Break me down

- Я ушел. - Давай. - Ключи на тумбочке. - Хорошо. - Закрой потом дверь. - Ладно. - Я не вернусь. - Знаю. - Зейн, закрой дверь, черт возьми! Он всегда хлопал дверью напоследок. Громко, жгуче, со злостью. Он умел уходить эффектно, чтобы его не забыли, чтобы его помнили всю оставшуюся жизнь. А я всегда возвращался в прихожую, шлепая босыми ступнями по плитке, защелкивал железную дверь и поворачивал замок в сторону конца. Потом выключал телевизор, орущий на всю квартиру, оставшийся после Него включенным. Старался прибраться на столе, сгребая все пустые пачки из-под чипсов в мусорное ведро. С Его уходом я пытался вернуть все на свои места: басы бумбокса заменяла родная тишина, гора фантиков и разбросанных вещей сменялась привычным порядком, а гитара на балконе вновь уступала родным сигаретам. Он был чересчур шумным. Даже для меня. Толстая высокая бетонная стена, ограждавшая меня, змеилась трещинами, когда Он был со мной, а затем и вовсе разлеталась в пух и прах, стоило ему засмеяться. Оковы спадали, грудь начинала черпать больше воздуха – так всегда бывает после долгой суровой зимы – и я ощущал себя совершенно уязвимым. Он превращал мою жизнь в хаос, ломая все то, что я так долго и старательно выстраивал – и уходил. А я вновь закрывал эту чертову дверь, выкидывал чертовы упаковки со стола, выключал чертов телевизор, вновь воздвигал эти чертовы стены и барьеры. «Как дела, Зейн?», - добродушно интересовались соседи на лестничной площадке через день, два, когда я соизволял высунуть нос из мертвой тишины собственной квартиры. Тогда я снова натягивал маску улыбчивого и простого парня, отвечал, что отлично, спрашивал как живется им, их детям, кошке, аквариумным рыбкам… Не раз, переходя дорогу, я думал о том, чтобы броситься под машину. Думал, что, то ледяное кольцо, стягивающее душу, наконец, разорвется и освободит от всего. Вот он, нескончаемый поток, способный прервать все ледяные мучения. Хватит лишь шага… Но когда нога робко опускалась на путь этого потока, неведомая сила отталкивала обратно на бордюр. Толкала не больно, еле ощутимо, так в шутку пихают плечом. В эти моменты мне кажется, что я могу узнать лицо той самой неведомой силы – поблескивающие недобрым огнем голубые глаза и вечно озорная улыбка, обнажающая зубы. Он – то самое проклятие, прикрепленное ко мне на всю жизнь, заставляющее желать умереть, но не позволяющее сделать это. Он всегда был со мной. Даже тогда, когда его не было. Я всегда ощущал его дыхание у своего уха, его озорное подсмеивание заставляло волосы на затылке становиться дыбом, а ледяное кольцо стягивалось крепче. Он всегда сидел в глубинах черепной коробки, смеялся над каждым моим решением – будь то покупка утренних хлопьев на завтрак или девушка, с которой я собрался пойти на свидание. Его смешки преследовали меня везде. Они были со мной. Они были частью меня. Я не успел заметить, как Его ночная игра на гитаре в соседней комнате усыпляла меня, как привык к Его мультикам, которые Он тащил мне в дом, а потом забывал, как умилялся выхватыванием пакетов у меня из рук и разложенным продуктам по столу. Я совсем не заметил, как Он изменил мою жизнь. Поселился в моем порядке и назло мусорил, строя невинные рожи. Он мог спокойно подойти, обнять, уткнуться носом в шею и мурчать о том, что любит. Но любил Он по-другому. По-своему. Его жизнь была напичкана красителями. Цветными, яркими, но фальшивыми. Казалось, Его совсем не волновали люди вокруг Него, таких называли одноразовыми. Даже Его можно было назвать одноразовым. Он был со всеми, но ни с одним не имел столь близких отношений. Его глупая оптимистичная улыбка скрывала очень умного и внимательного человека, который, подобно мне, никого не впускал в свою душу, оставлял стоять за стеной. Он мог исчезать на долгое время, а затем вновь возвращаться, как ни в чем не бывало. Он считал это нормой. Я считал это абсурдом. Порой казалось, что ключи ни от одной двери в мире он не заберет с собой – ему не нужно постоянство. Он никогда не был моим. Никогда не давал повода. И я настолько отчаянно пытался разглядеть что-то двусмысленное, имеющее тайный подтекст, что с каждым разом приобретал все большую черствость и флегматичность ко всему окружающему. Я уставал ощущать пустоту, одиночество и продолжавшее сжиматься кольцо из льда. Я нуждался в утешении. Но то существо, обитавшее в моей черепной коробке, просто не терпело посторонней мысли о ком-то совершенно ином, кто мог бы вступить в мою судьбу. Оно никогда не давало повода, но отталкивало и других. В дверь требовательно зазвонили. Не удосужившись отложить пустую пачку, я с ней поплелся в прихожую. Открыл дверь. Найл тяжело дышал, держа руку над самим звонком. Он смотрел куда-то мне под ноги, лицо было нахмуренным, а губы не имели ни малейшего намека на улыбку. Я вздернул брови, собираясь спросить, что он забыл. - Дай мне ключи, - так же, не отводя глаз от серой плитки, сказал он, - Я подумал… Если я вернусь слишком поздно, я открою дверь сам. Слова комом застревали в горле. Пальцы сжимали громкую упаковку и мяли… Он был мне нужен. Вечно жрущий. Вечно неряшливый, взъерошенный, имевший полный беспорядок в своей пустой голове. Я не помню, что произнес, но Найл, точно ребенок, повис на мне, утыкаясь носом в шею. Кажется, он плакал. В тот миг, существо в черепной коробке удовлетворенно заурчало, снисходительно разрывая мое ледяное стягивающее проклятие, и даруя мне жизнь. Одноразовый парень забрал ключи от моего дома. Навсегда.