***
Какого..? Соскакиваю с кровати, открываю прикроватную тумбочку, скрипя зубами шарю в поисках фонарика, свечей или чего-нибудь подобного. От осознания того, что нужного нет, в горле встал ком. Желудок решил сыграть со мной злую шутку, завязав неприятный узел, отчего свело мышцы. Из-за штор пробивается лунный свет — пока не страшно. Усевшись на кровать, начинаю вспоминать сюжет книги, чтобы как-то отвлечь себя. Сложно сделать это, когда вот-вот сердце забьётся в бешеном ритме и ещё секунда и обморок. Дверь приоткрывается, заглядываешь в комнату, подсвечивая фонариком снизу, отчего становится ещё страшнее и я вздрагиваю. Отползаю на другой край кровати, моргая, надеясь, что всё это пройдёт, как страшный сон. Ты входишь в комнату, закрываешь на замок, который я просила тебя приделать месяц-два назад, выбросив фонарик в коридор и мы остаёмся одни в полной темноте. Страшно, боязно. Садишься на противоположный край кровати, улыбаешься во все тридцать два. — Страшно? — давишь улыбку от уха до уха. Киваю головой, уверенная, что даже в темноте ты увидишь. Закусываю губу, придвигаюсь ближе, хватая за собой одеяло. Накидываю, укутываясь так плотно, словно мумия, ей Богу. — Дрожишь, — нахмуриваешь лоб, прикладываешь прохладную ладонь к моему горячему лбу. Пожимаю плечами. Указываю пальцем на лампочку, как бы вопрошая, куда делся свет. Смеёшься, громко так и заливисто, а потом тихо говоришь мне на ухо: — Я решил бороться с твоей боязнью темноты. Что ты сказал? Бороться? Да невозможно от этого избавиться! Придурок! Соскакиваю с кровати, в темноте пытаюсь нашарить на двери замок, чтобы выйти за фонариком, а лучше в подъезд, чтобы включить свет. От накатываемой злости вперемешку со страхом закусываю до крови губу, но открыть дверь не успеваю. Хватаешь меня за майку, отчего та рвётся по шву справа, тянешь на себя, усаживаешь на колени к себе спиной и, крепко держа поперёк живота, затыкаешь мне ладонью рот. Дёргаюсь, мычу, пытаюсь бить тебя кулаками по коленям, но ты слишком большой для этого, не чувствуешь. — Чшш... — шепчешь на ухо, щекоча дыханием раковину. Я успокаиваюсь, хотя всё ещё страшно, но биться в твоих руках перестаю. некоторое время сидим молча, а потом ты разворачиваешь меня к себе лицом, смотришь в глаза, я уверена, ты видишь в них всё, что я так отчаянно пытаюсь скрыть: страх, паника, боязнь, неуверенность, сомнения — всё видишь; даже в темноте. А я ничего не вижу в твоих глазах, они печальны, грустны. Со дня нашей встречи я ничего кроме печали в них не видела, разве только наигранную радость. Ах, да, ещё азарт, когда играешь в свои онлайн-игры. Указываю взглядом на лежащий блокнот на тумбе. Пожимаешь плечами и подаёшь мне его без лишних слов, захватив заодно ручку. «Отпусти меня» — пишу крупным, но разборчивым почерком. Темно, но ты видишь надпись. Отрицательно киваешь головой, а потом, словно тебе в голову пришла какая-то идея, забираешь блокнот. Отбрасываешь его куда-то за спину, крепче сжимаешь меня в своих руках и говоришь ещё тише, что я даже еле-еле слышу: — Со скольки лет ты не говоришь? Показываю на пальцах число «семь». — Не говоришь из-за темноты? — продолжаешь расспросы ты. Снова киваю. — Тебя кто-то напугал? — в глазах снова боль, я вижу. Отрицательно мотаю головой. Говорить об этом не хочется, но ничего сделать не могу. Рано или поздно придётся рассказать. — Тогда из-за чего молчишь уже на протяжении четырнадцати лет? — скорее вопрос к Богу, а не ко мне. Я тыкаю в висок пальцем и мотаю головой, мол, не помню. — Потеря памяти? — снова кивок. Вздох. Поднимаюсь с твоих колен, подхожу к зеркалу, смотрю на своё отражение во тьме, глаза уже привыкли. Подходишь сзади, обнимаешь, утыкаешься носом в мои волосы, вдыхаешь запах шампуня и тихо шепчешь: — Всё равно люблю тебя. Такую молчаливую и трусиху.***
Я помню, как ты заволок меня в тёмный подвал школы. Тогда ты и твои друзья напугали меня до потери сознания. Да, я боюсь темноты, боялась и буду бояться. Особенно, если в ней будешь находиться ты.