waking up

Енгук просыпается ближе к вечеру, когда темнеет настолько, что свет из окон напротив начинает выделяться на фоне окунающихся в темноту бетонных стен многоэтажки и ложиться на пол его комнаты асимметричными фигурами. Будит его раздражающе бессмысленный поток звуков: соседи, кажется, смотрят очередное лишенное оригинальности телешоу. Енгук вспоминает, что когда-то он мечтал о собственной квартире, небольшом уютном уголке, забыв о том, что в каждую идеально прорисованную картину неизменно вклинивается реальность. И когда он получает желаемое, выясняется, что оградиться от внешнего мира не получится - неизменно будет ощущаться чужое присутствие, пусть и в форме безжизненных звуковых волн. Но, пожалуй, куда больше внешних раздражителей Енгука беспокоит его самочувствие, которое по-иному, кроме как паршивым, и не назовешь: горло словно кто-то расцарапывает изнутри, а мышцы поначалу практически отказываются реагировать на посылаемые импульсы. Становится сразу понятно, что делать порученную им с Химчаном презентацию в таком состоянии - вариант совсем не из идеальных, но, во-первых, отменять свои планы в последний момент не в правилах Енгука, а во-вторых, времени до сдачи остается меньше двадцати четырех часов. Поэтому ему остается только привести себя в относительно работоспособное состояние до прихода Химчана. На кухне Енгук заваривает кофе - единственное средство, которое может ему сейчас помочь, и включает музыку на принесенном из комнаты ноутбуке. Резко сменяющиеся гитарные риффы заставляют очнуться, отойти от болезненной отрешенности, а после нескольких глотков горячего кофе в горле понемногу перестает першить. Искусственно яркий свет режет и без того воспаленные глаза, и он прикрывает веки и сидит так недолго, пока в дверь не звонят. На пороге ожидаемо оказывается Химчан, и Енгук впускает его внутрь квартиры. Одет Химчан совсем неброско - на нем однотонные джинсы, светло-серая толстовка, а за плечи закинут рюкзак, лямку которого он придерживает одной рукой, но в этой простоте ощущается нечто притягательное, особенное для Енгука. Он чувствует, что таким образом тот пытается затеряться среди мира обыденных вещей, притвориться, что он один из тех шаркающих ногами прохожих, спешащих не отставать от расписания своих серых будней, хотя на самом деле так он лишь пытается не привлекать внимания, защищая свой шаткий мир. Но сейчас Химчан улыбается, приподняв уголки аккуратных губ и слегка прищурив глаза, и во всем этом заметно настолько откровенное доверие, что Енгук совсем не знает, как справляться со своими чувствами - этому мешает поднявшаяся на несколько градусов температура, размывающая границы между реальным и желаемым. Енгук никак не может осознать, почему из нескольких десятков абсолютно разных людей, с которыми он периодически сталкивается на совместных занятиях, он решается познакомиться именно с ним. Сначала Химчан не общается ни с кем, и единственное, что о нем знает Енгук, это то, что тот совсем не признает существование такого качества, как пунктуальность, - и опаздывает от занятия к занятию. В тот день, когда они впервые заговаривают, он не изменяет своей привычке и во время уже двадцать минут как начавшегося занятия пытается как можно незаметнее проскользнуть в аудиторию, но дверь, с излишне громким стуком захлопнувшаяся от сквозняка, сводит на нет все его старания. На лице Химчана появляется настолько комично преувеличенное выражение полной обреченности, что Енгук невольно начинает улыбаться. Парень садится несколькими свободными местами от него, пряча за руками ответную улыбку, но его черные глаза, слишком ярко выделяющиеся на фоне бедных щек и высветленных практически добела волос, своим невероятным теплом полностью меняют представление Енгука о нем. Поначалу Химчан кажется ему каким-то отрешенным, но мысль о том, что причиной тому является совсем не внутренняя холодность и безразличность, а скорее страх, появляется только после нескольких недель общения по вечерам после занятий. И боязнь эта совсем не того, всем знакомого и привычного характера - растворенного в отчаянии доверия. Химчан знает, что слишком тесно связан с этим миром, его настроением, и в конце концов эта чувствительность приводит к буквально непреодолимому страху сблизиться с кем-то и затеряться среду чужих ощущений и переживаний. И Енгук наконец-то понимает, что не Химчан холоден к окружающим, а скорее наоборот - они просто не способны оберегать его. И Енгуку, который давно привык отпускать свои проблемы вместе с десятки раз переписанными строчками немного несвязных зарисовок в несколько абзацев, оказывается лекго поладить с этим необычным парнем. И Химчан совершенно точно в тот день в его улыбке видит именно сочетание бескорыстности и желания отдавать не только плохое, но и хорошее. Сейчас Химчан, слегка прищурив глаза, разглядывает его, всеми силами пытающегося сделать вид, что все в порядке, все как обычно. И сейчас слабость, причиной которой служит температура, ощущает совершенно другой Енгук, точно так же, как и слабость оттого, что уж слишком тепло и немного обеспокоенно смотрит на него человек, близкое общение с которым он даже не мог поначалу представить. Но если последнее, как самому Енгуку кажется, удается скрывать, то плохое самочувствие сразу становится заметно Химчану. Он предлагает ему заварить чай, пока тот будет открывать найденные для презентации материалы, на что Енгук согласно кивает. Когда Химчан, стянув кроссовки и оставив рюкзак в прихожей, проходит в кухню, то слегка толкает его в плечо, приободряя, и Енгук обессиленно, но довольно улыбается. *** Химчан заходит в комнату с двумя чашками чая, когда Енгук заканчивает разбирать разбросанные по письменному столу конспекты и прочие мелочи вроде нескольких карандашей и вырванных из блокнота разрисованных листов - обычно он придерживается порядка, но начало учебного года и резко навалившиеся задания отбивают всякое желание следить за тем, чтобы всё лежало аккуратно. На ноутбуке уже открыты наброски текста предстоящей презентации на абсолютно скучную тему о фискальной политике. Предмет - экономическая теория - непрофильный, но обязательный. Они садятся за стол; Химчан, поставив чашки, принимается рассказывать о том, как он видит презентацию в целом. Енгук сосредотачивает внимание на том, что он говорит, все-таки перспектива отвлекаться и затягивать не такую уж и легкую работу его не радует. Они сидят неизвестно сколько часов, перечитывая десятки статей и отбирая самое главное, но Енгуку куда интересней наблюдать за Химчаном - как он сосредоточенно изучает информацию и недовольно хмурится, когда не находит подходящую, и как забавно он удивленно приподнимает брови, а затем начинает улыбаться, глядя на него, когда вычитывает что-то уж совсем абсурдное. И если вначале Енгук честно фокусируется на работе, то в итоге его внимание оказывается полностью сконцентрировано на Химчане. Он, кажется, сам того не замечая, заставляет Енгука чувствовать себя в разы лучше, стоит только посмотреть в глаза, с той особенной хитринкой, которой обладает только он. Химчан включает один из недавно составленных плейлистов на плеере, и напряжение от ощущения нехватки времени становится не таким подавляющим. Он умеет выбирать такую музыку, которую можно не только услышать, но и увидеть - из звуков словно складывается история, завораживающая своей полнотой и красочностью и затрагивающая спящие до этого эмоции. Енгук видит блуждающего сквозь окрашенные в оранжевый закатный цвет многоэтажки человека, олицетворяющего собой одиночество и тоску по прошлому; видит человека, поглощенного эгоистичным желанием всеобщего признания и оставляющего позади тех, кому он был дорог, и еще множество образов, по-своему интересных и необыкновенных, существующих в отдаленном от реального мире. До этого мелодичные мелодии сменяются другой, непривычно искаженной, изогнутой и будто проигрываемой в обратном порядке - до этого ему не приходилось слышать ничего подобного. Енгук точно не знает, что именно служит причиной резкой перемены в его сознании - то ли усталость, усиленная, кажется, поднявшейся еще больше температурой, то ли неторопливая, но вычурная мелодия, но что-то заставляет изменить ход его мыслей. Окружающий мир, до этого момента тесно соприкасающийся с его внутренним миром, как будто бы утрачивает свое влияние и меркнет перед заполнившими сознание ощущениями. На первый план выходит чувство отвращения к собственной неестественности перед Химчаном, вызванной опасениями того, что он узнает, как на самом деле за то недолгое время общения Енгук успел стать зависимым от него. И Енгук, не считающий правильным продолжать обманывать ни Химчана, ни самого себя, признает необходимость что-то изменить. Потому что сейчас он словно актер, перенесший образ из спектакля в действительность и обманывающий тех, кто верит в его искренность, - от этого как-то тошно и болезненно неприятно. Реальность предстает перед ним в виде едва различимых очертаний комнаты, укрытой полуночной темнотой, и Химчана, который держит его за плечи и зовет по имени с тревогой в голосе. Он прикладывает ладонь к его лбу, хмурится и, обещая доделать оставшуюся работу, отправляет Енгука спать. Заверения в том, что все в порядке, звучат слишком бессильно для того, чтобы в них можно было поверить, и вскоре слабо сопротивляющийся Енгук, подталкиваемый все еще придерживающим его за плечи Химчаном, оказывается уложен в постель. *** Беспокойство не позволят ему спать долго, и он открывает глаза как раз тогда, когда ночь только начинает отступать. В комнате абсолютно тихо: соседям уже давно как надоедает внимать речам телеведущих, и на улице пока еще даже не время для ранних прохожих. Напротив - потолок и наложенные на него серым градиентом тени, а сбоку - Химчан, тихо сопящий во сне, уткнувшийся лбом ему в плечо. Впервые, глядя на то, как он прижимается к нему во сне, Енгук в полной мере осознает причины того безграничного доверия, которое Химчан выказывает ему. В конце концов к нему приходит понимание того, что вовсе не Химчан отказывается пойти навстречу - как раз наоборот его сила и заключается в том, что он не боится отпустить свои страхи. Енгук сам сплетает из кажущихся совсем невесомыми опасений слишком тягостное чувство тревоги, которое мешает ему переступить через себя и принять то, что нельзя навсегда остановиться на пороге мира, где парящие по воздуху желания обращаются в достижимые цели. Он где-то на грани осязаемого и непостижимого, но в итоге последнее берет верх над реальностью, словно превращающуюся в серию ретроспективных фотографий. Глядя на них, он как будто заранее знает, как должен поступить, чтобы материализовать представшую перед глазами картину будущего, слегка размытую тусклыми красками неизвестности. Он поворачивается лицом к Химчану и проводит пальцами по его запястью, едва касаясь, все еще опасаясь исполнить принятое решение. Енгук расстается с состоянием тревожности и неопределенности, ставшим уже, как бы парадоксально это ни звучало, привычным и в какой-то степени необходимым для него. Химчан не просыпается от прикосновений, все также размеренно дышит, и тогда Енгук сжимает его ладонь и негромко зовет по имени. Он открывает глаза и сонно моргает, глядя на касающиеся его руки пальцы Енгука, и переводит взгляд на него. Енгук все еще совершенно не представляет, к чему приведет его решение, и его обеспокоенность проявляется в том, как сосредоточенно он разглядывает Химчана, прикусив губу, стараясь разглядеть признаки непонимания или удивления, но тот скорее выглядит ожидающим чего-то важного. Химчан понимает все без слов, да и трудно не понять; в конце концов Енгук ни с кем не ведет себя так тепло и открыто, как с ним, хотя сам он, наверное, замечает это совсем нечасто. Видя, как изгибаются в едва заметной улыбке губы Химчана, он наконец-то решается заговорить. Может быть, в этом уже и нет необходимости, но Енгук чувствует, что должен превратить расплывчатые мысли в конкретные фразы и донести до Химчана, насколько тот стал ему близким и необходимым. Сейчас слова расцарапывают горло хуже простуды. Он говорит охрипшим ото сна и простуды голосом, и с каждой произнесенной фразой набирается все больше решимости, прекратить бессмысленное сдерживание собственных желаний. Он произносит слова о том, что устал от неопределенности действительности, когда на самом деле он совершенно точно знает: он хочет быть полностью открытым с ним. Присутствие Химчана рядом с ним превращает окружающую действительность в что-то несущественное, и вскоре внутри него сосредотачивается слишком много ощущений, поделиться которыми становится чем-то необходимым. Химчан понимает. И сам говорит, что с того времени, как он встречает Енгука, ему становится не так страшно преодолевать свои слабости. Они еще долго лежат и целуются, Енгук водит пальцами по спине Химчана, поверх плотной ткани толстовки. Когда из оставленного в коридоре рюкзака начинает доноситься мелодия будильника, они встают, чтобы начинать собираться на пары. Через приоткрытое на кухне окно, где они пьют заваренный Химчаном кофе, проникает неожиданно теплый октябрьский воздух, вобравший в себя разнообразные звуки просыпающейся улицы. Вскоре они выходят из дома и, еле успев добежать до остановки, садятся в подъехавший полупустой автобус, где Химчан, довольно улыбаясь, засыпает, положив голову Енгуку на плечо. Енгук ни капли не сомневается в том, что поступил правильно.