Все будет хорошо

Джон невидящим взглядом уставился в темноту за выцветшими грязно-серыми занавесками, ссутулившись на стуле возле стола, на котором раскинулся потрепанный пухлый телефонный справочник. Через 7 минут 11 секунд и несколько десятков ударов сердца наступит этот день. Джону не нужно было следить за стрелками, он чувствовал каждое мгновение. И, черт побери, чувствовал слишком остро в последнее время! Совсем немного осталось, а он даже не знал, как себя вести, что делать, что теперь ему делать с собой и со своими детьми. Без нее. Родители не учили его в детстве, как справляться с такими неординарными семейными обстоятельствами. Всё, что он знал, что думал, что знает, обернулось прахом и копотью и умоляющими глазами его любимой красавицы-жены за секунду до того, как она вспыхнула, как факел на потолке детской Сэмми. Наверное, в тот день вместе с Мэри сгорела его душа, выгорела дотла, навсегда унося с собой жизнелюбие, оптимизм и свет. Отныне Джон блуждал во тьме, ему постоянно мерещился запах гари и тревога чуть что ледяными когтями впивалась в его сердце. Он брел по жизни наугад, вслепую, иногда натыкаясь на старых приятелей и знакомых, вырванных, казалось, из цветастой книжки с картинками, герои которой излучают сострадание и сожаление и дарят ароматные пироги соседям по выходным, но Джон перестал понимать их язык, он забыл, как улыбаться и плакать, что такое вежливость и благодарность, забыл даже какое на вкус его любимое печенье с корицей, которое Мэри пекла по праздникам. Таким, как этот, сегодняшний. День их свадьбы. Джон, повинуясь внезапному порыву, с ненавистью смахнул тяжелый справочник со стола. Тот, испуганно прошелестев страницами, шумно приземлился под кроватью. Джон прерывисто вздохнул и поднялся. Мальчики не заслужили такую жизнь, он не заслужил такого будущего! Как все их семейное счастье могло в одночасье обернуться чудовищным кошмаром без начала и конца? И еще Дин, пугающе тихий и словно призрачный, он не проронил ни слова с тех пор, как Джон вручил ему попискивающий сверток с крошечным братом и приказал бежать из дома. Отныне они только и делали, что бежали, куда и как угодно, только подальше от Канзаса, прочь от дома. Дин. Он стоял на пороге спальни, с виду спокойный, но внутри как пружина, готовый сорваться в любой момент. -Дин, - Джон тяжело опустился на кровать и похлопал по покрывалу рядом с собой. – Малыш, иди ко мне. Мальчик было шагнул вперед, но нерешительно замер на полпути. Джон насторожился. -С Сэмми все в порядке, сын? – Дин кивнул. Последнее время они только и общались, что посредством кивков, а порой Джон ловил на себе долгий, задумчивый взгляд и в этом взгляде было все, и Дин выглядел так, будто вот-вот что-то скажет, но лишь хмурился и молчал, и Джон боялся спрашивать, боялся этого не по-детски серьезного, осмысленного взгляда, под которым хотелось съежиться и исчезнуть, провалиться сквозь землю. Он помассировал виски и устало опустил голову. Казалось, его мальчики поменялись местами: прежде тихий и улыбчивый Сэмми надрывался криком дни и ночи напролет, а Дин молчал и двигался как-то странно, осторожно и угловато, и это тоже пугало Джона до смерти. Он не знал, станет ли его сын когда-нибудь прежним, не знал, сможет ли стать прежним он сам... Внезапно легкое, почти невесомое прикосновение отвлекло его от горьких мыслей, кто-то ласково гладил его по волосам, успокаивал, упорядочивал хаос в его душе. И Джон знал только одного человека, который был на это способен… -Мэри? –он резко вскинул голову, и рука Дина соскользнула ему на плечо. В светлых, тревожно-зеленых глазах сына застыли боль и страх, отразившиеся во взгляде Джона. – Дин, поговори со мной, приятель, – но тот лишь качает головой и крепче сжимает отцовское плечо. -Все будет хорошо, папа, - говорит он и замолкает, может, снова на целый месяц. И это то, что Джон меньше всего ожидает услышать от своего маленького четырехлетнего сына. Он хочет ответить, хочет возразить, хочет кричать, ведь это его работа, его слова, это он должен успокаивать Дина, но язык не слушается, мысли заглушает отчаянно громкий стук сердца. Джон ожесточенно трет левую бровь – не помогает. В горле что-то больно царапает и пеплом жжет глаза. Он зажмуривается крепко-крепко, взрослый ребенок, еще не успевший стать настоящим мужчиной, притягивает к себе Дина и плачет, впервые после пожара. Дин обхватывает маленькими ладошками его голову и замирает, и Джон думает, что все это неправильно и несправедливо, но ничего не может с собой поделать.