда не напрягает? Миша пожал плечами. Слухи никогда его не заботили, на самом деле они его скорее забавляли, да он и сам пару раз распускал о себе парочку новых — просто забавы ради. Чем безумнее слухи, тем веселее — и тем сложнее вычленить из них истину. — А тебя-то самого что так напрягает? — парировал он. — Ни один из тех, чьё мнение может иметь для тебя значение, этой статье не поверит, а если кто и поверит, так легко будет доказать обратное. — Я знаю, — в голосе Дженсена сквозило раздражение, и, когда Миша оторвал взгляд от статьи, чтобы на него взглянуть, он обнаружил, что Дженсен уже не кипит, а на полную катушку дуется, и Миша не смог отогнать мысль о том, что выглядел он просто очаровательно. Серьёзно, другого слова подобрать было нельзя. Он печально потупил взор, обиженно выпятив нижнюю губу, и беспокойно ёрзал на месте. Можно было подумать, что высокого широкоплечего мужчину, который так яростно влетел в трейлер Миши, подменили пареньком, только сейчас начинающим узнавать, что мир бывает несправедлив. Совершенно позабыв о теме разговора, Миша пожалел, что никак нельзя вынуть телефон и сфотографировать его таким. Ему в голову пришло по меньшей мере десять возможных подписей, пока он представлял, что запостит это фото в твиттер и будет наблюдать за реакцией фолловеров. Мишины размышления по поводу того, как повлияет на его карьеру смерть большей части фанатов от восторженного умиления при виде этой фотографии, были прерваны голосом Дженсена. — Я просто хотел бы каким-нибудь образом ему ответить, — сказал Дженсен. В защиту Миши нужно заметить, что его голова уже полностью была забита возможными коварными использованиями невероятно удачных снимков Дженсена. Так что скачок, проделанный его мыслями, был не таким уж и огромным, как могло бы показаться со стороны. Дженсен, который, несмотря на все Мишины усилия, до сих пор оставался милым и благовоспитанным мальчиком, казалось, был серьёзно встревожен, увидев широченную маниакальную улыбку на его лице. — Так о чём ты хотел поговорить? Джаред сидел напротив Дженсена в его трейлере, а на столе между ними зловеще лежал раскрытый журнал, не заметить который было невозможно. Судя по самодовольной ухмылке Джареда, которую он тщетно пытался скрыть, статью он уже видел. И ухмылка эта в данный момент перевесила монотонное бормотание «плохая идея, плохая идея, плохая идея», не перестававшее звучать в голове Дженсена с той самой секунды, как он согласился участвовать в безумной Мишиной затее. Джаред явно был уверен, что со своим последним розыгрышем вырвался вперёд, и Дженсену всем сердцем хотелось поставить его на место. У него только было нехорошее предчувствие, что их план ему ещё аукнется. Как бы то ни было, сам он был не в состоянии придумать что-нибудь получше, так что ему ничего не оставалось, кроме как объединиться с Мишей и надеяться на лучшее. Сделав глубокий вдох, он взял быка за рога. — Слушай, Джаред, — сказал он. — Насчёт этой статьи… я всё понял. И это здорово, честно, что ты, вроде бы, ничего не имеешь против, но тебе не кажется, что можно было бы придумать лучший способ поддержать нас, чем сообщить о нас всему миру? В смысле… чёрт, даже наши семьи ещё не в курсе. Я понятия не имею, откуда ТЫ об этом узнал! Как ты узнал, кстати? Самодовольная ухмылка на лице Джареда растаяла, сменившись растерянным видом человека, загнанного в угол. Было очевидно, что он понимал, о чём говорит Дженсен, но что его разум не в состоянии соединить нужные точки в мозгу, пока это не станет неизбежным. Это и правда было очень забавно, и Дженсену пришлось прибегнуть к своему легендарному каменному выражению лица, чтобы не засмеяться и не выдать себя. Повезло ещё, что они решили, что именно он поговорит с Джаредом. Миша бы точно уже раскололся. — Дело в том, — продолжил он, когда стало ясно, что Джаред не в состоянии отвечать, — что это… чем бы это между нами с Мишей ни было… это для нас довольно ново, и мы и сами до сих пор не можем дать этому определения. Мы надеялись сначала понять это самостоятельно и только потом рассказать кому-нибудь ещё. Хотя вообще лично для меня это облегчение — то, что ты знаешь и вообще. Было очень сложно скрываться от тебя. Я просто хочу знать, что теперь, с этого момента, ты сохранишь нашу тайну. Ты сможешь? Ради меня? Дождавшись, пока Джаред сглотнёт и кивнёт, Дженсен позволил себе широко улыбнуться. Потянувшись, он ненадолго сжал плечо друга. — Спасибо, чувак, — сказал он. — Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Серьёзно, просто гора с плеч… ты не представляешь, как тяжело было ничего тебе не говорить. Но ты должен рассказать мне, как ты узнал. Чёрта с два это просто твоя проницательность! Только, пожалуйста, не говори, что ты застал нас, когда мы обжимались, — он пристыженно опустил голову, будто бы пряча покрасневшие щёки. — Я говорил Мише, что нам не стоит так часто рисковать, что нас обязательно кто-нибудь увидит, но он до ужаса ненасытный, и что тут скажешь? Я просто пасую перед этими прекрасными синими глазами. Я рад, что нас застукал ты, а не какой-нибудь балабол. По крайней мере, теперь можно будет сделать вид, что это была шутка. Он замолчал, будто дожидаясь ответа Джареда, но тот был слишком занят, изображая выброшенную на берег рыбу. Чувствуя себя неоправданно довольным, Дженсен лучезарно улыбнулся Джареду и поднялся на ноги. — В любом случае, — сказал он, — я всё сказал. Наверное, мне лучше пойти найти своего ангела. В конце концов, у нас есть ещё немного времени до съёмок, и, пожалуй, Миша не единственный, кто может быть ненасытным. Так что небольшой тебе совет: в ближайшие полчаса или около того держись подальше от его трейлера! Похабно ухмыльнувшись и подмигнув, он вышел из трейлера, оставив его ошеломлённого владельца одного, и направился к Мише — рассказывать, какой он талантливый актёр. За такое представление он заслужил чёртов Оскар. Миша, может, и был превосходным лжецом, когда дело доходило до публики, но с самим собой он всегда был предельно честен. Даже если бы он захотел, всё равно не смог бы отрицать, что неделя после разговора Дженсена с Джаредом была одной из самых приятных в его жизни. Даже если бы дело было только в том, как неловко дёргался Джаред всякий раз, как Миша чуть ближе придвигался к Дженсену, или в том, как истово он пытался выразить свою поддержку лучшему другу, внезапно сменившему ориентацию ради коллеги (лёгкость, с которой он принял такую внезапную перемену, заставляла Мишу вернуться к своим прежним тщательно скрываемым предположениям по поводу этой самой ориентации), это было бы увлекательно само по себе, но добавьте к этому внезапную возможность попотворстовать самым невинным из своих желаний — и вот уже трудно вспомнить неделю в его жизни, которая была бы лучше этой. Миша знал, что играет с огнём. Они решили, что недели для их розыгрыша будет достаточно. Одна неделя, когда можно смотреть, пусть и не слишком пристально; подпитывать свои фантазии, но не воплощать их в жизнь; Миша был уже вполне уверен, что если к концу этой недели Дженсен его не раскусит, то только потому, что сам не захочет. Очевидно, что разумнее всего было бы отступить, не напрягаться и не усложнять. К несчастью, сдержанность всё ещё оставалась для Миши искусством непостижимым, особенно когда дело касалось чувств. У него не было сдержанности Дженсена, что было одной из причин, по которой Миша находил его таким привлекательным. Дженсен интриговал его. Он был человеком, сотканным из противоречий, из сложностей, из тщательно оберегаемых тайн, и Миша, всегда считавший себя профи в таких делах, оказался лишь любителем по сравнению с ним. Он тщательно трудился, плетя свои паутины лжи, надевая разнообразные маски при разных людях, запутывая и сбивая с толку; для Дженсена это всё было естественно и не требовало от него никаких усилий. Как Миша мог рассчитывать противостоять кому-то вроде него? Иногда он задавался вопросом, действительно ли Дженсен такой беспристрастный, каким кажется. Если да, то Миша и сам себе не смог бы объяснить, зачем ему вся эта история с Джаредом. Розыгрыш был довольно простецкий, он явно и рядом не стоял с его обычными планами злобного гения (или детскими шалостями — что уж ярлыки навешивать). И всё же Дженсен согласился с его затеей. Его даже не пришлось убеждать, а ведь, с учётом того, чем они рисковали, Дженсену определённо стоило бы хотя бы бровь приподнять — или даже две. Конечно, риск всегда был для Миши частью веселья. Они оба знали, что нужно быть осторожными. Никто, кроме Джареда, не должен был застать их более дружелюбными друг к другу, чем обычно. Съёмочная группа «Сверхъестественного», может, и была чем-то вроде семьи, но это была семья ужасных сплетников. Если бы кто-нибудь застукал их, понадобилось бы немного времени, чтобы всё стало достоянием общественности, а они оба не желали так далеко заходить с этим розыгрышем. Слишком много потом потребовалось бы объяснений. К несчастью, по крайней мере, для спокойствия Дженсена, осторожность тоже оставалась пока не приобретённым Мишей талантом. Что касалось, к примеру, езды на велосипеде с крутого склона, по ямам и ухабам; он был не из тех, кто ударит по тормозам, — напротив, он лишь сильнее давил на газ. С той же философией он подходил почти ко всем жизненным вопросам, и, хотя иногда это приводило к проблемам (и это даже если не принимать в расчёт госпитализацию), это заодно и спасало его от скуки (это если забыть о вышеупомянутой госпитализации). На самом деле то, что их до сих пор не поймали, было чудом. Поначалу они активизировались, только когда были наедине с Джаредом, и даже тогда ограничивались лишь заигрывающими взглядами и необычно продолжительными прикосновениями к руке или запястью. Однако в течение недели они стали нахальнее. Стоило только Мише увидеть во время съёмок, что Джаред смотрит в их сторону, как он тут же придвигался к Дженсену поближе. Да, ещё ближе. Когда он чувствовал себя особенно безрассудно, он даже на мгновение переплетал их мизинцы. Дженсен, в свою очередь, начал улыбаться Мише — едва уловимыми, интимными улыбками, — когда Джаред их видел. Эти улыбки не шли Мишиному здравомыслию на пользу, и он изо всех сил старался не забывать о том, что Дженсен — хороший актёр, что он просто притворяется. Впрочем, он всякий раз снова забывал об этом, когда Дженсен робко опускал голову, бросая на него совершенно непристойные взгляды из-под длинных ресниц и изгибая свои полные губы в коварной ухмылке. В отместку и Миша стал наглее, когда они оставались только втроём. Не раз и не два сжимал пятерню на пятой точке Дженсена, от чего тот подпрыгивал и одаривал его мрачным взглядом, делая при этом вид, что не хочет переходить грань при Джареде. Миша просто смотрел на него невинными широко распахнутыми глазами и, если был особенно безрассуден, извиняющимся жестом ласково касался губами его щеки, пользуясь возможностью вдохнуть чистый свежий аромат его шампуня. Хорошо, что он был вполне уверен в своей мужественности. Иначе его, пожалуй, насторожил бы тот факт, что он превращается в тринадцатилетнюю девочку. Словно в подтверждение этого подозрения, он обнаружил, что хотел бы по прошествии этой недели поцеловать Дженсена по-настоящему. В конце недели у всех троих были выходные. Дженсен пригласил Мишу с Джаредом на ужин. Они с Мишей решили напоследок как следует испытать терпение Джареда, прежде чем раскрыть перед ним все карты. За прошедшую неделю Джаред произвёл на Дженсена сильное впечатление. Он и до этого знал, что Джаред хороший человек, понимающий и добрый. Но прежде ему не выпадало случая оценить, какую поддержку он может оказать. Этого было достаточно, чтобы Дженсен чувствовал себя виноватым. На самом деле в первые дни было в некотором роде неловко. Было очевидно, что Джареду стыдно за все предыдущие шутки об отношениях Дженсена и Миши, в том числе и за статью, и что его застало врасплох то, как вся его ложь вдруг оказалась правдой. Но, как бы то ни было, преодолев за несколько дней своё первоначальное изумление (и Дженсен до сих пор слегка поражался тому, как быстро это произошло), он, казалось, готов был поддержать друга во всём. Да, он подшучивал насчёт того, что не хочет становиться свидетелем никаких их проявлений особо дружеских чувств, и дразнил Дженсена по поводу того, что в этих отношениях девчонка именно он, но помимо этого Джаред также проявлял большую заботу и казался искренне счастливым за них обоих, но особенно за Дженсена, своего лучшего друга. Каждый раз, когда они с Дженсеном оставались вдвоём, Джаред принимался задавать вопросы по поводу их отношений и, казалось, искренне хотел услышать на них ответы. Вопросы были обо всём — от того, как это произошло, до того, как далеко они зашли (ох-хо, какой это был выматывающий разговор), и от того, что чувствует Дженсен, до того, что он думает по поводу необходимости когда-нибудь рассказать семье и друзьям. В общем, он оказался самым лучшим другом, какого только можно себе представить, и это лишало розыгрыш всей забавности. Большую часть времени Дженсен сквозь зубы говорил неправду и чувствовал себя из-за этого просто отстойно. Впрочем, то, что проще всего было лгать о том, что Миша заставлял его чувствовать, и вправду было забавно. Ему даже не пришлось оживлять в памяти предыдущие влюблённости, чтобы говорить об этом. С учётом всего этого Дженсен почувствовал облегчение, когда неделя подошла к концу и пришло время раскрыть все карты. Он больше не хотел лгать Джареду и хотел наконец вернуть себе возможность нормально общаться с Мишей. Границы в их отношениях никогда не были особенно чёткими — как и все границы в жизни Миши, — но сейчас всё становилось ещё запутаннее, и Дженсен ненавидел тот факт, что больше не мог понять, где розыгрыш, а где действительность. Примером тому было приветствие Миши этим же вечером, когда Дженсен открыл дверь. С собой у Миши была бутылка вина, явно первоклассного, и широкая, чуть ли не маниакальная ухмылка. Стоило Дженсену впустить его, как Миша уже повис на нём, обнимая и шумно целуя в щёку. — Я тоже рад тебя видеть, — сухо ответил Дженсен. — Кстати, Джареда ещё нет. Миша пожал плечами и проскользнул мимо, направляясь к кухне. — Я не был уверен, — сказал он. — Я не видел его машины снаружи, но решил, что лучше пере, чем недо. Дженсен закатил глаза. — Неважно, — сказал он. — Там на шкафчике открытая бутылка вина. Чувствуй себя как дома. — Буду, не сомневайся, — ответил Миша, — а эту тогда оставим на потом. Он исчез на кухне, оставляя Дженсена задаваться вопросом, откуда у него возникло ощущение, что в этих словах было какое-то скрытое значение. Едва Миша вернулся из кухни с полным бокалом красного вина, как в дверь снова позвонили. Зная, что Джаред ещё даже менее вежлив и предупредителен, чем Миша, особенно с учётом того, что они с Дженсеном всегда придерживались чего-то вроде правила «мой дом — твой дом», Дженсен понял, что это отличная возможность на самом деле смутить своего друга. Он сделал несколько быстрых шагов в сторону Миши и, стоило двери начать открываться, сгрёб его за талию. Не прекращая раздумывать и сомневаться по поводу того, хорошая ли это затея и как это повлияет на те границы, о которых он столько переживал совсем недавно, Дженсен подался вперёд и поймал винные губы Миши далеко не целомудренным поцелуем. Он почувствовал, как Миша подавился воздухом и замер от изумления, прежде чем наконец подчиниться и прижаться к его телу своим. Это не было розыгрышем. Невозможно было отрицать тот жар, что паутиной огней внезапно разлился по всему телу Дженсена. Он притянул Мишу ближе, крепче цепляясь за него и не заботясь о том, что может сделать ему больно. Это не имело никакого значения. Ничто не имело значения, кроме того, что ему необходимо было оказаться к Мише как можно ближе. Если бы он мог, он проник бы внутрь его тела — и эта мысль определённо не способствовала его успокоению. Как он мог быть так глуп до этого, как он мог не понимать раньше? Внезапно всё обрело смысл: всё это напряжение между ними, долгие взгляды, химия, отсутствие личного пространства. Наконец обнаружилась причина бабочкам, каждый раз возникавшим в его животе, когда Миша улыбался ему, причина головокружительной радости, которую он ощущал каждый раз, когда Миша был рядом, причина пустоте тех дней, когда Миши не было на съёмках. Кто-то кашлянул на заднем плане, и Дженсен неохотно позволил Мише отстраниться и оглянулся через плечо. Джаред стоял в проходе, ухмыляясь так, что становилось ясно: это он будет Дженсену вспоминать ещё долго – всю жизнь. — Я помешал? — спросил Джаред, и больше всего на свете Дженсену хотелось ответить «да», но мама не так его воспитала. Не то чтобы сейчас ему думалось о матери. — Вовсе нет, — сказал он, про себя поморщившись тому, как хрипло прозвучал его голос. Сейчас он, пожалуй, смог бы претендовать на озвучку Кастиэля в департаменте сексуальных голосов. — Мы просто… — Просто что? — поддел Джаред; почему Дженсену обязательно быть такой девчонкой? Вопреки здравому смыслу надеясь, что его гримаса замаскировала румянец, он реабилитировал себя суровым взглядом. Он знал, что то, что он до сих пор не выпустил Мишу из объятий, наверняка сработает против него, но есть вещи, которые не должны относиться даже к самым лучшим друзьям, а эффект, который произвёл на него этот поцелуй, определённо подпадал под эту категорию. — Мы просто нагуливали аппетит, — ответил за него Миша, и Дженсен вынужден был признать, что нечего было и сравнивать: его голос никогда бы не смог прозвучать настолько хрипло или настолько сексуально. — Аппетит? — ухмылка Джареда стала ещё шире, что казалось невозможным. — Аппетит к чему именно? Миша невинно пожал плечами, не убирая рук с талии Дженсена. — Может быть, мы об этом ещё не подумали, — признался он. — Ну что тут скажешь? Когда Дженсен рядом, я теряю способность мыслить связно. Дженсен хмыкнул. — Будто у тебя вообще есть такая способность, — сказал он. — И то правда, — согласился Миша. — Но а у тебя какое оправдание? Если память мне не изменяет, а я сомневаюсь, что смог бы такое забыть, это ты в данном случае был зачинщиком. И вот лицо Дженсена горит снова – совершенно новым жарким огнём. — Может, это просто заразно, — пробормотал он. — Если вы двое закончили ёрничать, — встрял Джаред, — то вроде как вы что-то хотели мне сказать. — Точно, — сказал Миша, и, услышав, с какой интонацией он это произнёс, Дженсен подумал, что, может быть, и сам уже позабыл, какова была цель всего этого сегодняшнего собрания. Миша всё ещё улыбался, но в его взгляде скользило нечто тревожное, чего не было там ещё мгновение назад, а его тело напряглось в руках Дженсена. Он не смотрел Дженсену в глаза и слегка отвернулся. Дженсену это не понравилось: ему трудно было прочитать Мишу даже тогда, когда он не закрывался вот так. Повисла неуютная тишина, и Джаред с любопытством переводил взгляд с одного на другого. Дженсен и хотел бы нарушить это молчание, но не знал, что сказать. Ему хотелось бы улучить минутку и поговорить с Мишей наедине, чтобы узнать, о чём он думает, но он не знал, как это устроить и что вообще нужно говорить. Он не сомневался в том, что и Миша ощутил что-то. Поцелуй был слишком прочувствованным, чтобы всё это оказалось лишь игрой его воображения. И всё же это не обязательно значило, что Миша хотел бы продолжать… то, чем бы это ни было. Он мог до сих пор хотеть списать всё на розыгрыш и сделать вид, что между ними ничего не изменилось. Если так, Дженсен не был уверен, что сможет справиться. Теперь, когда его чувства по отношению к Мише вышли на поверхность, когда он понял, чем они были на самом деле, он не знал, сможет ли скрыть их снова. Сердце бешено колотилось, а во рту пересохло. Если сейчас Миша скажет Джареду о розыгрыше, всё будет кончено. Его отказ будет очевиден. Но Миша колебался. Он молчал и не смотрел ни на него, ни на Джареда. Кажется, он предоставлял Дженсену право принять решение. Вопрос был только в том, хватит ли Дженсену храбрости, чтобы признать, чего он хочет. Он представил, как в понедельник вернётся к съёмкам, будет дразнить Джареда этим розыгрышем и смеяться надо всем этим как над забавной шуткой. Он попытался представить, как будет сниматься в совместных с Мишей сценах, изо всех сил пытаясь удержать свои недавно осознанные чувства при себе, пока они будут обмениваться своими обычными проникновенными взглядами и нарушать личное пространство друг друга. Одна мысль об этом была пыткой. Но, с другой стороны, признаться в своих чувствах и получить отказ… не будет ли это ещё хуже? Он стоял так, колеблясь, не зная, пережить что будет проще, и тут Миша наконец заглянул ему в глаза. И от того, что Дженсен увидел в них, у него перехватило дыхание. В его взгляде было и тоскливая обречённость, смешанная с отчаянием, и какая-то безнадёжная мольба. Дженсен не мог больше сомневаться в том, хотел ли Миша этого, хотя было очевидно, что Мише и в голову не приходило, что и Дженсен мог этого хотеть. — Боже, мы были такими дураками! — пробормотал Дженсен, кладя свой лоб на лоб Миши. — Ага, — согласился Джаред, произнеся это так, будто соглашался с чем-то очевидным, — это точно. Но вряд ли вы мне об этом хотели сообщить. Миша начал улыбаться; кончики его губ приподнимались, а в уголках глаз появились морщинки. Дженсен почувствовал, как на его лице расцветает ответная улыбка, а по телу растекается тепло, разливающееся по венам и заставляющее голову кружиться. Казалось, его поглотили радость и любовь — как к человеку в его объятиях, так и к здоровяку, таращившемуся на них с приязненным непониманием. Подумать только — не дай Джаред то дурацкое интервью, этого всего могло бы не случиться. Он попытался поцеловать наморщенный Мишин нос и засмеялся, когда тот быстро поднял голову, чтобы поймать его губы своими. Повернувшись к Джареду, Дженсен тепло улыбнулся, зная, что всё, что он чувствует, видно по его глазам. — Нет, — сказал он другу. — Мы не об этом собирались сказать. Мы просто хотели тебя поблагодарить. Именно твоё мерзкое чувство юмора свело нас вместе. Если бы ты не наговорил о нас столько вопиющей лжи, она могла бы никогда не стать правдой. На самом-то деле, подумал Дженсен, когда Миша засмеялся, а Джаред уставился на него, как полоумный, может, это был не такой уж и плохой розыгрыш. Поразмыслив ещё немного, он решил, что всё получилось очень даже забавно.