Когда расцвела хиганбана

«Брат мой, брат, душа водопада, Мне ответь — где твоя радость? Как же так наполнилось ядом То, что пело, то, что смеялось? […] Брат мой, брат — холодное сердце, Что мне скажешь вместо ответа? Как мешал боль с мёдом и перцем, Как устал летать против ветра? […] Ты смешал на углях горелых Явь со снами, веру с любовью; Ты не чёрный — ты и не белый. Ты не с нами, мы — не с тобою.» /Канцлер Ги «Брат мой, брат...»/

Та же улыбка, те же сияющие глаза, этот ребёнок так похож на моего младшего брата в детстве. Когда я смотрю на него, порой у меня начинает появляться ощущение, что будто не было всех этих лет, будто я всё ещё та маленькая избалованная папина принцесса... Ну, мечтать не вредно, не так ли? Где-то в глубине этой Копии таится нынешний Хёбу, порой напоминающий о себе. И почему-то чаще теперь вспоминается то далёкое время, когда для нас с ним всё окончательно и бесповоротно изменилось. Это началось весной, среди лучей начинающего сильнее с каждым днём пригревать солнца, напоминающего о приближении лета, ещё прохладного свежего ветерка и опавших лепестков, цветущих в самом разгаре, сакур в серых зеркалах луж. Время нового военно-политического договора с Соединёнными Штатами и утончённых платьев с рукавом три четверти и подчёркнутой талией. Шёл год тысяча девятьсот шестидесятый. Начало нового десятилетия, приносящего новые надежды. Но по некой иронии моим надеждам, упорно выстроенным за пятнадцать послевоенных лет, в тот год было суждено рухнуть, подобно тому, как рассыпаются карточные домики от неожиданного дуновения ветра или случайного неосторожного движения. Сейчас, оборачиваясь назад, я много думаю о том, как могло бы всё быть, если бы тогда получилось не допустить произошедшего. Куда смотрела моя хвалёная женская интуиция в те дни? Почему не почувствовала, не засомневалась, не предупредила, что что-то с самого начала было не так? Нет, если припомнить, моя интуиция пыталась дать мне подсказки, но, должно быть, тогда я просто была слишком счастлива, чтобы что-либо заметить. Была та редкая погода, когда, заканчиваясь, всё ещё шёл небольшой дождик, и стремительно падающие капли сверкали на показавшемся из-за расступившихся туч ярком солнце. Где-то на небе сейчас должна была растянуть свой цветастый мост радуга. — Фудзико-сан, — окликнули меня сзади. Весёлый мягкий голос был наполнен незнакомыми новыми нотками, но оставался всё таким же, как и когда я слышала его в последний раз. Я обернулась и, выронив из рук зонтик, в несколько шагов повисла на шее стройного симпатичного парня в школьной форме. — Кёске! — удивлённо-радостно выдохнула я, не в силах выпустить из объятий брата. В глазах стояли непонятно когда успевшие появиться слёзы, а с лица не сходила улыбка. Ставший моим братом с тех пор, как мне было десять, сейчас он остался моей единственной семьёй. Бесследно исчезнув в сорок пятом и не прислав за эти годы ни единого письма, теперь он стоял передо мной, живой и даже почти не изменившийся. — Кёске!.. — ещё раз повторила я, отступив на шаг, чтобы получше рассмотреть его, и пытаясь поверить, что это не было сном. Всё такой же юный, хотя ему уже почти должно было исполниться тридцать. Только волосы, что раньше были цвета вороного крыла, сейчас отливали серебром. Не было смысла спрашивать из-за чего, ведь я и сама была такой же. — Давно не виделись, сестрёнка, — произнёс он, нежно улыбнувшись. — Вижу, у тебя всё хорошо. — Да, более или менее, — кивнула я. — Но, что важнее, как насчёт тебя? Где вообще тебя носило столько времени? — Много где — долго рассказывать, — увильнул от ответа Хёбу. Он подобрал мой брошенный чёрный зонтик-трость и, стряхнув с него несколько упавших розовых лепестков, сложил, а затем протянул мне. — Спасибо. — Дождь закончился. Может, прогуляемся, если ты никуда не спешишь? — предложил Кёске и галантно подставил мне локоть, чтобы я взяла его под руку. — С удовольствием, — улыбнулась я, принимая его приглашение. Мы медленно шли по парку. Было так спокойно и приятно на душе. Казалось, что теперь, когда Кёске вернулся, всё точно будет хорошо. Но как же ошибочно было это чувство… — Слышал, ты возродила наше подразделение, — неожиданно сказал Хёбу. — Или, точнее, теперь это целая организация, которая, кажется, называется Бабел? Интересное название. — Я хочу, чтобы то, что произошло с нами, больше никогда ни с кем не повторилось. Для этого существует Бабел, — воодушевлённо ответила я, обрадовавшись, что его заинтересовало дело, на которое я тратила все свои силы в последние годы. — Если хочешь, я могу рассказать тебе обо всём поподробнее. И даже показать. — Звучит неплохо. К тому же я хотел бы присоединиться к вам. — Правда? — не веря своим ушам, восторженно переспросила я, остановившись и посмотрев на него. Внезапный порыв ветра пошевелил ветки сакур, с мелодичным шелестом срывая с них лепестки, пустил мелкую рябь по поверхности луж и, долетев до нас, скользнул по волосам, раздув Кёске чёлку и показав на несколько мгновений скрывавшийся под ней шрам. — Правда, — спокойно улыбнувшись, подтвердил Хёбу. В то время База Резервной Лаборатории Экстрасенсорного Восприятия была ещё небольшой малоизвестной организацией, с шаткой поддержкой правительства и растущим недоверием граждан. Число эсперов Бабела немногим превышало количество членов предшествующего ему подразделения, и лишь двое из них достигали шестого уровня. Поэтому, привлечь к себе такого сильного эспера, как Хёбу, было большой удачей. К тому же, мне уже давно очень хотелось, чтобы рядом со мной был хоть кто-нибудь, кому я действительно могла доверять. Моя квартира располагалась неподалёку от офиса. Небольшая, но уютная и светлая, с единственным минусом в виде барахлящей проводки, которая этим вечером окончательно отказалась включать свет. Давно пора было бы уже вызвать мастера, но я всё никак не могла найти на это времени. — Прости, пригласила тебя на ужин, но похоже мне даже нечем тебя накормить, — крикнула я с кухни, разочаровано заглядывая в холодильник, который каким-то чудом всё ещё имел доступ к электричеству. — И даже света нет. — Ничего, — донёсся голос Хёбу из гостиной. — Кстати, я нашёл у тебя целую коробку свечей. Ты же не возражаешь? — Нет, конечно, — ответила я. — О, тут, кстати, ещё и шахматы завалялись, — добавил он, усмехнувшись. Старенький граммофон — одна из немногих вещей, перевезённых, как память, мной сюда из отцовского особняка, — касаясь острой иглой чёрной виниловой пластинки, наполнял квартиру звуками джаза. Когда я вернулась с кухни, Кёске, развалившись, сидел на диване. В полумраке комнаты приглушённый мягкий танцующий свет аккуратно расставленных повсюду свечей слабо освещал его задумчивое лицо и яркими рыжими бликами отражался в глазах. Может это была лишь игра света, но сейчас он выглядел очень печальным и одиноким. Подойдя ближе и улыбнувшись, я помахала перед ним бутылкой вина: — Бордо тысяча девятьсот двадцать восьмого года — припасено специально для особых случаев. — А сегодня особый случай? — шутливо уточнил он, моментально переменившись в лице. — Нет, нисколько, — в тон ему помотала головой я. — Просто наконец вернулся мой несносный младший брат. — Это кто из нас ещё тут более невыносим, сестрёнка? — Ты намекаешь, что Фудзико? — театрально надула губки я. Поставив бокалы и на скорую руку приготовленные закуски на пол, я с ногами забралась на диван рядом с ним. С громким чпоком пробка вылетела из бутылки и повисла в воздухе, прежде чем исчезнуть и в тот же момент появиться среди свечек на журнальном столике. Подхватив парящую бутылку, Кёске разлил вино по бокалам и протянул один из них мне. — За что выпьем? — спросил он. — Ммм.. — игриво-задумчиво промычала я. — Давай за нас. Мы так давно не виделись. — Тогда, за нас!.. — улыбнулся Хёбу и с мелодичным звоном легонько коснулся моего бокала своим. Красное сухое вино неожиданно быстро ударило в голову, спутывая мысли и развязывая язык. Кёске же всё ещё оставался совершенно трезвым, что нельзя было сказать про меня, и это раздражало. К тому же он в очередной раз с лёгкостью выигрывал у меня в шахматы, и это раздражало ещё больше. Я обиженно скинула психокинезом с доски все оставшиеся фигуры заведомо очевидно продутой партии. — Так не честно, — пробурчала я недовольно, — это повторяется вот уже в шестой раз. Ты мухлюешь? — По-моему, не честно то, что ты не даёшь закончить ни одну из партий, — возмутился он. — Скажи, ты будешь счастлива, если я тебе поддамся? — Нет, — покачала головой я, отчего она слегка закружилась. — Тогда хватит вести себя как ребёнок. — И это мне говорит человек, который всё ещё носит школьную форму, хотя ему вот-вот уже четвёртый десяток пойдёт? — парировала я. — Это другое, — возразил Кёске, нахмурившись. — Ладно, другое, — пришлось мне нехотя согласиться с ним. — Но всё же и взрослым это тебя нисколько не делает, — недолго думая продолжила настаивать я, довольная, что, кажется, нашла его слабое место. — И вообще, меня бесит эта твоя форма, — выпалила я вдогонку. — Видеть её уже не могу. Должно быть, я уже переходила черту, но тормоза моего здравомыслия, по всей видимости, окончательно снесло ещё с предыдущим бокалом. Сама не понимая, что делаю, я придвинулась к Кёске и плохо слушающимися пальцами начала расстёгивать ему пиджак. — Что ты делаешь? — то ли удивился, то ли возмутился он. Я не ответила, я и не знала, впрочем, что ответить. И тогда его терпение, похоже, лопнуло. Хёбу резко схватил меня за руку, с силой сжимая запястье. — Может, хватит, Фудзико-сан? — неожиданно жёстко произнёс он. Он разозлился? Такой непривычно грубый. Это лишь раззадорило меня. Вино сделало меня безрассудной — я щёлкнула пальцами и в тот же момент его пиджак вместе с рубашкой телепортировались на пол. Кёске напрягся. Его грудь медленно поднималась и опускалась, а я неотрывно смотрела на неровные рубцы шрамов на бледной коже. Вся моя весёлость мгновенно куда-то исчезла, внутри всё сжалось, а рука непроизвольно легла поверх них, ощущая тепло его тела и слегка сбившееся с размеренного ритма биение сердца. Но тут же Хёбу грубо оттолкнул меня и поднялся с дивана. Подобрав с пола рубашку, он начал одеваться. Он действительно злился? Кёске стоял ко мне спиной, и я не могла видеть его лица. О чём он подумал? Что я решила соблазнить его? Или что шутки ради, как в детстве, переодеть его во что-нибудь? Или же всему виной моя бестактная реакция на шрамы, оставленные Саотоме? Повисшее напряжение заставляло сердце нервно ускорить свой темп. Было что-то не так. Не так как раньше. Он изменился? Куда делся тот вежливый добрый мальчик, над которым было так весело подшучивать, откуда в нём столько холода? Я не хотела с ним ругаться, но я просто и не подумала даже, что его могла так обидеть моя пьяная шалость. Когда мы были детьми, всё было иначе. — Кёске... — я слегка потянула его за край рубашки. — Прости... Я такая эгоистка... — Я знаю, — уже мягче ответил он. — Ты ничуть не изменилась, сестрёнка. Откинув свой пиджак психокинезом на кресло напротив, Хёбу вернулся на диван. Кажется, он снова был спокоен, но у меня внутри всё ещё осталось слабое тревожное ощущение, намекающее, что этот человек уже не мой Кёске, с которым я вместе выросла и прошла войну. Я упёрлась лбом ему в плечо и закрыла глаза. — Я рада, что ты жив, — наконец негромко произнесла я. Кёске промолчал. Интересно, о чём он думал в тот момент? Его мысли были закрыты, но я чувствовала, что в них было что-то очень печальное… Проснулась я уже утром в своей кровати, укрытая одеялом. В окна проскальзывали лёгкие полупрозрачные лучи восходящего солнца. В квартире было тихо и пусто. Посуда вымыта, в гостиной чисто и всё аккуратно разложено по своим местам — какой заботливый, даже прибрался, прежде чем уйти. Я улыбнулась, но тут же поймала себя на мысли, что что-то беспокоило меня, скручивая в узел неприятный комок в животе и отдаваясь по телу мелкой холодной дрожью. Интуиция не подвела — не прошло и получаса, как мне сообщили не самые приятные новости. Этой ночью был убит один из людей, входящих в верхушку Бабела. Всё походило на то, что убийцей с практически абсолютной вероятностью был высокоуровневый эспер. Но никаких следов или зацепок на месте преступления найти не удалось. Уже тогда у меня зародилось смутное предчувствие, но я до последнего отбрасывала любую вероятность возможности этого, не в силах поверить. Прошло около полугода и за это время подобные известия стали почти что ужасной традицией, появляясь чуть ли не каждую неделю, а то и чаще. Были жестоко убиты более двадцати человек, имеющих отношение к специальному военному подразделению эсперов и созданию Бабела. Тем не менее, преступник так и не был найден. Приближался день осеннего равноденствия. Вокруг всё утопало в алых лисьих фейерверках распустившихся цветков хиганбаны. Началась неделя Хигана, и мы с Кёске в конце дня молча возвращались с кладбища. Он шёл впереди и вертел в руках причудливую огненную лилию, глубоко задумавшись о чём-то. Так в тишине Кёске проводил меня до дома. Коротко попрощавшись у подъезда, он пожелал мне спокойной ночи и ушёл. В тот поздний вечер в сгущающихся синих сумерках его удаляющаяся фигура почему-то накатила на меня холодную волну необъяснимого беспокойства. Внутри всё сжималось, будто бы предвещая что-то плохое. И я последовала за ним не сколько специально, скорей интуитивно. «Последить за младшим, но уже взрослым, братом — что может быть забавнее?» — успокаивала я себя, хотя сердце продолжало нервно сбиваться с привычного ритма. Но то, что ждало меня в конце этой «маленькой слежки», нисколько не подходило под графу забавного. Это вообще переходило все возможные границы того, что я только могла ожидать. Увиденное поразило меня настолько, что я не могла ни пошевелиться, ни выдавить из себя ни звука. Хёбу стоял в нескольких метрах от меня, держа в руке только-только прекратившее биться сердце, вырванное из груди мужчины, чьё бездыханное тело лежало в луже крови у его ног. Он был весь переполнен силой, её электрический ток ощущался на расстоянии мелкими холодными мурашками по коже. В этот момент он не был похож на человека, которого я так хорошо знала с детства… думала, что знала. Сейчас он вообще не был похож на человека. С хищной ухмылкой, перепачканный в чужой крови — он был подобен дьяволу во плоти. И синие глаза, которые некогда искрились теплом, надеждами и наивной доверчивой добротой, теперь горели жаждой убийства. Холодные и пустые — в их бездонной глубине словно отражались льды девятого круга ада, уготованные всем, кто когда-либо его предал. Как я не обратила на это внимания раньше? Как не смогла заметить, что он настолько изменился? Я с самого начала боялась, что Хёбу мог стать другим после всего, что с ним случилось. Но, казалось, что всё хорошо... Нет, всё это время я просто хотела в это верить. Падший ангел, продавший душу за желание мести. Казалось, если приглядеться, можно было даже увидеть у него за спиной потрёпанные угольно-чёрные крылья, будто заляпанные непроглядной тьмой. Хёбу повернулся и посмотрел на меня. — Кёске?.. — через силу выдавила я из себя. — Что это? Что здесь произошло? Почему ты..? Но он просто молча стоял. Он не опускал глаз, не переставал улыбаться. И без слов было понятно, что Хёбу не собирается оправдываться и что-либо объяснять. Он не жалел о содеянном. — Хотя бы скажи, что ты не имеешь отношения к тем другим убийствам, — я отчаянно цеплялась хоть за какую-нибудь хрупкую последнюю надежду, пусть уже и без того знала, каким будет ответ. — Пожалуйста, скажи... Кёске... — А что, если скажу, что это был я? — его голос был чужим, незнакомым. Столько насмешливого вызова, столько иронии, самодовольства и острых, леденящих кровь оттенков. — Я думаю, они получили то, что заслужили. Ты так не считаешь? Он несколько раз подбросил в руке сердце, словно это был мячик, и безразлично кинул его в сторону. — Так ты только за этим вернулся? За местью? Неужели это так важно для тебя? — Кроме мести у меня больше ничего не осталось, — спокойно ответил он. — А ведь я была так рада, что ты вернулся! Я надеялась, что теперь всё снова будет как раньше!.. — Как раньше уже никогда не будет, — эти слова прозвучали слишком холодно и резко, оборвав последнюю ниточку моей надежды. — Я лишь призрак, у которого остались незавершённые дела в этом мире. И я никому не позволю мне помешать. Даже тебе. — И какова твоя истинная цель? — серьёзно спросила я. — Что ты собираешься делать сейчас, после всех этих убийств? Ты же не думаешь, что это так легко сойдёт тебе с рук? — Я хочу дожить до определённого будущего. У меня есть кое-какие планы, которые я собираюсь непременно осуществить, — расплывчато ответил Хёбу, надменно ухмыльнувшись. Было что-то необъяснимо важное в этих его словах, но тогда я ещё не могла понять что именно. — Будущее? — удивлённо переспросила я. — О чём ты говоришь? — Так эти жалкие трусы, с которыми ты сотрудничала, даже ничего тебе не рассказали? Смех наполнил прохладный ночной воздух. Громкий, сумасшедший, металлический, пронизывающий до самых костей. Хотелось закрыть глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать этого безумия. — Почему ты смеёшься? О чём мне не рассказали? — Как знать, как знать, — пропел Хёбу, чуть успокоившись. — А сейчас мне пора. Увидимся, Фудзико-сан. Он что издевается? Собирается оставить всё как есть и сбежать? Да что вообще себе позволяет этот самовлюблённый эгоистичный дурак?! — Постой, Хёбу! — крикнула я, начиная злиться. — И ты просто так сейчас уйдёшь? Я не позволю тебе, слышишь?! Я остановлю тебя, во что бы то ни стало! Я не дам тебе совершить ещё какую-нибудь глупость! В одно мгновение он оказался рядом, застав меня врасплох. Его лицо было так близко, что я ощущала на себе его тёплое дыхание. Медленно он приподнял пальцами мой подбородок, оставляя на коже неприятные липкие следы. — Я буду тем, кто смеётся последним, — с кривоватым оскалом зловещей улыбки произнёс Кёске и аккуратно заправил мне в волосы сорванный сегодня цветок хиганбаны, что всё ещё был с ним. — Запомни, сестрёнка. Отступив на шаг, он махнул рукой на прощание и растворился в воздухе. — Чёрт бы тебя побрал, Хёбу! — на грани истерики в гневе орала я в пустоту, пытаясь вытереть тыльной стороной ладони подбородок. — Я это так не оставлю! Я поймаю тебя! Поймаю и заставлю ответить за всё! Я выдернула из волос лилию и с силой смяла её в ладони, ломая нежные кроваво-красные лепестки. Несколько горячих капель упали мне на руку, и я поняла что плачу. Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, я попыталась успокоиться. Разжав ладонь, я ещё раз взглянула на оставленную мне им хиганбану. Он сказал, что он призрак... Почему?.. Хотя нет, я понимаю... На самом деле, мы оба с ним призраки... с того самого дня... Но нам пока что ещё рано на «другой берег»... В тот момент рассыпались все песочные замки моих наивных надежд, чтобы дать фундамент для новых стремлений. Но сейчас, когда я уже так долго наблюдаю за его маленькой Копией, не запятнанной ни его страданиями, ни грехами, я снова начинаю обретать надежду, что всё ещё можно спасти моего непутёвого младшего братика, который никак не может уже наконец вырасти.