Дьяволёнок

Ангелы склонились в почтительном поклоне, отворяя красивые райские врата для гостя. Он кинул куда-то в сторону проницательный взгляд, и от увиденного в разноцветных (один синий, второй карий) лукавых глазах скользнула насмешливая искра. Он прошёл дальше, небрежно опираясь на изящную трость с рукоятью в виде собачьей головы. Чуть поодаль к райской ограде припали две крайне любопытные души. Вернее, одна любопытная, так как весьма свежая, а вторая просто приглядывающая за ней, дабы оградить от наломанных по неопытности дров. Даже в Раю глупость может быть чревата – ведь ей никакие законы не писаны. - А это кто, новенький? – пропела юная душа, во все глаза глядя на удаляющегося по парковой райской дороге гостя. – Красивый какой… Или это вообще ангел? - Ангел, ангел, - хмыкнула старая душа. Она-то уже привыкла к этому гостю, но боялась слишком шокировать молодую, озвучив его имя. - А, понятно, - не унималась однако новенькая. – А какой? - Пойдём-ка, лучше,- старая предпочла не отвечать на вопросы, сгребла подопечную за шиворот и поволокла от ворот подальше. – Всё узнаешь в свое время… рано тебе пока. Аппартаменты Бога, конечно же, были светлы и прекрасны. Здесь было много мягких облаков – чтобы на них сидеть, а еще столик с шашками. Конечно, шахматы выглядят солиднее, да и великим смыслом наделить фигуры гораздо проще, чем шашки, но в том-то и было дело, что и Господу порой надо просто расслабиться. - Люцифер! Наконец-то, - раздался небесный глас, как только гость переступил порог комнаты с облаками. – Я тебя уже заждался, ты где задерживаешься? Вместо ответа, поприветствовав хозяина мироздания, Люцифер развернул длинный и очень древний свиток. - «Год две тысячи четыреста шестьдесят шестой от Рождества Христова. Пришествие Антихриста, Армагеддон. Примечания: Всадники Апокалипсиса, семь печатей, стихийные бедствия, Страшный Суд, Второе пришествие Иисуса Христа и так далее». Господи. На дворе две тысячи четыреста шестьдесят пятый. Времени почти не осталось. Господь печально вздохнул. Ему вспомнился мир внизу: синее небо и цветение весны, пение птиц в густых лесах, смех детей, кружение золотой листвы осенью, волшебный блеск драгоценных снежинок зимой, закаты и рассветы, морской прибой и высокие океанские волны. - Господи, - вкрадчиво заметил Люцифер, - ты только мне сразу скажи, если ты уже передумал. Мне еще в прошлый раз не понравилось отводить твое «маленькое вечное наводнение» через свою территорию. - Ну, честно говоря мне действительно очень жаль мир, - сдался Господь. – К тому же вспомни, когда мы это все придумали. Болезни, войны, ненависть, страдания, голод, какие только бедствия не преследовали несчастное человечество. Хотелось прекратить все это разом, я и так скрепя сердце заставил себя подождать хотя бы несколько столетий. Но видел ли ты, каким стал мир теперь? Люцифер скептично приподнял одну бровь. - Ну, я бы не сказал, что он так уж исправился. Допустим, в настоящее время наблюдается некоторый перевес в сторону святости… - И это ты называешь некоторым перевесом! – если бы у Господа были руки в прямом смысле слова, он бы ими огорченно всплеснул. – Взгляни же сам. Они сумели! Мои лучшие создания, наконец, поняли, как нужно понимать мое слово. Они изменили ценности, они изжили войны и нетерпимость, они стремятся к лучшему. Да, пусть не все. Но многие, и эти многие сейчас стоят во главе прочих. Наша с тобой Игра принимает столь неожиданный поворот, что неужели это не стоит того, чтобы понаблюдать за ним дольше? В подтверждение его слов перед глазами Дьявола возник призрачный шар, очертаниями напоминающий Землю. К нему стоило лишь приглядеться, чтобы увидеть примеры всего того, о чем говорил Бог. - Что верно, то верно, - на лице Люцифера появилось озадаченное выражение. – До сих пор не понимаю, что же случилось четыре столетия назад, что все резко начало меняться. Впрочем, когда Игра шла так, как ее запланировали. Но сюжет! Что же мы будем делать с сюжетом? Ладно бы он был просто написан. Но ты настоял на Откровении. Теперь наша задумка отчасти уже известна людям, и ждут они именно ее. Нехорошо так пренебрегать собственными словами. Это сильно подрывает наш авторитет… - В конце концов, у нас есть еще год. Лучше, чем ничего, - отозвался Господь. - Я что-нибудь придумаю. Придержи пока Всадников и прочее. Очень тебя прошу. - Ну раз ты настаиваешь… - Люцифер неохотно сделал в свитке соответствующую пометку. – Да и кстати… у нас есть некоторые проблемы с Антихристом. - Что не так с ним? – пришёл черёд нахмуриться Господу. – Он уже готовит Апокалипсис? Слишком лютует? - Нет, не совсем, - уклончиво ответил Дьявол. – Ну… ты лучше сам взгляни. Он провел рукой над шаром-Землей, и одна из точек на ее поверхности начала увеличиваться и приближаться. *** На ступенях изящного особняка, выдержанного в духе XVIII столетия творилось подлинное столпотворение. По мраморным ступеням вверх и вниз, совершенно нарушая долженствующую царить тут атмосферу покоя и чинности, сновали неугомонные репортёры, наперебой перекрикивая друг друга и на ходу сочиняя громкие заголовки к сенсации, за которой, собственно, они тут и охотились. Служащие адвокатской конторы, которой принадлежал особнячок, благоразумно забаррикадировались внутри и журналистов не пускали. Однако время еще было раннее, до работы дошли не все, и те бедняги, кому не посчастливилось прийти несколько позже коллег, моментально попадали в лапы кровопийц от прессы. - Есть ли у вас комментарии о происшедшем? Скажите, кто из ваших коллег рискнет взяться за это дело? Что бы вы сделали, если бы у вас не было возможности отказаться от защиты подсудимого? Почему возрождаются старинные преступления? Всё ли в порядке с нашей правоохранительной системой? – весь накопившийся шквал вопросов был обрушен на строгого молодого человека в деловом костюме (правда тоже под стиль богом забытого столетия, столь модного в данном заведении), отловленного на попытке проскользнуть внутрь здания. - Позвольте мне пройти,- поморщился он, мягким жестом препятствуя попытке одного чересчур бойкого репортера ухватить его за рукав и ловко уворачиваясь от наглой девицы, попытавшейся оттеснить жертву к стене. – Я ничего не знаю. Входная дверь особняка на мгновение приоткрылась, высунувшаяся оттуда изящная рука с безупречным маникюром втянула молодого адвоката внутрь, после чего образовавшийся проход быстро закрылся, чуть не прищемив чересчур любопытные носы. - Что у нас там за светопреставление? – воскликнул молодой адвокат, адресуя вопрос своей спасительнице – секретарше, призванной встречать посетителей у входа. – Они меня чуть на сувениры не порвали! - Ну как тебе сказать,- она потеребила свои пышные залакированные локоны цвета горячего шоколада,- Просто к нам сегодня обратились представители Ангельта. - Какого еще Ангельта? – нахмурился молодой человек. - Людвиг, ты вообще за новостями следишь? – секретарша с притворной сердитостью нахмурила тонкие брови. – Телевидение, газеты, интернет в конце концов, нет? -Если честно, не особенно,- признался Людвиг. – Но Ангельта я могу припомнить только одного. Этот… святоша из христианско-демократической партии. У меня перед выборами какие-то умники весь забор заклеили его фотографиями. - Ну вот, - хихикнула девушка, - этот самый Ангельт. Только со святошей это ты слишком, знаешь, в какой неприглядной истории он засветился? Собственно, история далее была поведана Людвигу заговорщическим шёпотом на ухо. Юноша аж присвистнул: - Ну ничего себе… Быть того не может! Дикость какая. - А вот,- девушка картинно развела руками. – А мы его – защищай… - Все откажутся,- напророчил Людвиг и, все еще слегка потрясенный услышанными подробностями, направился к себе в кабинет. Вернее, вот чего у него не было – так это своего кабинета. Людвиг на самом деле был всего лишь студентом-практикантом, готовящим диплом под руководством одного из адвокатов данной конторы. Ну, параллельно юноша делал все возможное, чтобы в конторе задержаться и после защиты. Его наставником и своего рода покровителем в рабочей стезе, разделившим с ним кабинет, был известный адвокат Вольдемар Безликий. Кстати, он уже поджидал Людвига с видом загадочным и весьма лукавым. - Ну, и что ты думаешь обо всей этой истории? – казалось, Безликий наблюдал всю картину передвижения Людвига от ступенек особняка до порога кабинета. - Господин Вольдемар, я признаться о ней вовсе не думал до нынешнего момента, и не могу сказать, что сильно хуже себя чувствовал, - Людвиг имел обыкновение высказывать свои мысли Безликому как есть. – Подробности мне сообщили буквально две минуты назад, и я не успел даже решить, как я к ним отношусь. Наставник усмехнулся: - Неужели ты даже галдящих газетчиков с утра не слышал? Ты же, кажется, любитель ходить на работу пешком. - Это чтобы проснуться, - признался Людвиг со вздохом. – Но все равно с утра я мало что вокруг замечаю. - Тогда садись и слушай, - велел Безликий, наконец став серьезным. – Господин Ангельт, как тебе известно, обвиняется в преступлении. Случай абсолютно вопиющий, так как до сего момента казалось, что подобные вещи в нашем обществе изжиты окончательно и бесповоротно. Что там говорить, даже в странах третьего мира последний случай подобного средневекового варварства был зарегистрирован лет двадцать назад. Представляешь? Ты тогда еще даже не родился. - Мне двадцать один, - тихо фыркнул любящий точность Людвиг. – А случай и правда дикий. Сложновато будет найти адвоката этому Ангельту. - А ты бы за это дело взялся?- вдруг огорошил вопросом Безликий. - Я? – Людвиг посмотрел на него непонимающе.- Ну… - Ну, если честно. - Безликий поймал его взгляд. – Я не просто так спрашиваю. Видишь ли… дельце весьма непыльное. Улики все говорят против обвиняемого. Однако кое-что подсказывает мне, что либо он не столь виновен, как кажется, либо во всяком случае его невиновность можно доказать. А представляешь, какой успех может иметь адвокат, выигравший столь громкое дело? Людвиг задумался, взвешивая за и против. - Скандальная известность…. – произнес он, размышляя. – Косые взгляды, обвинения в беспринципности, репутация адвоката, берущегося за любые дела… и внимание очень богатых, но очень нечистых на руку клиентов. - Смотрю, глаза у тебя уже загорелись, - улыбнулся Безликий. – Добавь сюда еще признание таланта. Дело выглядит безнадёжным, особенно с точки зрения непрофессионала. Так что выиграть его – это однозначно зарекомендовать себя как таланта в своем деле. Правда, вероятно , отмороженного. Людвиг постучал пальцами по резному подлокотнику кресла. По спине его пробежала лёгкая дрожь – уж больно вкусные перспективы рисовались, и молодому человеку пока сложно было поверить, что они раскрываются именно перед ним. - Заманчиво. Но почему я, а не вы? Вам не нужна известность? - А я за него и взялся, - отозвался Вольдемар. - Представители Ангельта обратились за защитой прицельно ко мне. Но некоторые добрые люди… не буду показывать пальцем на наших с тобой коллег, вспомнили, что дескать коль я состоял некогда в христианско-демократической партии, то вроде как я лицо заинтересованное, и потому к работе с этим делом допущен быть не могу. Нравится тебе это? - Нравится,- кивнул Людвиг. – На подставу похоже. - Как, кстати, и само дело, - согласился Вольдемар. – Так что, берёшься, или мораль тебе не позволяет? Людвиг изобразил на лице улыбку-оскал. - А заплатит он хорошо? - То есть, славы и престижа тебе мало? – хохотнул наставник. - Ну все-таки есть шанс, что он виновен, и я прослыву отморозком, - пожал плечами молодой человек. - В нашем деле без этого порой никак, - кивнул Безликий. – Ладно, вот тебе материалы, сегодня изучай. Завтра после обеда отвезу тебя пообщаться с клиентом. В контору не приходи, смысла нет. Будешь ждать в парке, рядом с прудом. - Хорошо, - Людвиг просиял, осознав, что завтра выспится. Папка с делом, которую Людвиг получил от начальства, была весьма увесиста. Разобрав материалы из нее по стопкам, молодой адвокат прохаживался по кабинету, читая их небольшими порциями. Дело близилось к обеду. Безликий напрасно пытался напомнить подопечному о необходимости перекусить. Тот лишь клятвенно угукнул, не вытаскивая носа из документов, и заверил, что «уже идет». Безликий махнул рукой и оставил молодого человека в одиночестве. Господин Ангельт, весьма солидный и уважаемый деятель до сих пор мог быть обвинен разве что в излишних морализаторстве и аскетизме. Даже внешне он походил скорее на какого-нибудь миссионера, нежели на политика. Миссионерством кстати он действительно занимался в свое время. И нынешняя история корнями росла именно оттуда. Итак, по официальной версии, господин Ангельт лет 10- 15 назад побывал на африканском континенте с благотворительной миссией. Там к нему обратилась одна крайне бедная семья. Их младшая дочь страдала опасным врожденным заболеванием и без лечения была бы обречена. Ангельт, для которого эта ситуация была отнюдь не единичным подобным случаем, взялся помочь. Девочка была вывезена из Африки, пристроена в подходящее медицинское учреждение и в итоге спасена, а затем возвращена благодарным родителям. Казалось бы, на сем история должна была завершиться, но вот некоторое время назад в здании-штабе партии Ангельта появилась молодая южная красотка. Она рассказала вышеприведенную историю и буквально повисла на шее своего спасителя, дескать благодарность её не знает границ. Что было дальше, история умалчивала, но судя по всему общение спасителя и спасенной продолжилось, а вот закончилось весьма печально. Избитая девица в синяках и ссадинах появилась снова где-то через неделю после счастливой встречи в штаб-квартире, но на сей раз в качестве обвиняющей стороны. С ее слов выходило, что Ангельт потребовал благодарности в таком виде, какой для юной невинной девушки был совершенно непригоден, а получив отказ, разозлился и взял свое – только уже силой. У девицы в наличии были не только синяки и ссадины, но и необходимые улики, как-то результаты медицинского освидетельствования, однозначно подтверждающие ее слова, и даже свидетель. У Ангельта не было ничего, кроме полного недоумения относительно случившегося, и соответственно, отрицания своей вины. Откуда в его квартире появились вещи пострадавшей, а на его теле- следы ее ногтей, он объяснить не мог. Политические противники тут же развернули обличительную компанию в СМИ, общество, наглухо отвыкшее от подобного варварского насилия, пришло в ужас, карьера Ангельта затрещала по швам, а сам он, едва не слёгши с инфарктом, оказался перед вполне реальной перспективой потерять всё и свободу в придачу. Дверь кабинета хлопнула. Людвиг подумал было, что вернулся Безликий, но вместо этого гневный голос возвестил: - Этот, с позволения сказать, клиент… Как этот падший человек смеет вовлекать нас в свои грязные игры? Он, который позиционировал себя примером для всех, который громче всех вещал о морали и едва ли не претендовал на святость при жизни, оказался просто опустившимся отморозком, лишь прикрывавшимся благотворительностью! У меня в голове не укладывается ни то, что такой человек существует в одно со мной время, ни то, что он при этом еще смеет ходить в церковь, точно христианская мораль для него вовсе не пустой звук! Сколько лицемерия! Людвиг украдкой вздохнул. - Ужасная история, - сказал он вслух, дабы не вступать в дискуссию. Наведался к нему никто иной, как Мартин Обленский, еще один «старший» коллега и по совместительству конкурент предыдущего, неплохой малый, но, по мнению Людвига, слишком слабохарактерный. Слабохарактерность проявлялась во впечатлительности, манере приходить в ужас от чужих несчастий, постоянных опасениях обидеть кого-то словом или делом, умалчивании о собственных недовольствах даже в самых вопиющих случаях, и все это на фоне болтливости. Столь замечательный перечень качеств в принципе делал Мартина в глазах Людвига барышней в брюках, но Обленский обычно был безобиден, потому удостаивался от стажёра снисходительно-доброжелательного отношения. Но сегодня Мартин был красным как рак и отнюдь не доброжелательным. Людвиг крайне надеялся, что его формальное согласие быстро сведет разговор на нет, но не тут-то было. - Честно говоря, больше всего меня удивил Безликий. Даже от него я не ожидал такой беспринципности! - А что не так с Безликим? – Людвиг шестым чувством ощутил, что после этой фразы ничего хорошего в разговоре уже не будет. - Ну как же! – воскликнул Мартин, всплеснув руками. – Я, конечно, понимаю, за это дело ему наобещали золотые горы и наверняка заплатили вперед… - А я думал, адвокату положено брать деньги за свои услуги,- как бы невзначай заметил Людвиг. - Но не такие же грязные, - посетовал Мартин. - Иметь дело с этим человеком… Ты только представь, что должно быть в голове у того, кто мог совершить насилие над женщиной! - Честно говоря, даже представлять не хочу, - с досадой отозвался Людвиг, обреченно глядя на оставшуюся стопку документов. – Мартин, а ты обедал? - Какие уж тут обеды! Нет, такой человек, как Ангельт, определенно не имеет даже права на защиту. Да его… его линчевать за такое нужно! А к Безликому приставить проповедника, может тот еще сможет спасти эту заблудшую душу… Людвиг в последний раз настоятельно напомнил себе, что он решил не вступать в дискуссию – и не выдержал. - Послушай… суд линча, христианская мораль- тебе не кажется, что они слегка не складываются вместе? Я уж не говорю о презумпции невиновности. Улики уликами, но Ангельта еще не судили. Его еще могут оправдать… - Оправдать?! – Мартин побагровел еще больше и чуть не подпрыгнул на месте.- После того, что он сделал?! Как можно оправдывать насильника? Только не говори, что ты это серьезно! - Я не говорил о том, чтобы оправдывать насильника,- дороги назад не было, теперь оставалось только пытаться направить мысли Обленского в какое-нибудь более продуктивное русло. – Я говорю лишь о том, что мы не можем обвинять человека прежде суда. Невинный… - Он невинный?! Насильник? – Мартин даже слушать не стал. – Я Безликому еще все выскажу на тему, что я думаю о таких адвокатах, которые не гнушаются защищать столь аморальных личностей! - И что же ты о них думаешь? Мне выскажи, - прошипел обиженный Людвиг. - Да ты тут при чем, - Мартин отмахнулся. - При том, что этим делом занимается не Безликий, а я. Мартин, еще секунду назад красный, точно помидор, внезапно побледнел. Людвиг даже испугался, что он сейчас упадёт в обморок, и вскочил со своего места – ловить. Но коллега падать не собирался. Он, похоже, собирался плакать. - Ты… Он скинул эту грязь на тебя? Людвиг… я даже не знаю, чем тебе помочь… Давай ты напишешь жалобу, а я… - Мартин, - Людвиг почувствовал, что еще немного, и истерика начнется уже у него самого. – На что жалобу? Он же не насильно заставил меня взяться за это дело. - Как же не насильно? Ты бы никогда не согласился… - Но я согласился. Сам,- уточнил Людвиг. До Мартина, кажется, наконец дошло. - Зачем, Людвиг?... – сказал он упавшим голосом. - Это принесет мне неплохие деньги. Раз. Это даст мне неплохой задаток к дальнейшей карьере. Два. Мне интересно поучаствовать в столь непростом судебном разбирательстве, три, - мстительно перечислил Людвиг. – И если я докажу, что девица сама соблазнила Ангельта… Обленский резко изменился в лице. Оно у него словно окаменело. - Довольно, Людвиг. Я был о тебе гораздо лучшего мнения. Он развернулся и стремительно вышел из кабинета, на прощание хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась побелка. Людвиг с досады уронил пачку документов и в довершение всего был вынужден залезть за ней под стол, окончательно ощутив всю степень абсурдности ситуации и обиды на то, что его даже не выслушали. На этом неприятности не закончились. Вместо них закончились документы, так что Людвиг занялся другими делами, часть из которых предполагала контакты с коллегами. И тут выяснилось, что Мартин не одинок. Когда диалог с незначительным различием в степени накала эмоций повторился уже в третий раз, то, почувствовав дежавю в четвертый, Людвиг уже благоразумно умолчал о своем участии в деле. Однако в пятый раз его сдал все тот же Мартин, как назло в самый неподходящий момент оказавшийся поблизости и возопивший: - Людвиг, надеюсь, ты все-таки одумаешься и не оправдаешь его! К счастью, потом рабочий день закончился, и во избежание шестого раза несчастный «защитник аморальных личностей» предпочёл срочно ретироваться. На улице стоял божественный март месяц. Свежий и чистый, сухой и солнечный, он был прогрет первыми в этом году тёплыми лучами не хуже апреля. Повсюду уже заливались птицы, и ворковали крайне нелюбимые Людвигом голуби. Один такой, мерзкий, жирный и серый, как назло бежал перед молодым человеком, вынуждая его лихо сдерживать шаг. «На Мартина похож», - зло подумал Людвиг и от души пихнул птицу сапогом. Та наконец-то соизволила взлететь, но перья и мусор с ее крыльев посыпались прямо в лицо обидчику. - Точно Мартин! – воскликнул Людвиг вслух. – Нет, ну вот что я им всем сделал? Призвал к соблюдению законного распорядка? Тоже мне, юристы… Как произошло то, что случилось дальше, Людвиг не понял. То ли он в порыве эмоций не сразу обратил внимания на рёв мотора, то ли инстинктивно шарахнулся в последний момент не в ту сторону и кинулся прямо под несущийся мотоцикл, но так или иначе, через пару мгновений последовали глухой удар и падение на асфальт. Рёв мотора прекратился. Людвиг лежал, зажмурившись, судорожно соображая, насколько серьезные травмы он получил. Поняв наконец, что если у него что и болит, то только мягкое место пониже поясницы, и то не сильно, а лежит на земле он сейчас больше из-за страха, Людвиг рискнул приоткрыть один глаз. Густо подведенные чёрным глаза неестественного жёлтого цвета, шип и кольцо в брови, клепки и цепи на одежде, гладко зализанные назад светлые волосы и мотоциклетный шлем под мышкой – над распростёртой на асфальте жертвой склонилась, очевидно, виновница случившегося, девица примерно того же возраста, что и Людвиг. За спиной у нее маячил силуэт мотоцикла. Людвиг вздрогнул и распахнул второй глаз тоже. - Слава всем кому только можно! – выдохнула девица. – Откуда ты только взялся? У меня душа в пятки ушла, думаю всё – сбила, труп, теперь права отберут, мотоцикл отберут, в тюрьму посадят, выйду только лет через пятьдесят, когда уже состарюсь и будет противно на саму себя в зеркало смотреть… А ты чего под колёса кидаешься? - Я кидаюсь? – возмутился Людвиг, садясь на асфальте. Мягкое место болело сильнее, чем показалось сначала. Он поморщился. – Это ты куда несёшься сломя голову, да еще по пешеходной дороге? - Пешеходная – там,- девица обижено ткнула пальцем в сторону. И правда, оказалось, что в погоне за голубем Людвиг давно уже оказался далеко от тротуара. – Ты цел вообще? Тебя в больницу не отвезти? Дай-ка я тебе встать помогу,- она попыталась взять его за руку. Людвиг раздражённо отмахнулся. - Сам. - Что это у тебя на руке? – девица вытянула шею, приглядываясь. - Розарий, - огрызнулся Людвиг, запихивая поскорее вылезшие из рукава бусины обратно под манжет и наконец-то вставая на ноги. - А зачем? Ты священник? – не унималась навязчивая незнакомка. - Всё, до свидания, - Людвиг демонстративно отвернулся от нее и направился к тротуару. - Ты ногу повредил! Хромаешь! – крикнула девица уже весело.- И еще у тебя линза слетела! Людвиг остановился и недоуменно оглянулся. - Какая еще линза? - Ну, контактная. С глаза. То ли синяя, то ли коричневая. - У меня просто разные глаза! – Людвигу отчаянно хотелось отчитать девицу, объяснив ей, что к приставать к незнакомым людям это верх неприличия, особенно если предварительно она переехала их мотоциклом, и что единственная тактика поведения, которую лично он готов был бы сейчас простить своей оскорбительнице, была в искреннем раскаянии и коленопреклонных мольбах опрощении. Но… он просто набрал воздуха в лёгкие, а потом выдохнул. «Хватит с тебя попыток объяснить что-то Мартину», - напомнил он себе. - Меня Чума зовут, - заявила наглая девица. – Ну… погоняло такое. А тебя? - Вот мотоцикл. Вот дорога. А мне в другую сторону, - отчеканил Людвиг . На сей раз он твёрдо решил больше не реагировать ни на какие провокации и решительным шагом направился далее по своим делам. Чума, нисколько не смутившаяся от такого отпора, проводила его взглядом. Потом в задумчивости облизнула губы. - Хорошенький. Не каждый день такое под колёса падает. Главное, чтобы не священник. А то тогда у него, поди, обет безбрачия и что-нибудь еще такое… Не. Нельзя упускать удачу. Она быстро надела шлем, запрыгнула на мотоцикл и последовала за Людвигом. *** Взгляд украдкой скользил, останавливаясь ненадолго на лицах людей. Людвига удивляло то, что почти каждое из них было чистым, светлым, легко озарялось улыбкой. «Можно подумать, они безоговорочно верят в свою встречу с чудом… О чём они думают? С чем идут сюда? Как это, когда все, что здесь говорят, является для тебя непреложной истиной?» Молодой человек преклонил колено на входе в храм, как то было положено, и, стараясь ступать как можно тише, прошёл под светлые стремящиеся куда-то очень высоко своды. Вскинул голову – сверху лился свет, но его источник нельзя было разглядеть. Может, им было окно или прозрачный потолок, может искусственное освещение, а может – здесь эта мысль не казалась фантастической – вообще тот, на встречу с кем сюда и шли люди. Непостижимое благое существо. «Он есть сама любовь», так, кажется. Угасающие лучи в витражах. Почти ангельские голоса, звучащие под аккомпанемент органа. А у священников длинные одеяния, неуловимо взвывающие в памяти образы очень далеких столетий. Нет, он точно не знал, как оно было тогда и чем отличалось теперь. Это было ощущение, не более того. Чувство, что сколько бы жизней ни прошло вне этих стен, внутри них время остановилось. Возможно, ложное. «Ну вот я и пришел. Я сам не ожидал, признаться. В который раз уже я думаю о том же самом. Идти сюда не для того, чтобы молиться – моя гордыня говорит, что это означает - просить, и потому я не могу произнести ни слова. Здесь говорят, что гордыня грех, а я весь состою из нее. Я прихожу сюда и не потому, что верю без оглядки и полностью. Для меня Библия – книга, а упомянутые в ней – литературные герои. В тебе я не сомневаюсь, но кто ты и какой ты на самом деле? А здесь… здесь есть мудрость, сложившаяся столетиями. С ней нельзя не соглашаться. Тот, кто живёт по ней, должен быть счастлив. Его не мучает несправедливость, не гложут обиды, у него нет врагов и он не ощущает болезненной пустоты в сердце. Он никогда не почувствует себя покинутым. А я? Смогу ли я научиться так? Можно ли научиться, будучи таким, как я?...» - Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится… «Какие знакомые слова… Сейчас их читает человек, но они словно отвечают мне. Ничего нет случайного, верно? Но как от них больно. Неужели все, что я делаю, бессмысленно? Я стараюсь убедить себя в том, что это не так и не в одной любви к близким можно обрести утешение. Не моя вина, что я таким создан, что чувство это мне испытать не дано. Я делаю все, что зависит от меня, но любить не в моей власти. Моя душа пуста…» А голос священника тем временем продолжал разноситься под сводами. От Людвига порой ускользали целые фразы, но не невнимательность была тому причиной. Просто им постепенно овладевало наваждение, нереальность происходящего, волшебство места. Его душа витала где-то среди витражей и света, и в нотах музыки, и человеческие слова были тоже частью всего этого, не столько слышимые, сколько ощущаемые. Чуть дрогнули веки. Реальность обрела более чёткие очертания. Откуда-то издалека донеслись слова, обретающие смысл: - И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: «Я ходил по земле и обошел ее». Львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе. Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. …- Мама, мама, зачем ты кормишь этого попрошайку? – его передёрнуло от отвращения. – У него хватает денег на дорогую выпивку, но не хватает на хлеб? Не верю. Я вчера видел его в магазине и видел, что он там покупал. Он бездельник, который просто играет на человеческой жалости и на твоем доверии. Его надо гнать в шею, он не заслуживает сочувствия. Если бы ангел обрел плоть, у него могло бы быть ее лицо. В ее взгляде был только мягкий свет. - Не нам судить его, сынок. Пусть судит тот, кому видно всё. Я дам помощь каждому, кто просит о ней. Не пускай гнев в свою душу. Он не поможет справедливости. Он будет разрушать тебя изнутри. - Какая глупость, - его раздражало это смирение. – Кому судить, если не людям? Никто не получает по заслугам. Я этого не вижу. Если не воздадим мы, не воздаст никто. Она печально вздохнула. Она никогда не спорила, если он не понимал с первого раза. Он не понимал ее. Что это, слабость или напротив, сила, которую он не в состоянии понять? Люди. Его порой воротило с них, точно со зловония выгребной ямы. Слабые, глупые, озлобленные, не слышащие никого, кроме себя, только и мечтающие испортить жизнь ближнему своему. Готовые сесть на шею тому, кто добр к ним и не уважающие при этом даже самих себя. Любить их? Увольте. Это невозможно делать, когда каждый их недостаток режет тебе глаз. В его комнате стояли изображения святых. Он терпел их в угоду матери, просто чтобы не обидеть ее, но в них не было никакого смысла. Они только портили интерьер комнаты. У него были странные друзья, которые утверждали, что не могут зайти в церковь «из-за своей тёмной сущности», мол у них там начинаются чуть ли не судороги. У него никаких судорог не было. Он был человеком из плоти и крови и мог зайти в любое здание. Просто он очень не любил то, в чем не видел смысла. - Нет, мама, я больше туда не пойду. Даже не проси. Я это все принять не могу. «Подставь другую щёку, не стремись ни к чему…» Нет, это не по мне. Что за рабское смирение! Я не раб, я сам себе бог. С какой стати я буду почитать того, кому судя по всему наплевать и на меня, и на всех остальных? И тут появился его отец. Дома он бывал не часто. Говорил, что его работа требует постоянных разъездов и чуть ли не круглосуточной занятости. Но в тот раз он был рядом. - Зачем ты огорчаешь мать? – это, разумеется, было сказано не при ней. Сказано тихо, но от прозвучавшей в его словах строгости у сына душа ушла в пятки: он почувствовал себя нашкодившим ребёнком. – Если ты уважаешь одну силу, уважай и другую. Она слишком превосходит тебя. Ты меня понял, сын? - Но папа!... Рука угрожающе переместилась на рукояти трости. Нет, рукоприкладством (как и тростеприкладством) отец не занимался. Это было просто напоминание о порядке и старшинстве. - Я тебя к себе не возьму. Увижу, что плюёшься на святое - будешь болтаться между небом и землёй, пока тебя Он не пожалеет,- сказал отец. Потом лицо его омрачилось и он добавил: - Он, конечно, пожалеет. Но совершенно напрасно. … - Следите за сердцем своим и мыслями своими, чтобы не попасться на искушения сатаны. Избегайте того, чтобы стать его лёгкой добычей. Не давайте дьяволу места в жизни вашей. Как было сказано, непрестанно ищет он людей, чтобы погубить их. Живите во Христе, призывайте Дух Святой себе на помощь, будьте тверды бдительны, чтобы звание ваше христианина оставалось не только на словах. Молитесь, и пусть то, что вы произносите здесь, в храме Божием, будет справедливо и вне его, чтобы обещания ваши, данные Господу нашему, не были ложью. Прогоните сатану из своего сердца, и если вы поступите так, милостью Господней вы одержите победу над лютым зверем, дьяволом. По губам Людвига скользнула едва заметная улыбка. Что было бы, если бы сидящие вокруг, если бы священники, произносящие слова проповеди, знали, кто пришел слушать их? Что бы они сделали, прогнали бы его, или бы все же приняли? Ведь он пришел с миром. «Сатана был лучшим другом Церкви во все времена». А вот это уже не отсюда. Возможно, те, кто написал эти слова, имели ввиду совсем другое- но сейчас они вспомнились и обрели совсем новое значение. Вот только знать об этом здесь никому совершенно не нужно. Нет смысла разрушать правила игры. Так надо. Им двоим виднее. Так что пусть… «Избегайте дьявола, отвращающего вас от Церкви и от Христа». «Да нет. Кажется, папа как раз ничего против не имеет,»- со вздохом подумал сын. Зачем он все-таки пришел?... Служба закончилась. Он шёл домой и путь его лежал через парк недалеко от адвокатской конторы. Огромный пруд загадочно светился, отражая ночные фонари. На поверхности покачивались утиные домики, а их обитатели то ли крепко спали, то ли вовсе еще не прилетели… Обычно в тёплое время он любил кормить уток. В отличие от голубей, другие птицы его не раздражали. К тому же, в этом парке продавались вкуснейшие булки. Ну что ж… завтра можно будет купить булку и проверить, на месте уже утки или еще нет. А что касается Ангельта… Если он действительно виновен, надо будет добиться его наказания. Но только попозже. И без вреда для собственной карьеры. Он удовлетворенно кивнул и, совершенно успокоенный, направился домой. *** - Вот видишь, Господи, - видение под рукой Люцифера расплылось, сфера вернулась к своему первоначальному облику. – Это не совсем то, что требуется для исполнения нашей задумки. - Кто бы мог подумать… Получается, что мы даже захотев, не можем ее исполнить так быстро? Люцифер мог бы поклясться, что не услышал в голосе, задавшем этот вопрос, и тени досады. Но сам он был настроен куда менее оптимистично. Помимо собственно Армагеддона, его интересовала и другая сторона этой проблемы. - Я полагаю, что при определенном вмешательстве с нашей стороны, мы можем успеть исправить ситуацию к сроку, - сказал он, сделав вид, что не понял тонкостей интонации непостижимого собеседника. – В конце концов, нынешний моральный облик Антихриста совершенно не соответствует тому, который должен быть ему присущ… - Что с твоим сыном, тебе должно быть виднее. Ты сам занимался его воспитанием, - напомнил Господь. – Что же теперь тебя огорчает? - То, что твой сын пошёл в тебя, а мой… - Люцифер даже запнулся от негодования, - такое ощущение, что тоже в тебя. - Ну я бы не сказал, - не согласился Бог. – В нём слишком много сомнений. - Отец, Нечистый дух, надеюсь, мы вам не помешаем? - дверь приоткрылась и появился Божий сын Христос. На его плече уютно устроился довольно крупный голубь. – Если всё настолько плохо, я могу сойти на Землю раньше. Это моя задача – просвещать тех, кто сбивается с пути. Голубь одобрительно заворковал. - Нет, нет, ни в коем случае! – поспешил воскликнуть Люцифер, невольно отвечая сразу на оба вопроса. – У него и так через год Армагеддон, а в голове одни булки да некормленные уточки… - Ну, на самом деле всё не так плохо, - заметил Христос, поглаживая голубя. – Вот, например, Святого духа он пнул. - И его тут же сбил первый Всадник Апокалипсиса, - ядовито заметил Дьявол. – Господи, а как же «подставь правую щёку, если ударили по левой» и всё такое? - Это честно не я, - вставил свою реплику Бог-отец. - Заповедь заповедью, а случайности никто не отменял, - пожал плечами Христос. Голубь от этого движения попытался свалиться, но вовремя уцепился лапами понадёжнее. - Ну и жирный этот ваш Святой Дух, - поморщился сатана. – Закормили совсем. И что же всё-таки у нас произошло с Миром… - Прежде, чем винить Мир, обрати внимание на себя,- наставительно сказал Господь. – Надо было лучше выбирать мать для Антихриста. - Она прекрасная женщина! - возмутился Люцифер. Иисус загадочно улыбнулся. - Я не сомневаюсь, - сказал Бог-отец. – И я безмерно рад, что ты счастлив в законном венчаном браке с Марией, но сетовать при этом на недостаточную жестокость Антихриста… - У меня до сих пор волосы дыбом встают от других претенденток на роль матери. Первая делала вид, что она ангел, при этом имела больше мужчин, чем я определил на второй круг Ада,- Люцифер принялся перечислять, загибая пальцы. – Вторая лгала так, что я бы с удовольствием взял ее своим заместителем в деле искушения. На третьей я едва не разорился, виртуозность игры на нервах четвёртой я взял на заметку для использования в качестве адских мук, пятая висела у меня на шее, не желая отпускать ни на минуту, и всё время вещала о десятке милых младенцев, которые у нас народятся - таких временных затрат я не мог себе позволить физически, да и Антихрист планировался только один, шестая на шутку о дьяволе совершенно искренне поинтересовалась «а кто это?», словом…. – он вдруг запнулся. Глаза его начали медленно округляться, по мере того, как осознавался смысл услышанного. – Что ты сказал, Господи? Кто? - Отец сказал, что у меня есть брат, - пояснил Христос. И добавил: - По матери. Трость Люцифера с грохотом покатилась по полу. Подскочивший херувимчик поднял ее и почтительно поднес законному хозяину, но тот даже не шелохнулся. - Ну, конечно уже не совсем она, - поспешил утешить парализованного ужасом Дьявола Бог-отец. – Это уже ее пятое перерождение… - К…какое перерождение? – еле выдавил из себя Люцифер. – Разве святые перерождаются, а не остаются в вечном блаженстве Рая? - Ну… Вообще-то да, но у меня были свои причины сделать на сей раз исключение, - уклончиво ответил Господь. Люцифер покосился на Христа, но тот увлеченно чесал блаженно млеющего Святого Духа и не заметил этого косого взгляда.