По спирали

– Здравствуй, мой друг. Александр открыл глаза. И сразу же прищурился – свет с непривычки показался чересчур ярким. Картинка в глазах слегка дрожала, искажаясь, и на мгновение он увидел перед собой призрак со старого портрета: осанка, прическа, плащ. Но затем Александр моргнул, и видение пропало. Остался юноша, его ровесник. То есть на год старше, конечно: ему уже двадцать один. Но всё тот же Феликс – только непонятно зачем нацепивший гроссадмиральскую форму, как раз с тем самым – точнее, того самого цвета – плащом. И черты лица у него тоньше – говорят, в мать, которую никто никогда не видел. И глаза одинаковые, ярко-синие – сейчас, когда тот наклонился поближе, всматриваясь, это хорошо было заметно. Александр успел улыбнуться про себя, хотя совсем слабо: Феликс не сумасшедший, если не стал копировать еще и эту особенность. Успел мысленно улыбнуться, встретиться взглядом: прямо и не боясь. Но ответить ничего не успел. – То есть, мне, наверное, следовало бы сказать – «мой император»? Извини, но это, похоже, больше не про тебя. Феликс, его друг детства, смотрел на него без злости. По крайней мере, так казалось. Александр вздохнул – на самом деле, он хорошо знал, что полная гроссадмиральская форма на Феликсе Миттермайере – то есть фон Ройентале – не просто так. С самого начала мятежа тот принял высшее звание имперских вооруженных сил. – Здравствуй, – наконец, сказал он. Это смотрелось еще более абсурдно – дружелюбный тон их обоих – с учетом того, что Александр располагался пусть и в удобном кресле, но со связанными сзади руками, а приволокли сюда юного правителя и вовсе в бессознательном состоянии. – Значит, с тобой всё в порядке. Я боялся, как бы они не повредили тебе всерьёз. Я не хотел, – заявил Феликс, по-прежнему глядя Александру в лицо. В лицо, но не в глаза, хотя не получалось определить, отвел ли кто-то из них взгляд первым. Руки Феликс сложил за спиной, но по едва заметным движениям становилось понятно (если хорошо его знать), как он беспокойно перебирает пальцами или стискивает запястье ладонью – и опять отпускает. Александр немного умел наблюдать за людьми. Но только по рукам, по взгляду, по движениям губ нельзя было прочитать всего, что хотелось бы. – А чего ты хотел? Может, хотя бы сейчас расскажешь? Лицом к лицу, так сказать? Феликс неожиданно легко кивнул: – Расскажу. Вообще, я мог бы прислать ультиматум. Но решил, что так будет быстрее. Александр пошевелился. Больно не было – просто неприятно и слегка унизительно. Но он чувствовал не стыд, а злость. Наверное, это была одна из немногих черт – кроме, конечно, цвета волос, – доставшихся ему от отца. Феликс заметил его движение. Улыбнулся уголком губ – очень знакомо. – Я даже могу развязать тебе руки. Врукопашную тебе не победить – даже твой отец не победил бы моего, это все знали, – а ничего другого у тебя не осталось. Хочешь? Александр постарался посмотреть на друга – бывшего друга? – с вызовом. Тот делано-равнодушно пожал плечами, сразу став больше похожим на тот самый портрет. А Александр вспоминал, как недооценил его – нет, действительно, кто бы мог подумать, что у Феликса всё всерьез? Что тот еще в последний год обучения начал обдумывать план? И молодые адмиралы, конечно же. Так их теперь называли. Он знал многих из них – Вильгельма фон Айзенаха, например. Или Мартина Валена, начальника столичной полиции. Но они, в отличие от Феликса, не были его друзьями. Мама всегда говорила, что в политике с дружбой очень и очень плохо. Когда дело доходит до вопросов власти, даже настоящая, как в лучших книгах, дружба может трещать по швам. Даже тем, кого любят, политики не доверяют, не верят в людей до конца. Она говорила так – и вздыхала, будто вспомнив о чем-то или о ком-то. Мама. Он нарушил ее правило: любил ее и верил в нее, она же была самой лучшей – и матерью, и императрицей. Нет, Александр решил, что об этом уже не позволит себе вспоминать, и тем более – не заплачет. – Всё очень просто, мой друг, – говорил дальше Феликс, всё с тем же неестественно-безмятежным выражением на лице. – Власть должна быть у сильнейшего. У того, кто больше всех достоин. А ты – у тебя умная голова, но смотри сам: я разгромил лояльный тебе флот вчистую. Хоть по результатам, хоть по очкам. Я просто должен был завершить то, что не закончил отец. Он ведь предвидел это – или предчувствовал. Но его убили, – с внезапной злостью закончил Феликс. – Кто убил? Феликс, ты в своем уме?! – едва ли не закричал Александр. Глаза Феликса загорелись – он стиснул кулак. – Думали, я не догадаюсь? Думали, отделаетесь общими словами – об обмане, о предателе этом… как там его звали, как-то на «Г», сейчас не вспомню… а, неважно, о терраистах? Отец был не из тех, кого можно просто так обвести вокруг пальца – и не каким-то там мелким сошкам. Мне… мне мой другой отец рассказывал, – Феликс явно сбился, не зная, как теперь называть человека, в семье которого вырос. – Он всегда мне рассказывал об отце, с детства. Как они вместе сражались, и каким человеком отец был, и что говорил о достоинстве и о власти. Все думали, я ребенок. Я был ребенком, но дураком-то не был! – Феликс вновь посмотрел на Александра в упор – и не выдержал, начал расхаживать по комнате, всё так же сцепив за спиной руки. Александр только сейчас толком разглядел, где находится – строгое помещение, стальные стены, функционально-простая мебель, в основном из металла и пластика. Ничего лишнего, разве что одинокий шкаф с книгами. Очень похоже на какую-нибудь старую военную базу. А Феликс, между тем, резко остановился. – И что сказал император перед смертью, я тоже знаю. – Тебе и это рассказали. Но… – Александр нахмурился, – я не подумал бы, что герр Миттермайер… – А стоило бы, – перебил Феликс. – Он ничего не имел против твоей матери, как жены императора, а вот в качестве единоличной правительницы… другой вопрос. Да, у него был долг. Соблюдать лояльность. Служить империи. Но в семье-то можно быть полностью честным. Да, я всё знаю, – он еще раз кивнул, будто убеждал сам себя. – В точности, как записано. Завещание. Править должен достойнейший. Если ты не покажешь нужных способностей. – И ты думаешь, твой отец бы тебя одобрил? – зло спросил Александр. – Даже несмотря на это? – Мой отец так вообще терпеть не мог твою мать, и я же сказал… А, ты про моего другого отца. Не знаю. Может быть. Наверное. Феликс резко отвернулся, а затем неожиданно шагнул к Александру, опять наклоняясь к его лицу. Сощурился. Александр стиснул зубы. – У тебя глаза твоей матери. – Не смей больше про мою мать!.. Ее больше нет. Феликс кивнул, неожиданно останавливаясь, отходя на шаг. Будто танцуя. – Разумеется. Иначе бы ты не был императором, а я бы не мог тебя свергнуть. Но не думай, что я не жалел. Она была ко мне доброй, когда я был маленьким. Александр еще раз напомнил себе, что императору – даже свергнутому – не пристало плакать. Мама погибла нелепо: какая-то республиканская группировка устроила теракт на торжественной церемонии введения в строй первого крейсера шестого поколения. Под ударом оказалась не только она – несколько высших государственных и военных чинов. Он ведь еще поэтому долго не мог полностью поверить тем подозрениям… Ведь именно теперешние адмиралы Феликса заполнили брешь. (Благо, о том, как повышали поколение их отцов, никто еще не забыл). И посоветоваться оказалось почти что не с кем… Столько дел одновременно навалилось. Если бы он чаще успевал говорить с господином министром Фернером… И вдруг в его мозгу промелькнула другая мысль. Она была ослепительная, как молния. – Ты… ты договорился с демократами?! – Не я, – Феликс покачал головой. – Мои… союзники. Я же говорю – я жалел. И я бы не позволил, чтобы мой другой отец пострадал, ни за что не позволил бы, – он резко вдохнул и выдохнул, будто внушая себе, что и правда не имел отношения к случившемуся. В глазах мелькнуло что-то вроде стыда – или Александру почудилось. А ведь после того теракта он весьма сурово обошелся с автономной республикой. Даже лично положил список санкций на стол министра промышленности. И теперь Баалат поддерживал мятежника-Ройенталя. История не всегда повторяется в точности. Особенно если на этот раз Ройенталь сражается в космосе действительно лучше, чем Лоэнграмм. – Но твоя мать всё равно была виновата. Она была одной из тех – из тех самых, против которых восстал отец. А император слушал их, верил им, и стал слаб. Так что отец хотел как лучше. Просто ему не дали. Тогдашний военный министр – это было его рук дело. Во многом. И терраисты ваши, и прочее… Я знал. Я давно это знаю. Он умер, а то бы я отомстил и ему. – Твой… в смысле, герр Миттермайер не мог этого говорить. Несмотря ни на что. Я его тоже знал, – упрямо произнес Александр. И Феликс неожиданно с ним согласился. – Он и не говорил. Просто я еще читал кое-что. Написанное отцом в те дни. Записи скомканные, смутные – что-то он даже диктовал ординарцу. Не мог сам писать. Или не было времени. Но можно немного разобраться, если верить ему – а не бредням про обман и всё прочее. А тут уже мой другой отец мне помог. Он тоже верил в отца, до последнего верил, – это Феликс проговорил сквозь плотно сжатые губы. А затем замолчал. Шли долгие, мучительные секунды. – И это всё? Феликс медленно покачал головой. – Нет. Но что-то ты и так знаешь. Это уже не про меня, а про тех, кто со мной. Один бы я ничего не смог. – Почему вокруг тебя собрались все эти молодые адмиралы? – спросил Александр. – Догадываюсь. Уж в этом-то я понимаю. – Не сомневаюсь. Тогда поймешь и то, что наша Империя всегда была по природе военной. И будет дальше. Военные – самые достойные люди. Подлинная элита. Знать бы еще, почему не поддержали отца… Может быть, шантаж. Я всё выясню, – пробормотал Феликс вполголоса, и, кажется, хотел продолжить, но Александр его перебил: – А с кем будут воевать достойные? Баалат у вас, вроде, в союзниках. Феликс замешкался лишь на мгновение. – Враги всегда найдутся. Может быть, даже в другой галактике. Или в этой же – она изучена только на четверть. Мы вместе читали те журналы, помнишь? – В его блестящих глазах на секунду-другую опять зажглось что-то прежнее. – Помню, – медленно проговорил Александр. Журналы Имперской Академии Наук, статьи по астрофизике. Феликс больше любил практику, а Александр увлекался в том числе и теорией. Это хорошо сочеталось, дополняло одно другое. Они думали, что всегда будут вместе. Как завещал отец. Отец Феликса завещал ему нечто совсем другое. Лицо Александра застыло. – Значит, всё правильно, – кивнул Феликс, словно не замечая. Показалось, что он сейчас улыбнется – но с самого начала их разговора больше улыбок не было. Никаких. Вдруг он огляделся по сторонам – словно очнувшись от транса. И затем пригладил волосы, поправил плащ – добиваясь того самого сходства с портретом. Жесты выходили преувеличенно, нарочито небрежными, будто Феликс долго тренировался, чтобы получалось как надо. – Так. Я бы с тобой поговорил и дольше, но мне пора. Надо решить еще некоторые вопросы. Как императору. А ты… Феликс скользнул к нему за спину, быстро наклонился и одним движением разрезал веревки. Это выглядело почти картинно. Александр сразу же начал растирать руки. Он действительно не стал сопротивляться – зачем? Феликс был прав. Александр всегда больше любил книги, чем спортивные тренировки. А теорию – больше, чем практику. И знал, что некоторых от разговоров, будто императрица родила сына не от супруга, удерживает только несомненное внешнее сходство. – А ты сиди здесь. У тебя есть еще время подумать, что делать дальше. Еду тебе принесут. Распоряжусь. Феликс замер перед ним на мгновение, затем повернулся. Плащ скрывал напряженную спину, но не до конца. Александр, прикрыв глаза, на секунду представил, что может выстрелить. Улыбнулся, находя в этом последнее утешение, – хотя не знал, смог ли бы наяву стрелять в друга. А когда снова посмотрел вокруг, уже хлопнула дверь, и в комнате он остался один. * Феликс фон Ройенталь зашел к себе в кабинет, заперся изнутри и прислонился к двери спиной. Так была опасность запачкать плащ – но у него этот плащ уже давно не единственный. Плащ он уже через пару минут сбросил на спинку стула. Жесткого металлического стула – военная база не предусматривала комфорт, но у Феликса не было каких-то там особых потребностей. Он обнаружил на столе кофе – даже не слишком холодный. И несколько донесений, из тех, которые получал ежедневно. Но сейчас у него не было желания их читать, хотя обычно он работал добросовестно, даже от рутины не уклоняясь – это тоже было тем, что он перенял от отца. Настоящего. Феликс не знал, что делать с Александром – с Алеком, с которым он дружил в детстве, у которого была мать, добрая и ласковая, когда не императрица, а просто тетя Хильда, и тетушка Аннерозе, готовившая вкусные пироги. Феликс вдруг представил, как заходит в дом кронпринцессы – бывшей кронпринцессы – и говорит: «Тетушка, я сверг вашего племянника – вы теперь приготовите мне яблочный штрудель?». Представил – и рассмеялся. Надо будет собрать военный совет, а на совете решать. Только он почему-то гнал от себя мысль о самом вероятном решении, которое примут его адмиралы. Но он же действительно не хотел. Ничего такого не хотел, то есть… Феликс потряс головой. Он просто хотел восстановить справедливость. Феликс отодвинул стул и сел, глядя в столешницу. Зло стукнул кулаком по столу. Он не должен сомневаться – а отступать было поздно еще в самом начале, когда он договорился с Вилли, командовавшим гарнизоном Шаттенбурга. Не имеет значения, чего он и когда не хотел. Они уже были на расстоянии одного гиперперехода от Новой столицы. Зря всё-таки Александр полетел с войсками – он не полководец. И начал действовать гораздо медленнее, чем Феликс и его адмиралы. Как говорил один древний – тоже полководец, а затем и правитель: «Жребий брошен». Послезавтра он возложит на себя корону – так, как сделал это император Райнхард, на той голографической записи, которую все смотрели на школьных уроках новейшей истории. А на него будут смотреть те, кому он обязан властью… А еще – отцовский портрет. Будет смотреть внимательно, требовать: «Не подведи». Тот император – он подвел тех, кто помог ему добиться всего. Он оказался недостоин… Изменил. Так не должен поступать властитель… Вознаграждать – достойнейших, по заслугам, при жизни – вот так надо… Да. Он, Феликс, никого никогда не предаст… Он только ведь мстил… Это – не считается… Точно не считается… Мысли путались, и скоро Феликс спал тревожным сном, уронив голову на сложенные руки. Ему снился черноволосый мальчик, допоздна засидевшийся за книгами. Кофе давно и безнадежно остыл, и мама опять – нет, не будет ругаться, но так посмотрит, что Феликсу захочется больше ни за что ее не огорчать, хотя он уже взрослый – ему целых тринадцать лет. Почти четырнадцать. И он уже кадет. А герр Ламберт – тот самый, который когда-то недолго жил у них дома, пока Феликс был совсем маленьким – обещал показать ему кое-что, когда он поступит в военную академию. Что-то, связанное с его отцом – настоящим отцом. Может быть, записи, сделанные его рукой в то самое время. Феликс не знал, но ему очень хотелось узнать. Он отложил книгу и посмотрел в окно – на далекие звезды. И улыбнулся, потянувшись к звездам ладонью – а те не хотели даваться в руку, как и всегда.