Не все путешествия предполагают наличие конечного пункта

1. Эмиль Блонски первым произносит слово «война», он — человек действия, солдат и привык называть вещи своими именами, а то, во что ввязался ЩИТ — давно уже не подавление вооруженного восстания, не поиск сбежавших преступников или идейный конфликт внутри правительственной структуры. Это — война. И во время обсуждения количества возможных жертв при атаке на укрытие Роджерса и лояльных ему людей, Блонски говорит: — Это война, господа. Нет ничего бессмысленнее, чем пытаться избежать жертв на войне. Он не встает с места, произнося эти слова, не повышает голос, чтобы казаться значительнее – в этом нет никакой необходимости. Глядя на этого невысокого, жилистого мужчину, директор Ник Фьюри видит нечто больше, чем специалиста по тактике, способного превращаться в огромное безжалостное чудовище, голыми руками крушащее бетонные стены. Блонски — оружие, а не человек, об этом нельзя забывать, и Фьюри никогда не забывает. В оружии тоже есть красота, совершенство смертоносное и могущественное — тот, у кого есть самое лучшее оружие, контролирует ситуацию, а Фьюри привык к контролю и власти. Иногда ему кажется, что только в этом и можно найти красоту — в чужой смерти, разрушенных домах, оскверненных святынях, сожженных городах. Блонски — идеальное орудие убийства, казни, справедливости, глядя на него невозможно думать об обычной человеческой плоти и крови, разве что о плоти и крови противников, которых он может разорвать легко, будто те сделаны из картона. Ешь или будешь съеден — в этом тоже есть своя красота, гармония жизни, сменяемой смертью, Фьюри знает и помнит. В конце концов, он всегда ценил оружие больше, чем людей, которых оно может убить. * Стив Роджерс отказался поддержать Акт Регистрации и теперь он — уже не лучший из людей ЩИТА, а опасный противник, от которого нужно избавиться как можно быстрее. Оставшись без его поддержки, сопротивление рассыплется на осколки, как брошенная на бетонный пол стеклянная бутылка. Слишком многое поставлено на карту, ЩИТ не может соблюдать прежнюю осторожность в выборе союзников, по крайней мере, так считает Фьюри. Это он предложил Эмилю Блонски свободу в обмен на сотрудничество – тот не потребовал других наград, зная, что они последуют позже, если ЩИТ сумеет разрешить все вставшие перед ним вопросы: выиграть войну, нейтрализовать Роджерса, устранить всех, кто может помешать это сделать. Блонски рад помочь, но не упускает ни одного шанса напомнить: ему совсем не нравились ни серые стены бункера, в который его отправили, ни атмосфера с низким содержанием кислорода, он — из тех, кто любит контролировать все обстоятельства, а не слепо им подчиняться. Фьюри прекрасно понимает это желание. Некоторые в ЩИТе считают, что Блонски может быть опасен для своих не меньше, чем для врага, но все сходятся в одном: лучше иметь такого как он на своей стороне, а не среди людей, которых смог завербовать Стив Роджерс, которого больше никто здесь не называет «Капитан Америка». Фьюри собрал команду из тех, кто может помочь и не побоится запачкать руки. Не всех из них можно назвать хорошими людьми, но их преимущество в другом: кто-то умеет воевать, кто-то — просто убивать, но ни один не станет отступаться только потому, что посчитает Акт Регистрации неправильным или запутается в паутине морально-нравственных дилемм. Пока Старк и Паркер говорят в новостях, как выиграет мир от регистрации всех супергероев, ЩИТ продолжает начатое: нужно всех найти, остановить тех, кого можно, уничтожить остальных. Вторжение читаури было куда проще остановить: во-первых, их местоположение было куда проще определить, во-вторых, их никто не поддерживал. Может быть, людям и не нравится мысль о том, что рядом с ними может находиться незарегистрированный супергерой, но многие из них готовы попытаться оправдать Роджерса. ЩИТ должен выбрать, какая война важнее — информационная или настоящая, та, выстрелы в которой приносят смерть. Выиграть нужно обе, вопрос в очередности. * Блонски никого не будет оправдывать и чужие слова его не остановят. Фьюри делает ставку на него. Не на разработки Пима, не на оружие Старка, а на стратега и чудовище. То, что возникает между ними почти с первого взгляда, нельзя назвать любовью, или симпатией, или еще каким-нибудь приятным уху словом, но это гораздо больше, чем просто рабочее партнерство: Блонски интересен Фьюри, не только как человек, способный убить Стива Роджерса. Возможно, Фьюри пристрастен, и это ошибка — ставить все фишки именно на Блонски. Если бы кто-то спросил его впоследствии, он не стал бы отрицать подобную вероятность. 2. Заброшенный химический завод выглядит мирным необитаемым местом, из тех, которых избегают даже бродяги, но каждый в ЩИТе знает: это не так. Два часа по полудни, воскресенье. Штурм начинается по команде. * План атаки казался удачным, пока был просто планом, но Роджерс сумел собрать вокруг себя достаточно людей, готовых принять бой — больше, чем предполагал ЩИТ. В этом проблема с незарегистрированными героями: никто не знает, сколько их, никто не может точно сказать, сколько человек готовы бороться против Акта Регистрации с оружием в руках. Их оказывается много. Они не готовы к атаке, первые выстрелы попадают в цель, первые удары оказываются смертельными, но за ними приходит черед следующих, способных держать удар, даже если ради этого придется умереть. Многим приходится, когда разработанные Пимом и Старком компактные летающие дроны взрываются, и мелкие металлические болванки разлетаются по пыльному машинному залу. Блонски двигается быстро, его команда рассеялась, но он продолжает движение вперед, вглубь, вниз по лестнице, как пес, которого ведет чутье. Его дело — найти Роджерса, это — личное задание, единственное, что важно, а побочные потери Блонски не волнуют. За очередным поворотом, он дважды стреляет в лицо девушке, похожей на рестлершу в нелепом полосатом трико. Девушка падает навзничь, ее ноги еще дергаются, когда Блонски перебегает к следующему укрытию, готовый устранить следующего противника, Фьюри видит все так же ясно, как если бы стоял с Блонски плечом к плечу. Победа не бывает красивой и торжественной, нет нужды объяснять эту истину лишний раз. — Мне нужен Стив Роджерс, — громко произносит Блонски. Его голос заглушают выстрелы и взрывы, но Фьюри знает: тот, кто захочет услышать, услышит все. — Мне нужен Стив Роджерс! Разумеется, сам Фьюри не участвует в военных действиях, он наблюдает за происходящим через мониторы и каналы связи, пытаясь не потерять контроль ни на секунду. — Вижу объект, — произносит Блонски спокойным, почти равнодушным тоном, Фьюри слышит его так отчетливо, как будто тот стоит рядом, а не прорывается с боем к Роджерсу, чтобы выполнить свое личное задание, обезглавить всех, кто готов с оружием в руках выступить против регистрации героев. Блонски как будто говорит или пытается сказать что-то еще, только его голос тонет в рыке Мерзости – и Фьюри чувствует как у него самого под кожей как будто пробегает разряд тока болезненно обжигающий нервы. Роджерс появляется на мониторе всего на секунду, Фьюри узнает очертания щита, взгляд, движения, а потом камера отключается. Звук работает еще почти полминуты, Роджерс что-то говорит, но Мерзость не отвечает, грохот разрушений заглушает все, затем микрофон тоже ломается, остается только ровное шипение белого шума. Фьюри отключает связь со ставшим бесполезным каналом. Он хочет оказаться сейчас там, рядом с Блонски, чтобы все закончилось быстрее, по возможности — без лишних убийств. Но его работа — быть здесь. На других каналах — смерти, выстрелы, взрывы, ничего обнадеживающего. Не все сражающиеся на стороне Роджерса хорошо обучены, но многие из низ рвутся вперед точно камикадзе, не задумываясь о том, когда и как погибнут. Победа или смерть. В конце концов, агентам ЩИТа приходится отступить — они готовы к потерям, а не к поражению. Какими бы надежными ни были камеры, собранные по чертежам Старка, почти все они сломаны к тому моменту, когда Фьюри приказывает вернуться к вертолетам. Он не знает, что происходит, не знает, что случилось с Блонски — Мерзостью — и Роджерсом. Неизвестность – хуже всего. * Фьюри не нужен подробный видеоотчет о поединке Роджерса и Блонски, не нужны пересказы или детальные описания, ему вполне достаточно просто посмотреть на уродливую рану, тянущуюся от середины ключицы к основанию шеи Блонски — тот снимает наспех наложенную повязку, откидываясь на носилки: ему предстоит медицинская обработка, но жизни ничто не угрожает. Рана выглядит не такой уж и опасной, но Фьюри прекрасно понимает: если Роджерс сумел ранить Блонски, значит сумел бы и убить, если бы успел. Или если бы захотел. Трудно сражаться с противником, моральные ценности которого наводят на мысли об Иисусе и лубочных патриотических рассказах столетней давности. — Мы все потерпели поражение, вы не смогли поймать Роджерса, — говорит Фьюри, зная, как отчетливо Блонски слышит сквозь равнодушие тона все те слова, которые можно было бы высказать ему в лицо. — Это — временная проблема. Мы решим ее в следующий раз. — Не должно быть никакого следующего раза, — с той же сухостью в голосе говорит Фьюри, а Блонски смотрит ему прямо в глаза, как будто собирается броситься. Сейчас он выглядит как человек, но Мерзость всегда у него внутри, как Халк был внутри у спокойного, мирного доктора Беннера, смотревшего на мир сквозь очки в простой оправе. Теперь доктора Беннера больше нет, он погиб при взрыве, когда ЩИТ попытался вмешаться в конфликт незарегистрированных героев и неизвестного агрессора. У Ника Фьюри нет собственных внутренних монстров, ему вполне достаточно тех, которые служат под его руководством. 3. База ЩИТа надежна, будто крепость, будто как капкан, в зависимости от того, как смотреть на вещи. * Может ли Фьюри сказать, что беспокоится за Блонски? Нет, едва ли, во всяком случае, не так, как беспокоятся о возлюбленных, ведь тот — оружие, совершенное или нет, но, по крайней мере, достойное тех боев, которые ему предстоят. Много лет назад Фьюри, один из тысяч армейских новобранцев, заучил наизусть «Символ веры стрелка»: «Это моя винтовка. Таких, как она, много, но именно эта — моя. Моя винтовка — мой лучший друг. Она моя жизнь. И она в моих руках, как и моя жизнь». Он помнит все до последнего слова, это действительно его символ веры: «Моя винтовка бесполезна без меня. Без моей винтовки я бесполезен. Я должен метко стрелять из моей винтовки. Я должен стрелять точнее, чем мой враг, который хочет убить меня. Я должен застрелить его, прежде чем он застрелит меня. Аминь». Сейчас у него есть не только винтовка, но и прекрасно натренированные бойцы — без разумного командования они бесполезны, разумное командование бесполезно без них. Фьюри чувствует злость, которая постепенно вытесняет все остальные чувства, а потом ей на смену приходит что-то еще: как будто на следы от беспокойства наложились разом подозрительность и усталость. Он закрывается в своем кабинете, смотрит видео, снятое камерами, вмонтированными в снаряжение агентов, штурмовавших завод. Фьюри узнает несколько лиц и это не делает ситуацию лучше, не приносит облегчения или чего-то подобного. Фрэнк Касл – преступник, Эрик О’Греди — преступник, Брок Румлоу — преступник, Джеймс Роудс стал преступником, когда ушел вслед за Роджерсом, и Фьюри даже представить не может, каково идеальному солдату сражаться бок о бок с предателями, отступниками, убийцами. Возможно, это все равно, что работать вместе с наемником, способным превращаться в чудовище: не так уж и плохо, если не знаешь, кому еще можно доверять. * Когда он приходит в комнату, отведенную Блонски, рана того уже обработана лазером, остался только грубый шрам, который затянется со временем. Впрочем, едва ли Блонски волнуют шрамы, разве что в качестве доказательств существования ран, давно исчезнувших, но когда-то опасных. Иногда забвение лучше памяти. Блонски наполовину раздет, перед ним стоит открытая, но полная бутылка водки и поднос, плотно заставленный ледяными кубиками. Все это настолько похоже на кадры из фильмов о русской мафии, что Фьюри усмехается. — Полагаю, сейчас не время напиваться. — Я собираюсь выпить, а не напиться. Присоединяйся, если хочешь. На словах Блонски пытается упростить происходящее, но это не делает его простым человеком. Он всего лишь предпочитает понятные прямолинейные решения и готов нести смерть всем, кто встает у ЩИТа на пути. Тогда дело Фьюри — назвать имя того, кто должен умереть. — Горе нашим врагам, — говорит он, подходя ближе. — За это я выпью, — кивает Блонски, — когда ты уйдешь. Лучше держаться в рамках. Он лениво плещет водку в стакан, стоящий на льду, влажный от конденсата. Фьюри резким движением берет наполненный до краев стакан, водка течет по его пальцам, когда он опрокидывает ее себе в глотку, разом глотая. — Горе тем, кто ошибается, — говорит Блонски, проводя ладонью по льду. — Слава тому, кто держит свое слово. — Именно за это я и выпил, — кивает Фьюри. Блонски усмехается в ответ, резким движением подаваясь вперед, чтобы схватить Фьюри за запястье. — Нам обоим лучше не ошибаться. Фьюри чувствует его пульс, чувствует дыхание и запах — острый, будто звериный. Блонски слишком близко, это уже похоже на личный контакт. Одно движение вперед, и они смогут поцеловаться. Свободной рукой Фьюри утирает губы, снова чувствуя во рту вкус водки, точно глотнул только что — а Блонски сжимает его запястье сильнее, угрожая сломать кости, за секунду превратившись в Мерзость. Два пульса сливаются в один и два дыхания тоже, когда Фьюри делает шаг вперед. Тот смотрит на него внимательно, как бойцовский пес, готовый к прыжку на противника. — Нам обоим лучше помнить о правилах, — Фьюри опускает руку на лед. — Иногда верная стратегия требует отступиться от правил, — в тон ему отвечает Блонски, подаваясь всем телом Фьюри навстречу: взгляд во взгляд, губы к губам. У Фьюри есть всего секунда на правильный выбор и, чувствуя под ладонью обжигающий холод льда, он целует Блонски. Тот стискивает сильнее его руку, распрямляясь во весь рост, но не тянется за объятьями. Он прикусывает губы Фьюри, прежде чем откинуться назад, а тот чувствует, как пульс Блонски подскакивает, становится чуть ли не вдвое быстрее всего за секунду, это — прямая и явная угроза. Но потом пальцы разжимаются и Фьюри, пользуясь моментом, отступает на шаг, медленно, как будто перед ним не человек, а кобра, раскрывшая капюшон. Блонски усмехается, и невозможно сказать, что искажает его черты — кривая ухмылка или едва сдерживаемая трансформация. Оружие может быть опасно и для того, кто держит его в руках. — Иногда я могу контролировать превращение, но иногда — оно контролирует меня. Есть ли граница между осторожностью и трусостью? — спрашивает Блонски, поднимая со стола бутылку водки. Фьюри нечего ему ответить, не сейчас. * Они не похожи на пару рвущихся в бой псов не больше, чем на пару влюбленных, но и не меньше. Фьюри может провести множество параллелей, вписать присутствие Блонски в картину мира идеально: ему не напрасно сохранили жизнь и так же не напрасно отняли свободу. Несколько простых условий делают задачу более логичной. Граница между осторожностью и трусостью — здравомыслие, а граница между влечением и неуместной страстью — чертовски тонка, одного шага вполне хватит, чтобы ее переступить. Фьюри закрывается в своем кабинете, просматривает старые планы, читает отчеты о попытках выследить Роджерса, думает обо всех убитых, вспоминает агента Коулсона вместе с погибшими в провалившейся операции. Скорее всего, тот вряд ли нашел бы подходящие слова, вряд ли смог окончательно выбрать между ЩИТом и Роджерсом, поэтому — хорошо, что он мертв. Фьюри не мог бы позволить себе сомневаться в одном из агентов, особенно в таком близком. В сущности, ему неудобно сомневаться в Блонски, но тот — чудовище и наемник, ни один поцелуй не сможет аннулировать эти факты. 4. Блонски хотел расставить все точки, прочертить траекторию движения с максимальной ясностью, так, чтобы не осталось ни следа недомолвок, ни единого укрытия для сомнений. К таким выводам пришел бы Ник Фьюри, если бы задумывался о причинах того поцелуя, если бы был уверен, что у поцелуев обязательно находятся другие причины, помимо сексуального влечения. Фьюри предпочитает остановиться на более острых вопросах. У него будет еще достаточно времени на мысли о Блонски, если останутся какие-то вопросы, требующие ответа. * Джеймс Роудс спасает положение. ЩИТ способен устранить любую угрозу, но время, потраченное на поиски, может дорого стоить. До тех пор, пока проблема не будет разрешена, ЩИТ не сможет двигаться дальше, не сможет обратиться к новым угрозам, а значит, мир будет в опасности, в большей или меньшей степени. Когда-то уход Роудса сильно подкосил их: Железный Патриот нравится людям немногим меньше, чем Железный Человек, они готовы слушать то, что он говорит. Именно поэтому Роудс обещает записать обращение к американскому народу – он готов покаяться во всех грехах перед телекамерами, если это поможет. Если бы не он, им потребовалось искать Роджерса еще долго, но Джеймс Роудс, беглый Железный Патриот, возвращается к Тони Старку, как пес к хозяину, и, в качестве прощения, приносит информацию о Роджерсе, которого все еще называет Капитаном. В личном разговоре с Фьюри Роудс не объясняет толком, что именно заставило его передумать, его слова сбивчивы — впрочем, уловить суть нетрудно: он поклялся защищать свою страну от внешних и внутренних врагов, но потерялся, не в силах понять, на ту ли сторону встал. Он хочет, чтобы осталась только одна сторона, чего бы это ни стоило – нужно прекратить раскол. Роудс готов пожертвовать Роджерсом, если потребуется, поэтому он и приносит все, что знает, в качестве искупительной взятки. Иногда ты контролируешь превращение, иногда — превращение контролирует тебя. Фьюри может сказать, что Джеймс Роудс прошел через этот цикл дважды и точно смог в нем разобраться, даже если окончательно потерялся во всем остальном. * Роджерс скрывается в заброшенном бункере, упоминавшемся в уголовном деле Фрэнка Касла. Поэтажный чертеж, зарисованный Роудсом по памяти, примитивен, но на нем есть самое главное: в бункер ведут всего два входа. Проникновение через систему вентиляции или другие коммуникации — невозможно. Идеальная крепость или идеальная ловушка, если правильно выстроить линию атаки. Скорее всего, Роджерс не согласится пожертвовать идущими за ним и выйдет — или согласится, и тогда они все окажутся между молотом и наковальней. Фьюри предпочтет первый вариант, но второй его тоже устраивает. Новый план выглядит хорошо, но и предыдущий когда-то внушал исключительно оптимизм, все понимают: их шансы на победу не абсолютны, что бы они ни сделали, все равно остается вероятность проигрыша, и она высока: Стив Роджерс сумел разгромить «Гидру», а больше ЩИТ сравнивать не с кем. Иногда пессимизм лучше оптимизма: лишние надежды убивают больше людей, чем пули, взрывы или смертельные болезни по эту сторону от экватора. Так что Фьюри не собирается читать обнадеживающую речь перед всеми своими людьми, не собирается напоминать о том, что на их стороне – выдающиеся ученые и превосходные бойцы. Лучше помнить о недавней неудаче, о тех, кто погиб при слишком поспешном штурме укрытия противника. * На борту летающей крепости, стоя рядом с Блонски, Фьюри чувствует себя запертым в одной клетке не с чудовищем, а хозяином чудовища. Это определенно стоило поцелуя — или поцелуй стоил этого, если смотреть на вещи иначе. — Я убью Роджерса, — говорит Блонски, — сколько бы раз он ни пытался убить меня. — Я рассчитываю именно на это, — кивает Фьюри, и Блонски отступает на шаг назад, прячется за его спиной. — Тогда я отменяю все сигналы к отступлению, — он улыбается, Фьюри не видит этого, но слышит, глухая усмешка как будто ударяется об его спину. — Победа или смерть, так ведь говорят. — Иногда говорят «смерть — это победа». — Это тоже подойдет. Сегодня ночью ему снилась победа: Стив Роджерс был мертв — легенда, которую он сам вытащил изо льда, просто перестала существовать, превратилась в человека со сломанной шеей. И проснувшись, Фьюри впервые за долгие дни почувствовал, как все сомнения отступили, их место заняла уверенность в силах, собственных и чужих. Если информация от Роудса окажется достоверной, и они смогут победить, это будет достойное завершение истории, так думает сам Фьюри, а значит, точно так же будет думать любой, кого он спросит. Он представляет себе возможную победу, до которой остались считанные часы, и смотрит только вперед. Сейчас Фьюри может себе это позволить — а он не из тех, кто упускает шансы. — Война будет продолжаться столько, сколько понадобится, — говорит Фьюри и Блонски кивает: его это устраивает, он понимает, о чем идет речь. — То есть столько, сколько мы сами захотим. К тому же, когда они избавятся ото всех, кто пошел за Роджерсом, ЩИТу потребуется решить еще множество новых задач, и ни один солдат не будет лишним в их битвах, не важно, короткими они будут или длинными. — Мы идем по этому пути вместе, — со своим обычным спокойствием говорит Блонски, — и пока что я не вижу смысла с него сходить или останавливаться. Просто не пытайтесь выбирать или решать за меня. Я сам решаю, когда кого целовать и по кому открывать огонь. — Кроме тех случаев, когда решает другой парень? — Фьюри выбирает слова Беннера, поскольку вряд ли сможет сейчас найти другие, более уместные. Сейчас не важно, что Беннер мертв вместе с Халком, как и десятки других людей, героев и не только, оказавшихся не в то время, не в том месте. — Я всегда решаю, — повторяет Блонски. Его «всегда» — тверже камня. — Если вы загляните ко мне через пару дней, мы продолжим прерванный разговор. Фьюри кивает: да, они будут идти вместе, и если одного из них не убьют, то это окажется очень долгий путь. Тем более что не все путешествия предполагают наличие конечного пункта. 5. Фьюри внимательно смотрит на мониторы, как если бы штурм уже начался. Команда к бою готова сорваться с языка, как пес с цепи. * Это майор моей армии. Таких, как он, много, но именно этот — мой. Мои солдаты — мои лучшие друзья. Мой майор – моя жизнь. И он в моих руках, как и моя жизнь. Без моих солдат я бесполезен, а мои солдаты бесполезны без меня. Привычные формулировки успокаивают, Фьюри перекатывает их в мыслях, как бусины четок, все становится на свои места, он собран, он готов к бою. Когда-то совсем недавно он читал примерно ту же молитву о Роджерсе и это не помогло. Сейчас Фьюри просто надеется на лучшее, это несложно, это может позволить себе любой, даже он сам. Никаких поцелуев на удачу или долгих прощаний, он просто кивает Блонски вслед, а тот пожимает плечами, как если бы видел кивок.