Вина и счастье

Осознание приходит позже раскаяния. И если понимание того, что сделал, грузом лежит на совести ее супруга, то на ней лежит вина несоразмеримо большей тяжести — она не сделала ничего. Козетте тревожно и беспокойно в новом доме. Даже неловкие руки Николетты кажутся ей очередным напоминанием о предательстве. — Ты плохо спала? — Все хорошо. Я же люблю тебя. Она не лжёт, она по-прежнему любит своего ненаглядного Мариуса больше всего на свете. Ей нравятся его тяжелые кудри и темные глаза, ей нравится, как он ласково смотрит и обнимает ее. — Да, я люблю тебя! — восклицает она порывисто и бросается к нему на шею, а разрумянившиеся щеки снова делают ее похожей на юную девушку, которая пленила сердце Мариуса в Люксембургском саду. Мариус прижимает ее к себе надежно и крепко, и почему-то ей кажется, что эти объятия спасают не ее одну. Дедушка Жильнорман украдкой вытирает слезы счастья, глядя на любимых внуков. Он единственный уже ни от чего не спасается. Ночью ей не снятся кошмары, и от этого Козетте становится только хуже. Они близко, они караулят ее сонный и измученный переживаниями разум, но не тревожат её сон. Даже сейчас он охраняет ее. Даже во сне она не будет платить за свою ошибку. Она прижимается к Мариусу и тихо плачет, а он легко и уверенно гладит ее по голове. Скоро ладонь Мариуса превратится для нее не только в ладонь любимого, но и в теплую ладонь отца. Они взрослеют в своем горе, в своей вине. Козетта с гордостью улыбается своему отражению, находя горькие морщинки в уголках рта. — Ты совсем не хочешь есть? — Все хорошо. Я же люблю тебя. Она не лжёт, ее любовь к Мариусу лишь крепнет день ото дня. Ей нравится видеть, как из порывистого юноши он превращается в серьезного мужчину. Мариус задумчив, тих и иногда печален, а его рука по-отечески перебирает волосы своей жены, когда ночью она дает волю слезам. Они благословляют бога за эти слезы. Они благословляют бога за их вину и их любовь. — Тебе плохо? — Все хорошо. Я же люблю тебя! — Козетта, румяная и счастливая, кидается к нему на шею. Дедушка Жильнорман украдкой вытирает слезы счастья. А он стоит, пораженный внезапными объятиями и счастьем, когда жена осторожно кладет его руку себе на живот. Осознание приходит позже раскаяния. И если понимание того, что сделал, разделено на двоих, его тяжесть можно выносить. Козетте по-прежнему тяжело от осознания своего бездействия, но тяжесть под ее сердцем, тяжесть, увеличивающаяся день ото дня, примиряет ее. Они виноваты и счастливы. И почему-то Козетте кажется, что это счастье немного смягчает их вину.