***
- Вот! Посмотрите, что он нарисовал! Мать вырвала листок из рук шестилетнего сына и, обогнув стол, протянула его психологу. Мужчина взял рисунок и взглянул на него — на картинке был изображен неровный дом, поглощаемый пламенем. Небо было небрежно окрашено в серый цвет. Солнца не было. - Вы переживали... чрезвычайные происшествия в последние несколько лет? - глядя на женщину исподлобья, спросил психолог. - Нет! Нет, Боже упаси, только этого не хватало... Мужчина поднял голову и посмотрел на ребенка, увлеченно ковыряющего угол письменного стола. Спустя несколько секунд он перевел взгляд на женщину, вздохнул и начал свою речь: - Постарайтесь все-таки вспомнить... Подобные рисунки обычно связаны с событиями, пережитыми в раннем детстве, и я не думаю, что смогу вам помочь, если не пойму сути дела. - Но я действительно ничего не помню, - вздохнула женщина, устало прикрыв глаза. - Почему вы не можете мне поверить? - Мама, я хочу домой, - всхлипнул ребенок, оставив угол стола в покое. - Пока я не выясню, что с тобой не так, мы отсюда не уйдем, - ледяным тоном отрезала женщина. Однако, спустя час, потраченный на бесполезные разбирательства и препирания, мать с сыном уже направлялись домой.***
Солнца не было. Небо было серым, будто кто-то небрежно выкрасил его в такой цвет, добавив вьющегося кверху густого дыма. Неровный из-за местами обвалившейся крыши деревянный дом, поглощаемый пламенем, рушился на глазах у человека, который с неприкрытым восхищением смотрел на сотворенное им. Он то и дело поглядывал на свои руки, зажатую в правой руке зажигалку, сжимаемую левой пустую канистру, и просто не мог поверить — вот, прямо перед его глазами, огонь разыгрывает спектакль, спектакль для него. Невообразимое представление, созданное языками безжалостного пламени, посвященное только ему, ему и никому больше... Это сводило с ума, опьяняло и отрезвляло одновременно. Его бросало то в жар, то в холод; он вытирал пот со лба и тут же обхватывал себя руками, выбрасывая канистру и зажигалку, но тут же вскрикивал и торопливо подбирал улики. Эта цепь действий не прервалась бы, наверное, никогда, если бы его взгляд не приковался к действу в горящем доме: несколько балок обвалилось, создавая неровный проход, за которым бушевал неукротимый огонь. Канистра с зажигалкой выскользнули из рук человека - он зачарованно следил за тем, как пламя выжигает замысловатые узоры, очерняя березовые доски, изощренно, со знанием дела оскверняя чистоту некогда жилого дома. Его выход. Он бегло осмотрел себя — черные лакированные ботинки, безукоризненно выглаженные брюки и классический смокинг. Все так, как он читал в книжках — чисто, опрятно и без вычурности. Он подготовился. Он знает свою роль и свое место в этом представлении. Он слишком долго изучал эту роль, чтобы сейчас бездарно ошибиться. Первый шаг. Огонь манил его, словно панацея. Он был нужен ему, как человеку в пустыне нужна пресная вода. Второй шаг. Он нуждался в огне, как человек, умирающий от астмы, нуждается в настоящем глотке свежего воздуха. Еще несколько шагов. Где-то в стороне послышался вой сирены. Человек встрепенулся — они хотят испортить представление! Нет-нет-нет, его выход завершает спектакль, он не допустит, он не может допустить краха!.. Он сорвался с места и в несколько прыжков добрался до кулис. Прижавшись спиной к стене, чудом не охваченной огнем, он попытался прислушаться к потрескиванию досок. Аккомпанемент огня, один из высших звуков самой Природы, наигрубейшим образом перебивал беспощадно режущий слух вой сирены. Человек досадливо поморщился — зачем, зачем они это делают?.. Вдруг он замер, почувствовав жжение в ноге. Пламя прожгло ткань брюк и вгрызлось в плоть, однако человек лишь судорожно втянул воздух — не столько от боли, сколько от волнения. Огонь должен принять его, как коллектив принимает солиста, как ранее никем не укрощенное животное принимает хозяина. Нельзя показывать свои чувства на публике — собственной боли на сцене не место. Кислорода стало катастрофически мало, началось удушье. Вой сирены умолк, и снаружи закричали люди. Финальный эпизод. Сегодня он — главный герой. Человек вздохнул, пригладил волосы и шагнул в проход — на сцену. - Там человек! Один из пожарных, позабыв про шланг, пораженно наблюдал за человеком, который, будучи охваченным пламенем, смеялся, запрокинув голову и раскинув в стороны руки. Он кружился на месте и отчаянно хохотал, позабыв про невыносимую боль — рукой он смахнул со столика вазу, и звон разбившегося хрусталя так идеально вписался в окружающие его звуки, что ему оставалось только захохотать еще громче, громче, хотя воздух в легких был на исходе, а голос все чаще срывался на хрипы. Он выступал для Луны, что заливала своим мерным сиянием окружение. Он танцевал для Огня, который даровал ему такую власть и силу. Он хохотал и, чувствуя невероятное облегчение, с восхищением смотрел на все вокруг, не позволяя себе разве только смотреть на свое горящее тело. Он напрочь позабыл про боль и запахи — для него существовала лишь музыка и ощущение неземного блаженства. - Чего стоите?! Человек заживо сгорает, а вы тут рты разинули! - заорал один из пожарных, и другие, словно очнувшись, продолжили тушить дом. Сам же он ринулся внутрь, надеясь спасти, уберечь и, может, получить награду за героизм и самопожертвование... ...Однако у спектакля были другие планы. Несколько массивных горящих бревен перегородили вход, словно занавес, а гробовая тишина, повисшая в доме и прерываемая только потрескиванием огня, ясно дала понять — сегодня героизм не проявит никто. У этого представления только один герой. Занавес уже опустился, и было бы глупо поднимать его обратно — публика этого просто не поймет.