Джойс

I'll burn the city down to show you the light.

Я лежал на твёрдой скамье, съёжившись в комок и глядя в бетонную стену прямо перед моим лицом. Был бы здесь Джойс, мы могли бы сыграть в шахматы или в слова, на худой конец. Но соседняя койка пустует, сверкая голым матрасом с бурыми пятнами. Я же просил его образумиться, умолял не делать этого. Но Джойс устал от такой жизни. Он устал от тишины и людских голосов. Всю прошлую неделю он был странно возбуждён, невероятно взволнован. А вчера этот сукин сын пел. Неумело перебирая пальцами струны, сильным голосом вытягивал ноты, сплетая музыку из тишины. Я кричал на него, зажимал ладонями уши. Но это был Джойс, и если он решил петь, то его нельзя было остановить. И страшно признаться, но мне понравилось. Это было словно что-то из далёкого детства, когда из колонок на солнечных улицах города играла настоящая музыка. А уже вчерашним вечером мы с Джойсом оказались здесь, а сегодня утром его увели. Наверняка будут бить током до состояния овоща. Такие люди, как он, подрывают систему, их нельзя оставлять в покое. Это уже как прописная истина, въевшаяся мне под кожу за двадцать с лишним лет. Нельзя, нельзя, нельзя. И дома вокруг меня серые, и люди серые, и жизнь - серая. А что самое ужасное - состоящая лишь из скрипа, скрежета и голосов. Нынешнее поколение не особо страдает - они даже не знают, что такое музыка. Не знают. Правое предплечье нестерпимо чешется, и я переворачиваюсь на спину, чтобы поскрести ногтями кожу. У меня набиты рукава, яркими картинками разукрасив мою жизнь. У Джойса были такие же. Татуировки ещё не под запретом, но их делают всё реже - зачем, если ты не ходишь на концерты? Да я, собственно, тоже никогда на них не был, но главное - верить. Я не знаю, что сейчас с Джойсом. Надеюсь, они вернут мне хотя бы половину моего друга, желательно ту, что с головой и глазами цвета моря. За окном ложится рваными клочьями снег, укрывая сухую землю одеялом. Я сел на своей койке и взглянул в мутное стекло. Жутко холодно. Я щёлкаю пальцами и на ладони распускается лепесток пламени - горячего, живого. Я невольно улыбнулся, глядя, как пляшет огонь, жадно облизывая мою кожу, но не причиняя ей никакого вреда. Джойс бы сейчас обязательно пошутил, что я смотрю на пламя, как на ручного зверька. ...Музыка была запрещена четверть века назад. Сначала из продажи исчезли музыкальные инструменты, потом - диски и пластинки. Из всемирной паутины удаляли музыкальный контент, не оставляя ничего, кроме аудиокниг и учебников. На известных музыкантов началась охота, их вырезали поголовно, круглосуточно крутя по новостям отрубленные головы с проколотыми бровями и закатившимися глазами. Это был словно жуткий ночной кошмар с одной лишь разницей: ты не мог проснуться. Правительство узнало, что музыка усиливает у населения проявления мутаций. А неуправляемая страна была им не нужна. И именно поэтому она оказалась под запретом... Джойс спел вчера не столько для себя, сколько для меня. Поэтому сейчас я мог с лёгкостью усмирять пламя, казавшееся мне и вправду ручным зверьком. Я устал от этого. Огонь послушно лизнул деревянную стену, жадно поглощая препятствие. Я вышел наружу, чувствуя, как по венам течёт раскалённая лава. Снег таял под моими ногами, превращаясь в ручейки и лужи. Алые волосы трепетали на ветру, уподобляясь пламени, бушующему за моей спиной. Я приведу в этот город лето, растоплю отвратительную вечную мерзлоту. В левой моей руке была гитара Джойса - потёртая, кое-где поцарапанная, но так хорошо ложащаяся под пальцы. И теперь мои следы горели, зажигая землю. Я стану светочем в этой тьме. Я буду гореть, чтобы светить. Я буду петь.