Жизнь или смерть. Выбор за тобой

      Джон Крамер сидел напротив многочисленных мониторов, что чёрно-белыми картинками мелькали перед глазами, и пристально вглядывался в измождённое лицо человека, наверняка сейчас ненавидящего его всей душой.       Да, вне всяких сомнений, он ненавидел его, и эта ненависть так предательски мешала ему осознать. Осознать и понять.       Получая ранения, обжигая и изувечивая свою плоть, гениальный нейрохирург Дирк Форман так и не понял сути происходящего. Так и не сумел осмыслить, что значит жить и что значит умереть. Умереть внутри, сгнив полностью и давно переступив черту, что звалась «точкой невозврата».       Угаснуть навсегда, захлебнувшись своими же пороками.       — Мистер Крамер? — Поджарый мужчина лет сорока улыбнулся, чересчур демонстративно выказывая наигранную вежливость, и протянул ладонь для приветственного рукопожатия.       — Да, спасибо, что нашли для меня время, мистер Форман. — Джон едва заметно кивнул и пожал руку в ответ.       — Какую дверь открывать? Он на распутье, — позади послышался голос Аманды, верной соратницы в его нелегком труде, и мужчина, даже не обернувшись к ней, глухо ответил:       — Левую.       На пару секунд он прикрыл глаза, справляясь с внезапным головокружением от очередного приступа гипотензии — с каждым днём становилось хуже, опухоль прогрессировала, действуя на кровеносное давление, — а затем тяжело вздохнул, прекрасно осознавая, что именно ждало Дирка за уготованной ему дверью.       — Левую? — Девушка удивлённо вскинула брови. — Но ведь… Он же успешно прошёл…       — Аманда… — перебил её Крамер, наконец-то обернувшись. И больше объяснений не потребовалось, Аманда была на редкость смышлёной девушкой.       — Я поняла. — Через мгновение помощница уже скрылась в тёмных недрах коридора, оставляя Джона наедине с собой.       Кто бы знал, как же сильно ему опостылело видеть чужие смерти.       Видеть кровь, слышать крики, что раздирали барабанные перепонки, а также всем своим нутром ощущать ту боль и страх, что испытывали его жертвы, и раз за разом читать этот отвратительный невысказанный вопрос, который неизменно застывал в остекленевших глазах каждого несправившегося с заданием человека: за что?       Суть игры понимали немногие, и от этого становилось ещё тоскливее.       — К сожалению, я не могу вам помочь, мистер Крамер, — пожав плечами, Форман развёл руки в стороны и попытался изобразить на лице сочувствие.       — Всё из-за страховки, не так ли? — Джон прищурился и немного склонил голову набок. — Чья-то жизнь, по всей видимости, и для вас скатилась до уровня выгоды.       Доктор негодующе мотнул головой и криво ухмыльнулся.       — Джон, послушайте, я искренне вам сочувствую, но я действительно не могу вам ничем помочь. Опухоль неоперабельна…       — Год назад вы уже делали подобную операцию, которая лишний раз доказала, что вы гениальный нейрохирург. — Крамер смотрел в упор, откинувшись в кресле и сложив ладони в замок, вынуждая тем самым сидящего напротив мужчину явственно занервничать и покрыться маленькими капельками пота.       Его взор опять устремился на мониторы, что транслировали изображение с многочисленных камер, которыми был начинён старый заброшенный завод, а затем, почувствовав усиливающееся сердцебиение, надел на себя кислородную маску.       Внешне он оставался по обыкновению спокойным, но вот внутренне — Крамер переживал. Всегда переживал за каждый неверный шаг своих испытуемых.       — Кхм, — Дирк прочистил вмиг охрипшее горло, — возможно, мистер Истон всё же сможет выделить вам страховые накопления, тогда…       — Тогда вы попробуете? — Джон усмехнулся, на мгновение прикрыв глаза и качнув головой. — Как всегда всё упирается в денежный знак.       Форман не сдержался и раздражённо цыкнул, смерив своего неудавшегося пациента злобным взглядом.       — Только не делайте из меня коррупционера, пожалуйста! Государственных квот, к сожалению, на всех не хватает, а оплачивать операции из своих средств я, увы, не обязан!       Крамер поднялся с кресла настолько резко, что невольно заставил своего оппонента ощутимо вздрогнуть, а после несколько секунд очень внимательно смотрел на него, будто пытаясь что-то разглядеть.       — А вы уверены, мистер Форман, что государственные квоты были потрачены на тех, кто действительно заслуживал их? — В ответ предсказуемое молчание, вырвавшее из груди Джона полувздох-полуусмешку. — Знаете, когда я ожидал в приёмной вашего приглашения, рядом со мной сидела женщина. Она плакала, навзрыд. Я не удержался и спросил у неё, в чем причина слёз, а она ответила, что её трехлетнюю дочь, так же как и только что меня, признали неоперабельной. Вы — признали её неоперабельной. Так вот, уверены ли вы в том, что действительно бессильны? Хотя бы по отношению к той девочке. — Крамер наклонился к Дирку так, что их разделяло всего лишь несколько сантиметров. — Я не сомневаюсь в том, что нейрохирургия — это ваша стихия и ваш гений. Вы, мистер Форман, поистине гений, но не забывайте, что этот дар вполне может превратиться в злой рок уже завтра. И я не говорю про себя, умирать мне не страшно, но спасать жизни тех, кто этого заслуживает, ваша обязанность. Поверьте, я знаю, о чем говорю…       Мужчина, что стоял на распутье Т-образного коридора, банально старался удержаться на ногах, придерживаясь за стену ослабевшей, запачканной кровью рукой. Через миг металлическая дверь левого сектора с кричащей надписью «Познай свою самоотверженность» со скрежетом приоткрылась, обнажая царящую за ней темноту и не оставляя другого выбора, кроме как проследовать к ней.       Он сидел и вот уже несколько минут кряду безотрывно глядел на себя в зеркало, стремясь уловить каждое произошедшее с ним изменение. Он был совсем не похож на того гениального инженера Джона Крамера, коим являлся прежде. Болезнь отобрала у него внешний лоск, а назойливое стремление наконец-таки научить людей ценить свою никчёмную жизнь придавало его взгляду колкость и в некой степени жестокость. Его гениальность постепенно сводила с ума, превращаясь в рок. Рок, что навсегда грозился изменить его жизнь и привнести в неё совершенно иной смысл, совершенно иное — предназначение.       И, увы, он ничего не мог с этим поделать.       Самое первое испытание уже было полностью продумано и подготовлено. Механизм сконструирован, а жертва поймана в силки.       Отныне многие, кто не ценил своё существование «до», были обречены понять свою жизнь «после».       «Добро пожаловать, Дирк, на твоё последнее испытание. Правила этой игры предельно просты, стоит лишь осознать ценность жизни, что находится сейчас у тебя в руках…»       В небольшом помещении зажёгся свет, и Форман, на секунду прищурившись, а оттого ослепнув, не сразу подметил затемнённый отсек, что находился прямо перед ним, и большую красную кнопку с надписью «Квота», расположенную буквально в нескольких шагах.       «Перед собой ты видишь клетку, потолок и пол которой будут сближаться каждую секунду ровно на десять сантиметров, пока не сомкнуться полностью. Внутри находится человек — наркоман и вор, не имеющий принципов и уже совершивший множество отвратительных поступков. Тебе же необходимо решить, достоин ли он права жить, если учесть, что этому молодому человеку всего лишь шестнадцать. Тебе необходимо ответить на вопрос: возможно ли этому юноше исправиться и стать достойным членом общества? Тебе необходимо понять, в силах ли ты дать ему эту квоту на жизнь? Или же ты предпочтешь равнодушно лицезреть его мучительную смерть…»       — Ах ты долбаный ублюдок, прекрати это делать! Хватит!!! — неистово закричал Дирк, хватаясь за виски ладонями. Слишком измождён, слишком устал, чтобы принимать такие решения.       «Однако залогом его жизни станет жизнь твоя. В конце этой игры в живых останется лишь один из вас. Торопись, ибо на раздумья отводится не больше двух минут, и очень советую провести их с пользой, мистер Форман. Жизнь или смерть. Выбор за тобой…»       — Хватит! Чёртов ты ублюдок, хватит! — продолжал яростно орать мужчина, безуспешно пытаясь найти своего мучителя лихорадочно блуждающим по стенам взглядом, но бестолку: время уже начало свой стремительный отсчёт, обрекая одного из невольных гостей этого мрачного пристанища на верную гибель.       Сто двадцать секунд — много это или мало, для того чтобы понять весьма простую и очевидную вещь, коей и являлась ценность жизни.       Обычно испытуемые тратили сто из них на отрицание, на непринятие проблемы выбора, и лишь в последние двадцать — принимали решение: жить или же умереть. Странная человеческая природа играла против них же самих, обрекая на неминуемый конец, и Джон Крамер, прозванный глупыми газетчиками «Пилой», не считал себя виновным в их таких же глупых, как и его прозвище, смертях.       Это было неудивительно, что Дирк Форман не стал исключением, оказавшись донельзя предсказуемым и не желающим отдавать свою жизнь за незнакомого парня, что, по сути, являлся отбросом общества. Он был глух к мольбам отравленного наркотиком подростка, язык которого заплетался от полученной дозы героина, и лишь пытался абстрагироваться от того кошмара, что разворачивался перед ним, с силой затыкая уши ладонями, пока безжалостные железные прутья потолка и пола медленно сближались, сдавливая парализованное тело несчастного.       Доктор Форман не желал давать эту квоту на жизнь, как не желал делать это множество раз, проводя государственные средства, выделенные на бесплатные операции, через чёрную бухгалтерию госпиталя и отправляя немалые суммы себе в карман.       И он так и не понял бы свою фатальную ошибку, если бы грязная лампочка, что располагалась в нижнем углу отсека, не загорелась тусклым желтоватым сиянием и не озарила лицо обреченного на смерть юноши…       Джастин Форман, его сын. Наркоман и вор, ограбивший не один магазин заправочных станций после того, как разгневанный родитель заблокировал все его кредитки.       Джастин Форман, наркоман и вор, неоднократно избивающий собственную мать за то, что в который раз молила своего отпрыска лечь в наркологическую клинику.       Джастин Форман, наркоман и вор, всей душой презирающий отца за то, что тот превратился в ничтожество ещё большее, чем он сам.       Джастин Форман, наркоман и вор, чья жизнь теперь исчислялась секундами…       Сто семнадцать движений секундной стрелки — отрицание проблемы, и лишь три последних мига — принятие решения.       В глазах мужчины отразился неподдельный ужас, а рука судорожно дёрнулась к красной кнопке.       Три…       — Папа… — Джастин задыхался, ведь оставшиеся тридцать сантиметров высоты не давали полноценно вздохнуть, — про… сти…       Два…       …И время остановилось. Будто застыло в вечности для отца и сына, что, пожалуй, впервые за долгое время, смогли открыто посмотреть друг другу в глаза. В глаза, что были полны влаги от непролитых слёз ненужных теперь сожалений. А слова — слова были излишни: за эту «вечность» они смогли сказать друг другу многим больше, чем говорили друг другу прежде.       Один…       Пол и потолок резко и со скрежетом разъехались в стороны, высвобождая травмированного Джастина из своих тисков и благосклонно возвращая ему возможность судорожно глотнуть воздух, и в тот же самый миг стены второго отсека, в котором находился сам Дирк Форман, внезапно и с глухим звуком захлопнулись, не давая некогда гениальному нейрохирургу и шанса осознать свою неожиданную кончину.       Игра окончена.       — Вот и для вас гениальность обратилась в злой рок, мистер Форман, — едва слышно проговорил Джон, задумчиво поднимая помутневший взор к потолку. Он всегда чувствовал некое опустошение после окончания игры. После этого ему требовалось пару секунд полной, почти осязаемой тишины. — Хотя нет, для таких как мы, гениальность всегда является роком, не так ли?