От любви до ненависти

Направляясь из Мадрида в Париж, юная инфанта мечтала о веселой жизни во Франции, о которой столько слышала в мрачных стенах прохладного и чопорного Эскориаля. Однако жизнь французской королевы разочаровала ее – супруг оказался мрачным и замкнутым юношей, вечно занятым какими-то странными и совсем не королевскими увлечениями, и абсолютно не интересовался своей юной супругой. Королева-мать, хоть и дарила невестке ласковые улыбки, но сразу дала понять, что от нее ждут наследников престола и безукоризненного поведения. Анна Австрийская бродила по Лувру, поеживаясь под изучающими взглядами придворных и, пожалуй, со слишком наигранной поспешностью шарахаясь от темных углов, в которых то и дело обнаруживались переплетенные в объятиях парочки. То, что при мадридском дворе казалось невозможным, в Париже было нормой. Почти для всех, кроме королевы. Правда, Мари, супруга коннетабля, утверждала, что и королевы могут позволять себе весьма многое, если подходить к делу с умом. Анна тихо улыбалась, мило краснела и отмалчивалась, прячась за тяжелыми веерами. - Право же, дорогая моя, к чему хоронить такую красоту, уж если она не нужна мужу! – нашептывала Мари вечерами, томно обмахиваясь краем верхней юбки. Молодая королева отмалчивалась и присматривалась к окружающим ее мужчинам. Увы, большинство были либо слишком стары, либо недостаточно привлекательны, либо не в меру наглы. Словом, объекта для влюбленности найти никак не удавалось. - Нет-нет, ваше величество, если сейчас вы пойдете турой, то дадите мне возможность поставить вам мат всего в три хода. – Епископ Люсонский быстро вернул фигуры в исходное положение. Он бросил быстрый взгляд на противницу, подавившую зевок. – Вам наскучила игра? - Нет, ваше преосвященство, что вы! – Анна с треском распахнула веер, спеша прикрыть порозовевшее лицо. - Если королева зевает во время игры, значит, игра недостойна ее августейшего внимания, – улыбнулся он, чуть отодвигаясь от стола. - Вы теперь покинете меня? – спросила королева, опустив глаза и браня себя за неподобающее особе королевской крови поведение. - Если таково ваше желание, ваше величество… - епископ сделал было попытку подняться, но Анна схватила его за руку. - Я хотела бы, что бы вы остались и… побеседовали… со мной… - выдавила она едва слышно, боясь поднять глаза. Ей казалось, что она ведет себя чудовищно распущенно. В Эскориале ей наверняка пришлось бы пережить немало неприятных минут за столь неподобающее поведение, еще и по отношению к духовному лицу! Вспомнив, что в комнату в любой момент может войти прислуга с закусками, королева быстро отдернула руку. Люсон внимательно посмотрел на собеседницу: - Ваше величество что-то тревожит? – мягко спросил он, чуть наклоняясь вперед. – Возможно, вы хотите чем-то поделиться? - Да! То есть я не знаю! – Анна окончательно смешалась и надолго умолкла, вертя в руках спасительный веер. Епископу он казался слишком тяжелым и вычурным для молодой женщины, но подобные конструкции были крайне модны в этом сезоне, и каждая уважающая себя дама считала обязательным отяготить руки такой безделушкой - Послушайте, дочь моя, - наконец нарушил молчание епископ и придвинулся еще ближе. – Я не только придворный, но и ваш духовник, и если вашу душу что-то смущает… Королева закусила губу, все еще не решаясь поднять глаза на епископа. Тот молча ждал, не сводя с нее взгляда. Наконец Анна глубоко вдохнула и, к собственному удивлению, разрыдалась, судорожно вцепившись в сутану собеседника и скомкано, взахлеб выплескивая на него все накопившиеся обиды и сомнения. Епископ осторожно гладил всхлипывающую женщину по спине, успокаивающим тоном говоря какие-то подходящие к случаю слова. Кое-как отлепив ее от груди, он вытер ей лицо собственным платком и заставил выпить несколько глотков вина. Анна все еще судорожно всхлипывала, мертвой хваткой вцепившись в мужчину. Люсон не расслышал, что именно послужило причиной столь отчаянных рыданий, но общие причины состояния королевы понимал. Он тяжело вздохнул, пытаясь подобрать верные слова. - Ваше величество, я понимаю, что вам приходится нелегко, - начал он ласково, – но вы – королева Франции, а значит, должны быть сильной. - Но я здесь совсем одна! – пролепетала Анна, жалобно глядя на духовника. Тот снова вздохнул. - Королевы никогда не бывают одни, ваше величество, - Люсону внезапно стало отчаянно жаль эту женщину, напомнившую ему собственную горячо любимую племянницу, которая так же лила слезы перед браком. – Вам досталась нелегкая судьба, но если Господь возложил на вас бремя королевского венца, значит, он дал вам и силы, чтобы его нести. Королева вяло кивнула, шмыгнув носом громко, по-детски, все еще борясь с остатками душивших ее рыданий. - Король совсем меня не любит! Сказала, и сама вздрогнула от собственной дерзости. - Я не могу судить о том, что творится в душе у короля, – епископ говорил тихо, накрыв ладонью все еще цепляющуюся за него руку королевы. – Но я точно знаю, что вы муж и жена перед Богом и людьми, и ваш святой долг с честью переносить все радости и невзгоды вместе с вашим супругом. - Но я не знаю ничего о его заботах! - Значит, его величество бережет вас от лишних горестей, и как хорошая жена вы должны благодарить Бога за столь заботливого супруга, ограждающего вас от тревог и волнений. Убедившись, что королева более-менее успокоилась, епископ Люсонский поспешил откланяться, сославшись на неотложные дела. Анна кивнула, отпуская его, тем более, что фрейлина как раз внесла целый поднос сладостей, которыми юная королева и принялась утешаться. Собственно, никаких особых дел у Люсона не было, однако общество королевы пробудило в нем свежие болезненные воспоминания, и епископу было необходимо время, чтобы подавить эти чувства вместе с жалостью к ее величеству. Анна Австрийская тем временем, нахохлившись в кресле, лениво ковыряла варенье. Мари, ее верная подруга и наперсница, радостно щебетала, надеясь, что ее трескотня поднимет настроение королевы. Однако ее величество витала в своих мыслях и очень скоро отослала фрейлин, сославшись на крайнюю усталость. Оставшись одна, Анна попыталась читать, но смысл книги ускользал от нее. То и дело на ум приходил епископ Люсонский, который так заботливо обнимал ее сегодня и гладил по руке. Анну давно уже никто не обнимал так осторожно и ласково. Не говоря уж о священниках, которые, будь она в Мадриде, наверняка отчитали бы ее за неподобающее королеве поведение. А вот Люсон, оказывается, понимал ее. С этими мыслями Анна в конце концов уснула, крепко обняв подушку и робко улыбаясь. Во сне епископ снова обнимал ее, говоря что-то не слишком понятное, но наверняка важное, и время от времени касался губами лба инфанты. Утро показалось Анне на диво ясным: солнечные зайчики радостно порхали по комнате, отражаясь в высоком венецианском зеркале, за окном истошно щебетали птицы, и даже ветерок, доносящийся с Сены, приносил с собой не привычный смрад, а запах скошенной травы. Напевая себе под нос, ее величество после мессы изъявила желание спуститься в парк. Фрейлины с удивлением наблюдали за резвящейся королевой, позабывшей о суровом испанском воспитании. Сегодня она вела себя почти так же, как любая француженка ее возраста, шепчась с Мари де Люинь и пританцовывая между живыми изгородями. Впрочем, жизнерадостное настроение не мешало ей внимательно поглядывать на придворных, прохаживающихся по аллеям парка. - Вы кого-то ищете, ваше величество? – спросила Мари заговорщическим шепотом, беря венценосную подругу под руку. - Нет-нет, с чего вы взяли? – Анна опустила глаза со смущенной улыбкой. - Вы так внимательно вглядываетесь в аллеи… - коннетабльша наклонилась поближе. – Ну же, Анна, поделитесь со мной! - Боюсь, Мари, мне нечем делиться. Честное слово! - И поэтому ваши глаза так сверкают, а щеки полыхают, как розы? – Мари хихикнула. – Не пытайтесь обманывать меня, Анна, похоже, кто-то из наших мужчин имел счастье найти ключик от вашего сердца! - Ах, оставьте, Мари, вы просто читаете слишком много романов! – отмахнулась Анна, жадно глядя в конец аллеи, где как раз появилась высокая фигура в пурпурной сутане. Епископ шел в шаге от королевы-матери, что-то ей говоря. Анна вспомнила о сплетнях, гуляющих по Лувру, и прикусила губу. Радужное настроение померкло, точно испугалось это увядающей женщины в черном. - Мари, а правду говорят, что епископ… - королева запнулась, подбирая слова, - весьма близок с ее величеством? - Да, муж говорил, что епископ соблазнил ее величество пылкими проповедями и весьма галантным обхождением. Сперва, правда, он соблазнил покойную маршальшу д`Анкр, но потом подобрался к королеве-матери, и бедная Элеонора получила отставку. Она, говорят, просто обезумела от ревности, даже пыталась прибегать к помощи магии, чтобы вернуть любовника к себе, – Мари говорила тихо и быстро, захлебываясь от восторга. Больше любовных романов она любила только рассказы о чужих любовных похождениях. - А что же Люсон? – спросила Анна, вглядываясь в лицо епископа, мало что выражающее, помимо светской улыбки. - А что ему? Говорят, на отсутствие женского внимания ему жаловаться не приходилось, но связь с королевой-матерью куда полезнее для карьеры, чем связь с какой-то маршальшей. Даже если она и ходит в подругах королевы. – Мари внимательно посмотрела на заинтересовавшую ее подругу группу. - Мне просто подумалось, что королева-мать уже не так молода и красива, как раньше, а епископ… - Тоже не слишком юн! – подхватила мадам де Люинь, звонко рассмеявшись. – Ей-Богу, они отличная пара! Анна выдавила из себя компанейскую улыбку, наблюдая, как Люсон с галантным полупоклоном передает свекрови какой-то сверток. Мария Медичи благосклонно улыбнулась своему фавориту, удержав его руку в своей несколько дольше, чем позволяли приличия. Королева почувствовала, что злится на свекровь и на епископа, которые вели себя чудовищно вызывающе, даже не пытаясь скрыть свою греховную связь. - Ваше величество, становится слишком жарко. Нам пора, – Мари твердо потянула королеву в сторону Лувра, подав свите знак возвращаться. Оглянувшись напоследок, Анна увидела повернувшегося в их сторону епископа. В какой-то момент ей показалось, что он смотрит на нее, и сердце в груди застучало быстрее, разгоняя по венам не только кровь, но и какое-то новое, немного пугающее ощущение. Следующие несколько дней Анна тщетно ждала визита своего духовника. Епископ сопровождал королеву-мать в монастырь кармелиток, присутствовал с ней на заседаниях совета, и молодая королева видела его лишь мельком то в мрачных коридорах Лувра, то в дворцовом парке, то на мессах. Епископ с неизменным почтением отвешивал ей глубокие поклоны и ласково улыбался. Косясь в сторону свекрови, Анна решила, что Марии Медичи Люсон улыбается куда холоднее и сдержаннее. Поразмыслив еще, она пришла к выводу, что королеву-мать Люсон никогда не любил (да и как можно полюбить такую старую развалину) и наверняка тяготился ее обществом, чтобы оставаться при дворе. Утешаясь подобными мыслями, Анна с нетерпением ждала следующего визита епископа, порываясь послать за ним и пугаясь следующей встречи. Наконец, не выдержав ожидания, она послала за духовником. Епископ явился к королеве с завидной скоростью, радуясь возможности оттянуть утомительно длительный вечер в компании королевы-матери, весьма недовольной стремлением сына отстранить ее от политической жизни. - Ваше величество пожелали меня видеть? – епископ отвесил королеве вежливый поклон, отметив, что в комнате они находятся одни. Безусловно, под дверями топчутся дамы в надежде что-то подслушать, но из помещения ее величество удалила всех. - Да, ваше преосвященство, мне стало одиноко, и я надеялась, что вы составите мне компанию в игре, – Анна улыбнулась, жестом предлагая гостю опуститься на диван рядом с ней. - И во что же вы желаете сыграть? – Люсон скользнул взглядом по ломберному столику, на краю которого теснились коробки с шахматами и набором трик-трак. Именно на последний и указала ему молодая королева. - У меня на родине мы часто играли на желание, – сказала она, слегка краснея. – И я надеялась, что вы не откажете мне в этой прихоти. Брови Люсона удивленно дрогнули, обозначив раннюю морщину на лбу. - На желание, ваше величество? Анна молча кивнула, отчаянно надеясь не покраснеть. Епископ улыбнулся ей и потянулся за коробкой, размышляя, какое же желание решила выразить его подопечная столь необычным способом. Расставив фишки, Люсон вручил Анне одну из игральных костей, зажав в кулаке вторую. Про себя он решил непременно проиграть. Во-первых, чтобы доставить удовольствие королеве, которая сегодня казалась ему совсем девочкой, а во-вторых – чтобы удовлетворить собственное любопытство. Разыграв право первого хода, которое, разумеется, досталось королеве, Люсон погрузился в размышления под щебет королевы. Анна, пребывающая в на редкость приподнятом настроении, обрушила на него все скопившиеся новости и впечатления - от невероятно уродливого мопса кого-то из дам до невыносимо скучной проповеди на нынешней мессе и глупого аграфа, присланного ей в подарок старым Роганом. Между делом, королева подсаживалась все ближе, заглядывая собеседнику в глаза. Епископ улыбался, метал кости и весьма внимательно следил за тем, чтобы ситуация на доске складывалась неизменно в пользу королевы. - Ваше преосвященство, а почему вы сегодня все молчите? – спросила она, переводя дух после особенно длинной тирады. - А что бы ваше величество хотели услышать? - Что-нибудь захватывающее! И интересное. А то его величество говорит только о соколах да гончих, – пожаловалась королева и глубоко вздохнула. - А вам бы хотелось чего-то более увлекательного. Понимаю. – Люсон улыбнулся. – Однако что же вам рассказать? Королевский совет и политика, боюсь, будут слишком скучны для вас! - Неужели у вас в запасе нет ни одной занимательной истории? – глаза королевы опасно заблестели, и епископу, испугавшемуся возможных слез, пришлось срочно вспоминать подходящую случаю историю. - Пожалуй, я расскажу вам шутку, которую сыграли с беднягой Раканом, – быстро проговорил он, вызывая в памяти рассказанную ему недавно парижскую байку. – Мадемуазель де Гурне, хоть и называет Ракана не иначе как «обезьяной Малерба», прислала ему в подарок свою книгу. Впрочем, она послала ее и Малербу, которого терпеть не может, но это не относится к делу. И вот, прознав, что поэт собрался нанести этой даме визит в три часа пополудни, дабы поблагодарить ее за дар, шевалье де Бюэй и Ивранд решили разыграть обоих. Де Бюэй отправился к мадемуазель к часу дня. Горничная докладывает старой деве, что ее спрашивает некий молодой дворянин. Та в это время писала стихи, но решила, что к стихам всегда можно вернуться, а молодые дворяне навещают ее отнюдь не часто, потому велела звать гостя. Бюэй назвался Раканом, чему мадемуазель де Гурне поверила, поскольку знала поэта лишь понаслышке. Приняла она его весьма учтиво и поблагодарила за то, что столь молодой блестящий дворянин нашел время, дабы навестить бедную старуху. Следует сказать, что своей галантностью и остроумием он совсем разоружил бедняжку, и она с трудом согласилась его отпустить. Не успел де Бюэ откланяться, как на пороге появился не менее молодой и блестящий господин Ивре. Поскольку дверь была полуоткрыта, Ивре вошел без доклада и, также представившись Раканом, принялся очаровывать нашу поэтессу учтивой дерзостью. Мадемуазель заподозрила, разумеется злой умысел, но Ивре так правдоподобно возмущался дерзости предыдущего гостя, что она ему поверила и рассталась с ним в самом радужном настроении. Каково же было удивление бедной женщины, когда дверь распахнулась в третий раз, и на пороге предстал сам господин Ракан – запыхавшийся, утирающий лоб рукавом и чертыхающийся через слово! Разумеется, после первых двух гостей мадемуазель не поверила, что нескладный и грубый господин и есть мсье Ракан. Она подняла крик, сбежались соседи, кликнули стражу, и бедняге пришлось спасаться от нее через окно по лестничной веревке! Подождав, пока королева отсмеется, Люсон, пофыркивая от разбиравшего его компанейского смеха, продолжил: - Разумеется, в тот же вечер мадемуазель де Гурне рассказали всю правду. В отчаянье она наняла карету и на следующее же утро спозаранку поехала извиняться. На беду, Ракан еще спал, и она, отдернув полог, принялась его будить. Когда, открыв, глаза поэт увидел над собой лицо почтенной старой девы, он бросился спасаться в чулан, откуда его удалось выманить после долгих уговоров. Но нет худа без добра – эти двое теперь стали неразлучны, и мадемуазель де Гурне при каждой встрече просит у него прощения. Королева звонко расхохоталась, восторженно глядя на собеседника. Веселья ей добавляло и то, что последним своим ходом они вывела с доски последнюю фишку, тогда как у епископа их оставалось целых три. Люсон склонил голову, признавая свое поражение. - Каким же будет желание вашего величества? – Спросил он, поднимая на нее глаза. Анна на мгновение смешалась и ткнула пальцем в первое, что попалось ей на глаза – бархатный мешочек, в котором епископ носил четки с молитвенником. - Оставьте мне это! – выпалила она, чувствуя, как ее щеки заливает краска. Епископ улыбнулся и, сняв требуемое с пояса, протянул ей. - Молитвенник достаточно было просто попросить, дочь моя, – Он ласково взглянул на нее. – Сделать такой подарок духовной дочери - всегда радость для любого священника. Анна смутилась еще больше, сжав вожделенный мешочек обеими руками. Когда епископ встал, чтобы откланяться, ей даже не хватило духу остановить его. Когда Люсон был уже почти у двери, она все же окликнула его. - Ваше преосвященство, вы действительно считаете меня дочерью? – спросила Анна, закусив губу. - Но вы и есть моя духовная дочь, – епископ обернулся у двери, удивленно глядя на потупившуюся королеву. - Просто отец, уходя, всегда целовал меня… - прошептала она, комкая в пальцах мягкую ткань. Епископ застыл на месте, не решаясь ни ответить, ни выйти вон. Анна беспомощно смотрела на него, пунцовая, и часто моргала. - Простите, я понимаю, что королеве не подобает такое поведение. Но… - ее голос стал едва слышным, – я так скучаю по отцу! Тяжело вздохнув, Люсон вернулся обратно и, опустившись на колено, осторожно коснулся губами ее лба. - Со временем вы смиритесь, дочь моя. А потом и привыкнете, – он чуть сжал ее руку и быстро покинул комнату. Епископ столь стремительно покидал покои королевы, что едва не столкнулся с госпожой де Люинь, направлявшейся к своей царственной подруге. Проводив священника удивленным взглядом, Мари продолжила свой путь, размышляя, что же могло побудить столь спокойного и сдержанного духовника королевы так поспешно передвигаться по дворцу. Между тем Люсон, тяжело опустившись на сидение экипажа, закрыл глаза и сжал ладонями виски. Карета со скрипом двинулась в сторону Люксембургского дворца. Епископ, пытаясь подавить приступ головной боли, размышлял, что, возможно, в окружении молодой королевы не хватает зрелых женщин, способных заменить ей если не родительниц, то какую-нибудь нянюшку из мадридского детства. - Вы очень задержались, епископ! – Мария Медичи встретила фаворита весьма кислым выражением лица. Только что она проиграла очередную битву с сыном и вынужденно признавала самой себе, что Людовик оказался не таким уж беззубым рохлей, как ей казалось все эти годы. - Простите, ваше величество, я задержался у королевы Анны, – епископ поцеловал протянутую ему руку и опустился в кресло напротив собеседницы. - Похоже, испанское воспитание сделало мою невестку весьма набожной? – поинтересовалась королева-мать с легкой ревностью. - Это так, ваше величество. Однако, - епископ на секунду умолк, подбирая слова, – мне кажется, что ее величеству стоит подобрать менее легкомысленную компанию, чем мадам де Люинь. Сегодня королева выиграла у меня в трик-трак молитвенник, видимо, находя это забавным. - И вы не объяснили ей недопустимость подобного поведения? – удивилась Мария Медичи, подаваясь вперед. Епископ равнодушно пожал плечами: - Она всего лишь дитя, государыня. Неопытное, неразумное дитя, заброшенное в чужую страну. Королева-мать улыбнулась, с трудом скрывая свое облегчение. - Ну что ж, оставим эту тему. Я хотела обсудить с вами некоторые вопросы, которые будут затронуты завтра на королевском совете… Епископ покорно склонился над предложенными ему бумагами, выбросив из памяти и молодую королеву, и ее шалости. - Ваше величество, епископ покинул вас весьма взволнованным, чуть не затоптал меня спеша убраться из ваших покоев, – прощебетала мадам де Люинь, с любопытством вытягивая шею. Однако, к ее большому разочарованию, королева, откинувшись на подушках, лениво листала молитвенник. Судя по весьма потрепанному виду, книга была старой и дорогой ее величеству исключительно как память о каком-то мадридском родственнике. Но упоминание о смятении духовника все же заставило молодую королеву встрепенуться. - Он выглядел взволнованным? – вырвалось у Анны прежде, чем она успела прикусить себе язык. Мари улыбнулась и присела на подушку у ног королевы. - Ну, господин епископ, как правило, недурно держит себя в руках, – она наклонилась к Анне и понизила голос до доверительного шепота. – Рискну предположить, что его преосвященство влюблен в ваше величество! - Как вы можете, Мари? Он же мой духовник! – выпалила Анна, густо краснея. - Ну и что с того? Сан, насколько я знаю, не мешает ему оставаться дамским угодником! Признайтесь, Анна, ведь не о святом же писании вы с ним беседуете столько времени. - О чем же еще нам беседовать? – Анна удивленно наморщила лоб. – Он же духовник! - И его преосвященство никогда не переводит беседу на более… светские темы? – Мари смотрела на королеву так жадно, что та на мгновение почувствовала испуг. – Неужели он не говорит вам о чувствах, не пытается сесть поближе, прикоснуться к вашей руке? - Замолчите! – Анна чувствовала, как кровь все сильнее пульсирует в висках по мере того, как госпожа де Люинь перечисляет возможные проявления привязанности со стороны мужчины. - Ну отчего же? Представьте, что епископ у ваших ног покрывает поцелуями ваши пальчики, комкая подол юбок, в надежде на большее? – в Мари будто вселился бес, поставивший себе целью искусить несчастную королеву. Анна закусила губу и, зажмурившись, мотала головой, отказываясь слушать подругу. Между тем, расшалившаяся фрейлина поймала руку королевы и жадно прижалась к ней губами. – Думаю, если бы епископ был немного моложе, перед ним было бы невозможно устоять! - Иногда вы бываете невыносимой! – прошептала Анна, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. – А то, что вы только что говорили… - Могло бы стать скандалом, если бы не было выдумкой от начала и до конца, – отмахнулась Мари, снова устраиваясь на подушке. – Но неужели вы всерьез думаете, что епископ останется равнодушен к вашей молодости и красоте? Королева-мать стара, он, конечно, тоже уже не молод, но и его наверняка притягивают ваши прелести. - Мы не должны говорить на подобные темы! – оборвала Анна подругу. Королеве уже удалось взять себя в руки, и теперь она стремилась найти занятие, которое отвлекло бы ее от мыслей о епископе Люсонском. - Быть может, помузицируем? – предложила королева, потянувшись к колокольчику. - Прекрасная идея, ваше величество! – Мария направилась к клавесину. – Кстати, говорят, епископ дивно играет на лютне! Анна только глубоко вздохнула и принялась вспоминать про себя “Sub tuum præsidium”, в надежде отвлечься от нечестивых мыслей, роящихся в голове. Как назло, фрейлины наигрывали то фривольные итальянские песенки о распутных священниках, которые звонко распевала Мари, обмахиваясь пунцовым веером, то чувственные пасторали о сладости поцелуев в тенистых гротах. Когда королева, наконец, осталась предоставлена самой себе, образ епископа Люсонского снова завладел ее воображением. Анна прижала к лицу чехол епископского молитвенника, все еще хранящего едва уловимый яблочный аромат. Сжав мешочек в руке, Анна ощутила, что в нем есть что-то еще. Пошарив в чехле, она вынула небольшую коробочку, открыв которую, ощутила все тот же яблочный аромат. Королева вспомнила, что яблочную помаду готовили специально для епископа. Прикрыв глаза, Анна подцепила немного мази на палец и коснулась своих губ, принюхиваясь к окутавшему ее запаху. Ей вдруг подумалось, что если не открывать глаза, то вполне можно представить, что епископ находится совсем рядом. Глубоко вздохнув, королева почувствовала, как по телу разливается вязкая истома. Она заворочалась на постели, пока ей под руку не попалось сбившееся одеяло. Крепко обняв его, Анна уткнулась носом в перепачканный помадой край, еще немного поерзала, пока не уснула, сжимая одеяло руками и ногами, точно боялась, что его попытаются отнять. Проснулась Анна непривычно рано, с осознанием, что подушка и одеяло перепачканы мазью и источают яблочный аромат, а у нее под щекой покоятся баночка с помадой и бархатный чехол с монограммой епископа Люсонского. Вскочив с постели, Анна заметалась по комнате, прижимая к груди трофеи и пытаясь придумать, куда бы их спрятать так, чтобы их не обнаружила прислуга. Наконец она вытащила из шкафа огромный фолиант с размышлениями Блаженного Августина о двух градах, между страниц которого спрятала бархатный мешочек. Коробочка же с помадой отправилась на самое дно шкатулки с различными притираниями. Вернувшись к постели, Анна снова ощутила предательский аромат яблок. Оглянувшись по сторонам, королева схватила флакон с драгоценными духами, преподнесенными ей турецким послом. Выдернув пробку, она щедро плеснула духами на постель. По спальне разлился тяжелый сладкий аромат сандала и мускуса с густой розовой нотой. Анна почувствовала, как от запаха начинает кружиться голова, зато он начисто перебил все прочие запахи, имевшиеся в комнате. Облегченно вздохнув, королева упала в постель и крепко уснула. Спала она так крепко, что порядком перепугала своих дам, пришедших будить ее к мессе – восточный аромат висел в комнате тяжелым духом, вызывая опасения, не навредил ли он здоровью ее величества, которая отличалась большой чувствительностью к различным запахам. На мессе невыспавшаяся Анна была бледна и то и дело подавляла зевоту. По счастью, Мария Медичи была занята своими мыслями, Людовик, как обычно, нетерпеливо ерзал на своем месте, спеша на охоту, а прочие придворные, столь же сонные, как и королева, беспокоились только об одном – как бы не оскорбить слух их величеств чрезмерно громким храпом. Наконец, прозвучало последнее “Amen”, после которого двор вереницей потянулся к чаше со святой водой. Перекрестившись, Анна двинулась наружу, бросив быстрый взгляд по сторонам. Ее венценосный супруг уже вскочил в седло и, не заботясь о соблюдении каких-либо дворцовых правил, пришпорил коня, уносясь в сторону Сены. Мария Медичи, коснувшись лба невестки кислым поцелуем, посетовала на осеннюю сырость и отплыла к своим носилкам в сопровождении свиты, чинная и величественная, точно это она была царствующей королевой. Анна Австрийская вздохнула и направилась ко дворцу, все еще вглядываясь в снующих вокруг придворных. Увы, епископа Люсонского не было видно ни среди духовенства, ни в окружении королевы-матери. Вздохнув, Анна оперлась на руку подпорхнувшей к ней Мари. - Ваше величество, а вы знаете, что король собирается порадовать нас балетом? – защебетала она, плотнее запахивая накидку. – Шарль сказал, что государь будет лично придумывать костюмы и заниматься постановкой! - Ну разумеется! Это же такое подходящее королю развлечение! – фыркнула Анна, невольно ускоряя шаг. – Иногда мне кажется, что я вышла замуж не за короля, а за какого-то ремесленника. У него даже руки шершавые и в мозолях, - пожаловалась она, обиженно шмыгнув носом. - Не то что у вашего духовника? – хихикнула мадам де Люинь, воровато оглянувшись. – Кстати, странно, что его не было на мессе. Обычно он если и не служит ее лично, то всегда сидит подле королевы-матери. - Какое нам до этого дело? – отмахнулась королева, наморщив нос и поднеся руку к груди. Там, за корсажем, была спрятана баночка помады, которую Анна в последний момент взяла с собой. Зачем она это сделала, королева и сама не знала, оправдывая свой поступок страхом, что кто-то из фрейлин найдет и распознает, кому могла принадлежать эта мазь. - Разумеется, никакого. Но разве это не любопытно? – Мари прижалась к подруге. – Ваше величество, прикажите послать за ним! - К чему? – королевой вдруг овладело странное раздражение. Ей крайне не нравился интерес, который герцогиня столь настойчиво проявляла к ее духовнику. – Я не желаю ни исповедоваться, ни вести беседы о душе. Мари разочарованно вздохнула. - Просто я подумала, что если он в вас влюблен, мы могли бы славно развлечься, – проговорила она, нарочито смиренным тоном. – Представьте, на какие безумства можно толкнуть влюбленного мужчину! - И слушать не хочу! – вспылила Анна, вырывая у подруги руку. – Как вы можете предлагать мне подобное? Насмешки над священнослужителем - великий грех! - Возможно, в Испании, но уж точно не во Франции! – парировала Мари, ловя Анну за руку. – Ну неужели вам не любопытно узнать, влюблен ли в вас епископ? - Мне любопытно узнать, Мари, отчего в меня недостаточно влюблен супруг, – вздохнула Анна, надеясь скучным разговором о короле унять подругу. Госпожа де Люинь все не успокаивалась, то и дело упоминая имя милостынераздавателя королевы-матери. Королева нервно озиралась, боясь, как бы подругу не услышал кто-то из придворных. Но вместе с тем что-то внутри нее сладко замирало при мысли, что в словах Мари есть зерно истины. В конце концов, епископ позволил ей выплакаться у себя на груди, не отнимал руку и даже отдал собственный молитвенник! Ни один духовник Мадрида не допустил бы подобной вольности! Дворцовая жизнь текла своим чередом. Анна, зевая, слушала воспоминания старых дев о прекрасных днях правления Генриха III с пышными придворными ритуалами, прекрасными дамами и жеманными кавалерами, превосходящими в щегольстве слабый пол с целью привлечь внимание короля или тогда еще молодой и ослепительной королевы Марго. С томными вздохами стареющие кокетки рассказывали краснеющим девицам о веселых дня правления Генриха IV, когда Лувр пах чесноком, потом и прелюбодеяниями, а придворные, подражая монарху, пускались на тысячи безумств, чтобы соблазнить дам, или же откалывали на редкость грубые и оттого будоражащие кровь шутки. - Помню, как придворные передавали друг другу одну прелюбопытнейшую книжицу, – тягуче говорила одна из дам, так замечтавшись, что несколько отклонилась от изначально задуманного узора вышивки. – Героями этого замечательного тома были многие дамы и кавалеры. Кто в придворных или бальных платьях, а кто и в первозданной наготе. Автор так причудливо изобразил персонажей, так восхитительно изукрасил страницы, что при дворе решительно никто не смог устоять перед этим образчиком художественного гения! - Полагаю, зрелище было захватывающим! – восхитилась Мари, томно вздыхая. - Так и вижу перед глазами всю эту роскошь! - Боюсь, милочка, - дама жалостливо улыбнулась, оглядывая краснеющих дам и девиц, - вы слишком молоды и неопытны, чтобы представить себе все изыски этой книги! С этими словами фрейлина охнула и принялась спешно спарывать с шелка очертания некоего предмета, при взгляде на который многие дамы принимались хихикать. - Как вы думаете, Мари, та книга, о которой сегодня рассказывали, существует? – спросила Анна, едва они с подругой остались наедине. - Она распалила воображение вашего величества? – хихикнула госпожа де Люинь и, воровато оглянувшись на двери, шепнула: - Полагаю, мне удалось бы раздобыть ее для вас! Я слышала, там можно почерпнуть множество любопытных познаний! - Боюсь, король ее не одобрит… - королева смутилась, опустив взгляд. – По всей видимости, она весьма развратного содержания! - А мы не покажем ее королю! Будем разглядывать сами! Не прошло и трех дней, как герцогиня появилась в покоях королевы и с самым таинственным видом увлекла ту в альков. - Мне удалось выкупить ее! – выпалила Мари, едва женщины остались наедине. Анна, слегка покраснев, схватила принесенную книгу, раскрыв ее наугад. Какое-то время подруги разглядывали рисунки, кусая губы и сосредоточенно сопя. То и дело кто-то из них принимался вертеть в руках изображение, пытаясь сообразить, как именно удалось переплестись очередной паре. - Это просто чудовищно! – прошептала Анна, внезапно севшим голосом, оттягивая рукой внезапно ставший слишком тугим корсет. – Неужели люди делают такое друг с другом? То тут, то там Анне мерещилось, что дам на рисунках ласкает епископ Люсонский. А на паре изображений, королева готова была поклясться, был изображен ее профиль. - А по-моему, весьма волнующее зрелище! – Мари облизнула губы, разглядывая двух прильнувших друг к другу дам, умостившихся на хрупком на вид стульчике. - Перестаньте, Мари! Как я смогу рассказать об этом на исповеди? Внезапно разрыдавшись, Анна бросилась в спальню, потребовав, чтобы ее оставили одну. С треском стаскивая с себя одежду, королева захлебывалась всхлипами, невнятно причитая по-испански. Оставшись в одной нижней рубашке, она бросилась на постель и зарылась лицом в подушку. Выплакавшись, Анна обхватила подушки руками, судорожно вздыхая. Перед глазами плясали отвратительно яркие, манящие, восхитительные в своей порочности картинки, и здесь, в темноте, ей в каждой из этих иллюзий мерещился епископ. В какой-то момент королеве показалось, что ее кожи касаются чужие руки. В воздухе чувствовался по-летнему густой яблочный дух, такой настоящий, что от него захватывало дыхание. Прикусив губу, чтобы не застонать, Анна заворочалась на постели, надеясь, что молитва успокоит и отгонит распутные мысли. Однако перед распятием лежал тот самый молитвенник, который до этого принадлежал епископу и пропах яблоками так, что мог бы соревноваться с яблочным садом. Королева распахнула настежь окно, жадно вдохнув ворвавшийся в комнату сырой холодный воздух, но добилась только того, что продрогла до костей. Тело же, распаленное намеками подруги и собственными фантазиями, требовало немедленного удовлетворения. Анна почти собралась отправиться к мужу, но в последний момент струсила. Она снова забралась под одеяло, ворочаясь и ерзая на постели. Осторожно коснулась рукой груди и жалобно захныкала, не понимая, что именно ей следует делать. На следующее утро встать с постели королева не смогла. Под глазами у нее залегли круги, тело пылало, щеки были пунцовыми, а глаза блестели лихорадочным блеском. Фрейлины стаей всполошенных птиц суетились вокруг постели венценосной больной с причитаниями, притираниями и нюхательными солями. Мадам де Люинь, пославшая за врачом, заглядывала в глаза королевы, допытываясь, не хочет ли она чего-нибудь. - Мадам де Люинь, пошлите за господином епископом. Я желаю исповедаться! – коннетабльша удивленно уставилась на Анну, но спорить не стала. Тут же дамы захлопотали, причесывая свою повелительницу, поднося пеньюар и коробочки с пудрой и румянами. К прибытию духовника королева выглядела почти здоровой, хотя и несколько возбужденной. Люсон опустился в поставленное у постели кресло, придворные покинули спальню, и госпожа де Люинь плотно закрыла за собой дверь. - Что беспокоит вас сегодня, дочь моя? – епископ чуть наклонился к постели, готовясь выслушать очередную порцию лепета о греховных дворцовых сплетнях, искушающих чревоугодием сладостях и тому подобной ерунде. Однако королева молчала, пряча глаза. – Ваше величество, вы пожелали меня видеть, чтобы… - Вы когда-нибудь любили, господин епископ? Захваченный врасплох, епископ умолк, лихорадочно размышляя, кого может иметь в виду его подопечная. - Видите ли, дочь моя, как лицо духовное, я возлюбил мать нашу святую церковь, – начал он, тщательно подбирая слова. – Как ваш слуга, я душой и телом предан французской короне. Епископ умолк, озадаченно глядя на расцветшую улыбкой королеву. - Да-да, я понимаю вас, епископ, – взгляд Анны стал мечтательным. – Возьмите меня за руку, это придаст мне смелости. Духовник выполнил ее просьбу, стараясь не выказывать своего удивления. Приподнявшись на локте, королева бросила быстрый взгляд на двери и заговорила: - Я заметила ваши чувства ко мне и то, с каким вниманием и нежностью вы относились ко всем моим словам и поступкам. Я много думала об этом в последнее время и поняла, что я тоже… - тут Анна запнулась и, боясь, что струсит, выпалила, садясь на постели и подаваясь навстречу епископу. – Я тоже люблю вас! С этими словами королева бросилась на шею застывшему духовнику и прижалась к его губам горячим неумелым поцелуем. Епископ замер, осознавая сказанное духовной дочерью, а затем попытался отстраниться. - Ваше величество, вы же королева! Разве пристало вам столь несдержанное поведение?! – обхватив Анну Австрийскую за плечи, он усадил ее на постель и сурово нахмурился. – Я мог бы ожидать подобной выходки от мадам де Люинь. Она, несмотря на юные года, уже успела снискать себе сомнительную репутацию взбалмошной и несдержанной женщины. Но вы, дочь и супруга королей, воспитанная при испанском дворе! И вдруг вы не просто допускаете греховную мысль об измене супругу, но и усугубляете грех, направляя свои помыслы к лицу духовному! Анна, глаза которой от этой отповеди заволокло слезами, судорожно всхлипнула: - А королеве-матери, значит, можно? – спросила она, цепляясь за руки епископа. – Для нее это не грех? Люсон тяжело вздохнул. - Ваше величество, грехи королевы-матери лежат на ее плечах и на моих, нам за них и отвечать. Однако же грех ее менее тяжел – ее величество вдова и брачных клятв не нарушает, - объяснил он, пытаясь отвести руки Анны в сторону, но та не сдавалась, цепляясь за сутану в попытках прижаться к собеседнику. – У вас же есть супруг, который всегда будет вам поддержкой и опорой… Рыдания королевы не позволили епископу закончить мысль: - Он меня не любит! – воспользовавшись тем, что ее духовник, отвлекся и ослабил хватку, Анна повисла у него на шее и залилась слезами. – И никто меня не любит! Только наследника требуют, а король даже не заходит в спальню! Анна рыдала, все теснее прижимаясь к собеседнику так, что почти оказалась у него на коленях. - Ваше величество, возьмите себя в руки! – взмолился епископ, откидываясь в кресле под весом распалившейся женщины. – Вы же королева, вам надлежит быть примером для всего государства! - Но я же люблю вас! – всхлипнула Анна, крепче обнимая епископа за шею. - Неправда, вы во власти искушений, которые вам, как христианнейшей монархине, следует преодолевать. Ну же, успокойтесь, иначе утром ваша красота будет омрачена покрасневшими глазами… - Люсон вынул из рукава платок и принялся утирать королеве заплаканное лицо. Та не сопротивлялась, только жалобно смотрела на него, шмыгая носом. – Ну вот, а теперь укладывайтесь в постель и постарайтесь успокоиться. Голос епископа звучал ласково, увещевающе, точно Анна снова стала маленькой девочкой. Ее уложили в кровать, поправили подушку и заботливо подоткнули одеяло. - Теперь засыпайте, а я позову ваших дам… Епископ попытался было встать, но был схвачен за руку. - Посидите со мной хотя бы! – почти шептала Анна, часто моргая. - Нет, ваше величество. Я не желаю быть вашим искушением. Утром я попрошу короля назначить вам другого духовника, сославшись на занятость в министерстве и королевском совете. А вы молитесь Деве Марии и просите ее о заступничестве, – уже отходя к двери, Люсон улыбнулся. – Я тоже буду молиться за вас! С этими словами он отвесил Анне глубокий поклон, и королева осталась одна. Впрочем, ненадолго. Стоило епископу покинуть покои королевы, как в спальню вбежала Мари. - Ваше величество, как вы себя чувствуете? – спросила она, касаясь лба Анны. – Доктор ждал в приемной, пока уйдет епископ. Позвать его? - Нет! – вскрикнула королева и зарыдала. – Мне не нужен никакой доктор! Мне нужен епископ! - Вернуть его? – спросила конетабльша, удивленно глядя на мотающую головой королеву. - Он меня не любит! Я ему призналась, а он… меня… - и королева зашлась в новом приступе рыданий. - Вы признались епископу? – удивилась Мари, обнимая подругу. Королева кивнула, рыдая на плече статс-дамы. – И он посмел вам отказать? Ответом был усилившийся поток слез. Говорить королева была уже не в состоянии, только судорожно всхлипывала, стискивая кружева на платье подруги. - Ну-ну-ну, не нужно так плакать! – Мари ласково укачивала подругу, поглаживая по спине. Ее глаза опасно заблестели, а губы сложились в хищную улыбку. – Господин епископ еще не раз проклянет тот день, когда отказался от вас. Анна подняла заплаканное лицо: - Вы мне обещаете? Мари кивнула: - Мы ему отомстим, ваше величество, я вам это обещаю!