Лэ о Любви

I. Эмоция первая. Природа моего счастья. Финмор Вильварин. Между 509 и (?) гг. ПЭ, Ангбанд. Капля за каплей, ручеек к ручейку - тонкие-тонкие, быстрые красные дорожки. Пока я один - ненадолго, только чтобы успели покрыться ломкой коркой сгустившейся крови раны. У меня есть время закрыть глаза, дать своей душе разбежаться, взмыть над горными хребтами, почувствовать холодный северный ветер и краешком внутреннего зрения увидеть Его. Я долго думал о природе счастья, пребывая в гулкой и липкой тишине той ямы, где сейчас находится моя роа. Счастье - это уверенность в грядущем покое. Вокруг меня влажный холод, ловкий, как змея, и столь же коварный, и тьма клубится на ладони, стоит только протянуть ее вперед. То, что осталось от прежнего меня - теплая, бьющаяся вместе с сердцем боль. Но в минуты покоя я могу взлететь, и видеть скрытый Город, и ровно мое дыхание. Если я жив, он живет вместе со мной: на западной стене солнце отражается от шлемов караула, и нельзя смотреть на этот блеск без слез. На малой рыночной площади, как раз у дома владыки Салганта, страшная суета - сегодня торговый день. Значит, каждый из двенадцати Домов покажет на диво остальным что-то особенное. Я знаю, любовь моя, ты в предвкушении чуда. Твои синие с белым одежды мелькают то там, то тут, и смеются синие глаза. Туллиндо, ласточка моя. Я сижу на краю колодца, и ты пока не видишь меня. Над чем склонилась, что увидела, что блестит в твоих тонких пальцах? Я знаю так же, что никто, кроме дома Небесной Дуги, не сможет поразить тебя. Не синие ли это сапфиры, в хитросплетенном узоре калейдоскопа которых легко заблудиться? Особенно когда вечереет, и середина лета, и впереди короткая ночь, а на северной стене никого - а мы смотрим в глубины камня, и сам Ульмо улыбается оттуда, как из глади вод, Ласточка. Там, где площадь переходит в три дороги, где настоящее летнее столпотворение, где поет дом Золотого Цветка, я поймаю тебя. В толпе схвачусь легонько за твой рукав, потяну, и мы встанем в сгущающейся под деревом тени, в сумерках синих, как твои глаза. - Где ты был так долго? - спросит меня Туллиндо. А я улыбнусь и отвечу: - С владыкой Маэглином и его свитой был я в шахтах Города. Если бы я знал тогда о шахтах столько, сколько знаю теперь! Камни Города Семи Имен теплые и гладкие, мостовая прекрасна - я лежу лицом на земле и практически не вижу зазоров между плитами. Но потом ко мне начинает возвращаться зрение, и тепло сменяется привычным холодом. В каменоломнях не бывает сумерек. Здесь только тьма, но и она мой друг. Случалось, что меня не замечали во тьме, особенно если спрятаться за тачку с углем и почти перестать дышать. Но сейчас мое дыхание становится все более хриплым и тяжелым, и даже наемники из числа людей не могут пройти мимо меня, не услышав. Я думаю, что меня практически не осталось, что скоро мой Гондолин явится мне в прекрасном предсмертном видении, во всем величии и славе, белокаменный, гордо-башенный, покой моего сердца. Но в такие минуты я слишком верю в лучшее. Обычно все заканчивается новой, простой и бесконечно однообразной пыткой. Надо постараться вдохнуть и-не-ды-шать.