... противоположности – сама основа всех наших эволюционных эскапад.
Я помню, как начиналась эта история. Как она сидела на своем холодном подоконнике у распахнутого настежь окна, подобрав под себя свои стройные ноги, и что – то записывала в дневнике, изредка задумчиво покусывая колпачок шариковой ручки. Она не любила лгать, – никому, никогда – потому что считала это не ложью во благо, как говорят в таких случаях, даже не одним из страшных грехов, а просто грязью. Липкой жидкой грязью, в которую влезешь один раз и больше не отмоешься до своего прежнего облика. И даже записывая свои мысли и переживания в эту маленькую потрепанную, погрызенную котом, тетрадку, она не стремилась врать в чем-то – просто записывала все так, как есть на самом деле, не боясь что кто-то возьмет и прочтет это. Да кому это нужно? У нее не было подруг и друзей, которым можно было доверять вся и все, не переживая по поводу того, что в скором времени о твоих секретах и тайнах будет знать их город. Нет, у нее были товарищи и даже хорошие знакомые, но в них она не видела того, что так рьяно старалась найти. В них не было даже намека на верность, понимание и доброту, необходимую любому, пусть даже самому низшему, существу в природе. Они были насквозь пропитаны фальшью, похотью и жадностью. От них пахло той самой грязью лжи и разврата, от которой ее всегда воротило. Но, как говорится, друзей не изменить. Она любила проводить время в наушниках, прогуливаясь поздними вечерами по пустынным улочкам родного города, наслаждаясь тихой музыкой в ушах и задорными огнями уличных фонарей. Ей нравился рок, но не такой, чтобы уши потом болели от громкого телячьего визга, а настоящий, благодаря которому можно задуматься обо всем на свете. Она любила AC/DC и The Rasmus, не обращала внимания на пренебрежительные взгляды своих так называемых друзей, которые, узнав об ее предпочтениях, стараются отвернуться и поскорее забыть об этом. Конечно, разве они смогут вытерпеть какую-то ненормальную со странными взглядами на жизнь? Нет. Она предпочитала книги людям. Могла просидеть за ними часы напролет, не отрываясь даже для того, чтобы что-нибудь перекусить. Ровесники считали ее странной всегда, особенно, когда она случайно заикнулась о любви к книгам, о чем поспешно пожалела. К и без того длинному списку, в котором были все ее любимые занятия, над которыми можно было посмеяться от души добавился еще один новый пункт «книги». Но ей было абсолютно плевать на них. - Я не виновата в том, что многие из вас пошли путем деградации и предпочли книгам, музыке и искусству компьютерные игры, секс и развлекательные вещества, поднимающие ваше настроение, но негативно влияющие на здоровье, - лишь усмехнулась она в ответ и удалилась, гордо держа голову и смотрев лишь вперед, не стремясь оглянуться назад. Она училась на своих ошибках, не наступая на те же грабли по нескольку раз. Жила собственными принципами, не переступая их ни ради кого, даже не ради семьи и близких. Не потому, что они этого не стоят, а потому, что они поддерживали ее в этом. Ее родные были с ней всегда и не отворачивались даже в сложных жизненных ситуациях, когда кажется, что выбора нет и ты остаешься один на один с собой. Но ты не прав. В жизни всегда есть выбор, и даже в самой сложной ситуации можно найти путь к ее решению. Тот путь, который тебе нужен.***
— Я обожаю редкие слова. Например, оксюмороны. Ты знаешь, что это значит? — Нет. Вообще никогда не слышал. — Оксюморон — это стилистическая фигура, соединяющая два противоположных по значению слова. Например, «оглушительная тишина», «белая ночь», «кисло-сладкий». Я уверена, что ты тоже можешь придумать оксюмороны. — Грустная радость? — предлагает Ким — Скорее «тягостное счастье», — отвечает Кассандра. Ким прижимает палец к губам, чтобы сосредоточиться. — Теперь я «живой мертвец». — «Прошедшее будущее». — «Страшная красота». Кассандра делает небольшую паузу и бормочет: — Ты и я. — Что? — Мы с тобой два человека, которые не имеют ничего общего, но нам интересно вместе проводить время. Мы — оксюморон.
Он всегда жил сам по себе, по принципу гуляющего блудного кота, у которого нет дома и нет того, к кому можно было привязаться, не жалея об этом спустя некоторое время. Он не любил шумные компании и долгие, до утра или до ночи, вечеринки с толпой не совсем вменяемых после огромного количества выпитого алкоголя/выкуренных сигар/ принятых наркотических веществ людей, предпочитая им одиночные посиделки в недорогом, но уютном кафе с чашечкой ароматного кофе. Он всегда мечтал прийти сюда, в один прекрасный день, не одному, а с ней, - с той, которую заметил в первый день ее прихода к ним,- но боялся подойти ближе, чем на сотню метров. Он всегда придумывал различные отговорки, по смыслу которым он не хотел трогать это беззащитное, но сильное духом, трепетное и хрупкое существо под чудесным названием «женщина». Только к ней он мог подобрать такое великое, дышащее глубоким смыслом слово. Он наблюдал за ней каждый день, не приближаясь ближе, словно боясь спугнуть ее, как маленького дикого котенка. Ему нравились ее непослушные темно – русые волосы, небрежно заколотые заколкой так, что несколько прядей выбивались из привычной прически, ее выразительные светло – зеленые глаза, смотря в которые ему виднелись вечно зеленые хвойные леса, ее дурацкая привычка закусывать нижнюю губу, когда она старательно выводит своим непонятным мелким почерком что-то в тетради. Ему нравился ее задорный, мелодичный смех, от которого, казалось, по телу пробегали толпы маленьких мурашек. Он любил ее жесты и мимику, которой мог любоваться, спрятавшись за книгой: как она что-то задумчиво рисует на чистом белоснежном листе формата А4, нервно теребив край рубашки, как она тихонько напевает себе под нос, бесшумно проходя по шумным коридорам. В таком громком гуле сотни голосов он слышал только ее тихий мелодичный голос. Он жил не по правилам, забив на моральные устои и этикет, следуя зову сердца и своим собственным желаниям, навязать которые никто не смел. Он просыпался до рассвета солнца и устраивался у окна, взяв в руки палитру с красками и кисть, сосредоточенно перенося красивый утренний пейзаж на мольберт. Его холстов было, наверное, тысячи, но он не мог показать их кому-то, кроме своей семьи, считая это обыкновенным увлечением. Но сам он внутренне догадывался о том, что он будет рисовать и дальше, что он приложит все усилия, чтобы стать величайшим художником. Не без ее поддержки, разумеется. И вот, набравшись храбрости, он купил недорогой, но красивый, букет из нескольких белых ромашек, - ее любимых цветов, - и неуверенно подошел к ней, раздумывая, что сказать. Она обернулась и остановилась на месте, переводя свой неуверенный глаз кошачьих глаз с него на цветы и обратно, словно боясь нарушить такое волшебное молчание своим неправильным действием или словами. - Это тебе, - наконец, произнес он, протянув ей букет. Она робко улыбнулась в ответ, и он, казалось, забыл, как дышать, глядя на очаровательные маленькие ямочки, образовавшиеся на ее личике от теплой искренней улыбки. - Спасибо, - она робко приняла цвета и вдохнула головокружительный запах свежих цветов. – Мне никто не дарил цветы. - Да?! – он удивленно поднял брови вверх и засунул руки в карманы брюк. – Я думал, у тебя много поклонников? - Кого? – тихо рассмеялась она, поднимая игривый взгляд на него. – Поклонников? Нет. Скорее тех, кто готов посмеяться надо мной в любой выгодной и невыгодной ситуации. - Кто это? – серьезно спросил он, чувствуя, как кровь забурлила по венам. От одной мысли, что кто-то может причинить ей пусть даже моральную, а не физическую боль ему становилось плохо. - Люди, - просто улыбнулась уголками губ она, отложив цветы в сторону. – Они всего лишь люди, понимаешь? На них нельзя злиться из-за того, что они так относятся к другим. Это все зависит от времени, в котором ты живешь, от людей, которые находятся рядом, понимаешь? Мне кажется, что и я на самом деле такая же, просто боюсь взглянуть правде в глаза. - Нет, ты не такая, - заверил ее он, крепко сжав в своих руках ее крошечные теплые ладони. - И ты не такой, - улыбнулась она. Он легко улыбнулся в ответ, но не разжал ладони. – Сегодня в шесть около центрального парка. Придешь? - Свидание? – прищурился он, получив от нее не больной подзатыльник. Она ловко спрыгнула с подоконника, на котором сидела, и игриво улыбнулась. - Увидишь, - он задорно рассмеялся, на что она лишь усмехнулась. Но это была не привычная холодная усмешка, в которой скрывалась горечь и обида, а добрая, какая-то веселая, что ли. – Так как? Ты придешь? - С меня ромашки, - кивнул он. Она счастливо улыбнулась и, обняв себя руками, потянулась на носочках, оставив на его щеке невесомый поцелуй. - Идет, - прошептала она, быстро перекинув сумку на плечо и удалившись в сторону своего дома, по – настоящему искренне улыбаясь всем, даже не зная, что он смотрел ей в след с глупой улыбкой, застывшей на лице. И в голове у обоих крутилась лишь одна мысль: «Теперь все изменится!».