Детище Великого и Ужасного

— Я никогда про вас не забуду! — обещала Энни, глядя вдаль, туда, где на горизонте степь превращается в Кругосветные горы. Туда, где скрывается полюбившаяся сердцу Волшебная страна. А когда приехавшая на каникулы Элли рассказала сестре, что видела объявление о смерти Гудвина, Энни смахнула слезу. Она незнакома с Великим и Ужасным, но много слыхала о нём. — Я смогу поехать на похороны? А далеко-далеко, за Кругосветными горами и Великой пустыней, где царят чудеса, случилась беда. Утром нового дня Фарамант обнаружил правителя лежащим на полу посреди тронного зала. Всё вокруг Страшилы было усеяно сломанными иголками, а голова — прекрасная и умная голова соломенного человека зияла ровными дырами, как будто их специально прожигали раскалённой иглой. — Правитель! А через пару минут закипела работа. Кафтан Страшилы тщательно выстирали и просушили. Набитый отрубями кулёк проветрили, а отруби сменили на новые. — Откуда взялась плесень? — удручённо пробормотала Флита, сметая старые заплесневевшие отруби в кучу. — Ещё одно волшебство Великого Гудвина. К обеду вездесущие птицы натащили немало булавок и иголок. Художники заканчивали рисовать лицо, удивляясь, что ранее разговаривавший недорисованным ртом Страшила, в этот раз непривычно молчалив. Но и тогда, когда их работа была закончена, Страшила не проронил ни слова, не моргнул, не пошевелился. Словно самое обыкновенное соломенное чучело, стоял он посреди зала, напугав даже привыкшую ко всему Кагги-Карр. — Страшила, друг мой?! Надо немедленно звать на помощь! На недолгом совещании решили, что Кагги-Карр полетит в Фиолетовую страну. Железный Дровосек не нуждается во сне — знал каждый Мигун. Но в то утро, Фрегоза обнаружила Дровосека, лежащим на кровати. Механические веки на его глазах были плотно сомкнуты. — Может и не нужен сон правителю, а отдых, как ни крути, полезен, — решила она. Но, когда из Изумрудного Города прилетела взволнованная Кагги-Карр, Мигуны испугались не на шутку. — Страшила Мудрый не двигается и не говорит? — волновались они. — А ведь и наш Дровосек спит мёртвым сном! Наилучшие мастера-Мигуны вооружились маслом и отвёртками, но не нашли у Дровосека повреждений, разве что шёлковое сердце его порядком истлело. — Может, в этом причина беды? — спросили они у Виллины. Добрая чародейка прилетела, узнав горестные вести, но, увы, ничем не могла помочь. — Кто же заколдовал наших повелителей, ведь в краю Гуррикапа не осталось злых волшебниц? — но волшебная книга Виллины молчала. Смелый Лев почувствовал себя нехорошо ранним утром. Когда заря осветила небо, он проснулся, чтобы взглянуть туда, где скрывался вдали загадочный Канзас, где его любимица Энни, собиралась в школу, а Артошка, непоседливый щенок, вовсю резвился на улице. Лев проснулся, поднялся с трудом на лапы — старость всё сильнее давала о себе знать. Он подслеповато жмурился, глядя вверх, но не мог разглядеть ни неба, ни зари на нём. Даже свою лапу он видел неотчётливо. Лев громко рыкнул, но сам услышал слабый звук, похожий на мяуканье новорождённого котенка. Лев попробовал пошевелиться, встряхнуться, но кости заболели с новой силой, и он повалился на бок. Лев взвыл от удара о землю, а после взвыл от досады, но рёва его снова не было слышно. Лев попытался встать, перевернуться на другой бок, размять затёкшие лапы, но… не смог пошевелиться. Его тело пронзила мгновенная вспышка резкой, отвратительной боли. А следом за ней Лев почувствовал, как по венам его, где текла вечно горячая кровь, разлилось что-то тягуче-ледяное, каким было зелье смелости на блюдечке Гудвина. Панический страх охватил Льва. Он подумал: «Снова, как и много лет тому назад я сделался трусливым… неужели кончились чудеса Великого Обманщика?» Лев свернулся в клубочек, как котёнок — и вдруг вцепился со всей дури зубами в хвост. — Ну же, — рычал он. — Сейчас пройдёт наваждение! Вздумал раскисать на старости лет… Но острая боль ещё раз пронзила его, прошлась по позвоночнику, кольнула под рёбрами. Обкромсанный возле кисточки кончик хвоста обнажил оголённые позвонки, и Лев тяжело сглотнул, почувствовав на языке вкус крови и кислый привкус сукровицы. Но панический страх не покидал. Лев взвыл, уже предчувствуя гибель, смахнул когтистой лапой слезу, нещадно царапая пушистые щеки, и снова вгрызся слабыми зубами в кончик хвоста. А затем ещё раз. И ещё. Острая боль временно отрезвляла его, не подпуская смерть ближе. Но вскоре он не смог разогнуться, разомкнуть челюсть, смахнуть слезу. Только страх заставлял сердце сжиматься с всё замедляющимся ритмом. И несчастный Лев с тоской понимал, что больше никогда… не увидит старых друзей, не пробежится по жёлтой дороге, распугивая трусливых белок, никогда не увидит любимицы Э… На этой мысли сердце его перестало биться. Гудвина хоронили в закрытом гробу. — Почему я не могу его увидеть? — Так положено. Тебе не стоит на это смотреть. Элли не рассказала сестрёнке о слухах, что дошли до неё. О том, что Гудвина — всеми покинутого старика, соседи нашли через две недели после его смерти. О том, что крысы нещадно погрызли его плоть и выдавили глаза. О том, что плоть на его грудной клетке была объедена койотами. А запястья умелых рук были ещё при жизни в порыве безумия искусаны в кровь самим Великим Обманщиком. — Как хорошо, что там, — Энни показывает на горизонт, — никогда не узнают, что Гудвина больше нет. Пусть вера в его чудеса живёт вечно!