Дыхание соленого ветра

Море с утра неспокойно — пенится вода, волны взмывают и с клекотом разбиваются об острые скалы, а чаек и не слышно почти, хотя в обычное время их хриплые крики доносятся отовсюду. Гермиона думает, что это из-за погоды. Яростные порывы ветра с грохотом проносятся по крыше «Ракушки», проникают в открытые форточки, раскидывают газеты по кухне и несутся дальше, к морю, закручиваясь в воздухе и швыряя волны на остроносые утесы. Тяжелые, напитавшиеся влагой тучи висят над землей так низко, что кажется: протяни только руку, и коснешься их, ощутишь в ладони плотный сырой туман — прохладный, синевато-серый, как и все вокруг. Гермиона неосознанно тянется кверху, но пальцы зачерпывают пустоту — лишь несколько капель дождя падают на кожу и, разбиваясь, скатываются вниз, на выметенный дощатый пол веранды. Гермиона припоминает, что год тому назад, в июне, этой веранды еще не было. Должно быть, Билл построил ее недавно: дерево совсем свежее, не потемнело почти. А еще здесь очень уютно — плотный навес, обшитый листами железа, укрывает от нередкого в этих краях дождя; в углу, ближе к перилам, располагаются уютный круглый столик и два плетеных стула с высокими спинками. Сейчас столик пустует, только скатерть постелена, но, Гермиона уверена, Билл и Флер любят пить чай здесь теплыми летними вечерами. Гермиона и сама любит сидеть на веранде — так просто, без чая, без сигарет, которые украдкой покуривает Флер, без «Ежедневного пророка» в руках: там ведь сплошная политика, да сколько можно уже?.. Иногда Гермиона откидывается на спинку стула и читает одну из привезенных с собой книг, все чаще ловя себя на том, что старается быть вне дома: не надоедать лишний раз, не мешать, не маячить перед глазами… В сущности, кто она здесь такая? Они с Биллом и Флер не друзья даже — во всяком случае, не такие, как с Джинни, которая сейчас где-то с Гарри в свадебном путешествии… Гермиона же спонтанно заявилась в «Ракушку» и гостит уже неделю почти. Вроде и неудобно — а домой хочется еще меньше… * * * Двухкомнатная квартира в центре Лондона, выделенная Министерством «за особые заслуги перед магическим сообществом», пропахла горелыми оладьями. За выпечкой не уследили соседи, но запах просочился сквозь вентиляционную шахту, и Гермиона открыла все форточки в тщетной надежде проветрить помещение. Гарь, правда, испаряться никак не желала, или молодая соседка сожгла что-нибудь снова, Гермиона не знала. Она вернулась с работы пораньше в тот день — так получилось, хотя радости это почему-то не вызывало. Наверное, она окончательно превратилась в трудоголика. Или не знала, чем занять себя дома. Или просто Рон приелся невыносимо… Он вроде и не делал ничего плохого, но каждое действие, каждое слово раздражало Гермиону в последнее время. Казалось, он специально говорил таким образом, чтобы ее позлить — совместные беседы пронизаны были однообразием, потому что Рон не читал книг, а Гермиона не интересовалась квиддичем. — Ты ни за что не поверишь, кто мне написал! — крикнул он прямо с порога, вернувшись домой в седьмом часу. — Кто? Привет, кстати… — Гермиона отложила книгу. — Джинни! — воскликнул Рон, полностью проигнорировав тот факт, что с ним поздоровались. — Да ты что! — Гермиона не удержалась от сарказма. — Как она могла написать — тебе? Рон даже и не заметил колкости — слишком был занят тем, что размахивал клочком смятого пергамента, исписанного мелким убористым почерком. — Я даже удивился, когда сова прилетела прямо ко мне на работу, а оказывается, Гарри ей сделал предложение с утра. — Кому — сове? — Гермиона снова не удержалась: слишком сильно было желание уколоть Рона. — Ну, тогда как раз ничего удивительного в этом нет: я б на месте несчастной птицы тоже сбежала куда подальше. — Чего? — Рон, казалось, совсем не слышал, что она говорила. — Ты вообще меня понимаешь? Гарри сделал Джинни предложение сегодня утром! Гарри — Джинни! Они женятся! Гермиона не придумала ничего лучше, кроме как кивнуть. На самом деле, это не было для нее новостью: в последнее время Джинни только и говорила о том, что Гарри вот-вот решится позвать ее замуж, а Гарри, в свою очередь, бегал к ней за советами по пять раз на неделе — не слишком ли рано? А вдруг Джинни откажет? Гермиона, в свою очередь, уверяла его, что Джинни только этого и ждет, но друг все равно сомневался. Похоже, один только Рон пребывал в неведении. — Джинни написала, где они хотят праздновать свадьбу? — поинтересовалась Гермиона, когда Рон разделся и уселся за стол в ожидании макарон с сыром. — Да нет… говорит, еще не решили, — он пожал плечами и потянулся за хлебом. Когда тарелка была наполнена до краев, Рон схватился за вилку и, отправив в рот небольшую часть горячего блюда, вдруг поднял голову. — Слушай, Гермиона… — А? — Она выглянула из ванной. — Может, нам тоже?.. * * * Это место приносит какое-то странное, необъятное успокоение. Здесь не хочется думать ни о городе, ни о тех, кто остался в нем. Хочется только бродить бесконечно вдоль берега, собирать выброшенные на песок ракушки и, сливаясь с морем, встречать розово-фиолетовый закат. Если бы только не дождь… Но даже и так — хорошо. Равномерный стук многочисленных капель по железным листам настила отвлекает от мыслей и приятней любой музыки ласкает утомленный мегаполисом слух. Гермиона даже в Министерство не ходит: в кои-то веки хочется отдохнуть от бесконечной бумажной рутины, хотя вроде бы так всегда мечтала работать в Отделе магического правопорядка… Гермиона не знает, когда закончится отпуск — наверное, когда она разберется в себе, в своей жизни… Почему же все до такой степени сложно? Почему она, всегда такая спокойная и рассудительная, теперь не уверена даже в завтрашнем дне? Гермиона вздрагивает, когда на плечи ложатся чужие руки — тонкие, с длинными пальцами, почти невесомые, и все же от них через тонкую ткань свободной рубахи чувствуется тепло. Флер всегда приближается неслышно, опускается на плетеный стул напротив, вынимает из легкого серебристого халатика пачку сигарет. — Ты сидишь тут с самого утра, не устала? — спрашивает, прикуривая от волшебной палочки. — Да нет, здесь хорошо так, спокойно, — Гермиона пожимает плечами, смотря на море, что бушует в отдалении. Ветер свистит, закручиваясь в микровихри, пенятся холодные брызги, и кажется, будто оттуда, из самого сердца шторма, долетает запах соли и водорослей, выброшенных из глубин. Потом — ноздрей касается аромат табачного дыма, и Гермиона невольно переводит взгляд на Флер: она кажется расслабленной, умиротворенной; ветер треплет не уложенные в прическу серебристые волосы, швыряя отдельные пряди на лицо. Флер прикрывает ладонью сигарету, чтобы пепел не летел в разные стороны, выдыхает тонкую струйку дыма, смотрит на свою гостью с легкой улыбкой. — Ты ведь Биллу не скажешь, правда? — Конечно, не скажу. В другое время Гермиона прочла бы ей лекцию о вреде курения, но не теперь, когда слишком запуталась, когда не до чужих вредных привычек… Флер докуривает сигарету и поднимается. — Пойдем в дом? Я обед приготовила. Гермиона молча встает и идет за ней. * * * Гермиона почти ничего не ощутила, когда Рон вошел в нее. И когда стал двигаться — тоже. Просто лежала, закусывая губу, потому что на глаза навернулись непрошеные слезы и горло сдавило, будто готовы были прорваться рыдания. Что происходит, почему так?.. Приелось? Или она и не любила его никогда? Гермиона не знала — лишь молча вслушивалась в кряхтение, заглушавшее легкий стук дождя по спаленному окну. Наконец Рон расслабленно откинулся рядом, утерся пододеяльником и с довольной улыбкой уставился в потолок. Наступило молчанье, только Рона оно, в отличие от Гермионы, не тяготило. — Так что ты думаешь?.. — спросил он некоторое время спустя. — Насчет чего? — устало отозвалась Гермиона. Ей вообще не хотелось думать — лечь бы спать, только ком встал поперек горла. — Ну, насчет того, чтоб пожениться… — Рон бросил быстрый опасливый взгляд в ее сторону — наверное, тоже боялся отказа. — Извини… — Гермиона прижала ладонь к пульсирующему виску. — У меня ужасно болит голова… И вообще, такие вещи за один день не решаются… Дай мне время… — Я… ладно, — напряженно согласился Рон. Гермиона была очень благодарна, что он не спорил. — Я пойду в душ, — бросила она, почувствовав, как по пищеводу вверх стала подниматься волна затхлого удушливого жара. Рон что-то невнятно пробурчал в ответ. Гермиона едва успела выбраться из постели и, скрывшись в ванной, включить воду на полную мощность, когда ее вывернуло в раковину. Гермиона подняла голову, посмотрелась в замызганное зеркало — уж сколько раз просила Рона аккуратнее чистить зубы… Стекло отразило залитое потом лицо с нездоровым румянцем на щеках. Почему так?.. Может, она больна? Чем-то отравилась? Или… Нет, не оно. Сама мысль приводила в невыносимый ужас, и Гермиона попросту запретила себе думать об этом. Должно быть, ее от жизни такой тошнило, от Рона, от тесного рабочего кабинетика и бесконечных министерских бумажек, которые все равно в мусорное ведро отправятся, зачем так стараться… * * * Гермиона снова сидит на веранде и смотрит на медленно успокаивающееся море. Горизонт окрашивается в бледно-розовый с легкой примесью фиолетового — закаты в этих краях какие-то особенные, необычные, и каждый отличается от предыдущего. На улице ощущается вечерняя прохлада, какая бывает только вблизи моря, и потоки воздуха пробираются под широкие рукава клетчатой рубахи. В углах веранды скапливается влажная темнота. Гермиона задумчиво гипнотизирует взглядом забытую пачку сигарет на столе — Билл ведь уехал в командировку дня на три или на четыре, и, пока его нет, Флер не прячет курево в дальний ящик стола. Гермиона неосознанно тянет руку, выуживает одну сигарету и прикуривает от вспыхнувшего на конце палочки огонька. С непривычки грудь раздирает кашель, и Гермиона не сразу замечает Флер, вышедшую на улицу в коротком белом плаще, накинутом поверх тонкого халатика. В сумерках вся ее фигурка кажется теперь серебристой — от растрепанных ветром волос до светло-серых тапочек с мягким пушком. — Ты ведь не куришь, — замечает Флер с легким укором. — Ну да, — Гермиона пожимает плечами, тушит о край пепельницы почти целую сигарету. — Обычно — не курю. Флер присаживается напротив, тихонько вздыхает чему-то своему, и вновь по воздуху клубами ползет сизый дым. Гермиона смотрит на нее с неожиданным интересом. — Почему ты от Билла скрываешься? Он ведь узнает рано или поздно… — Он знает, — отвечает Флер приглушенно. — Просто… не хочу лишний раз это подчеркивать. Билл так расстраивается, когда видит меня с сигаретой… Говорит, ему жалко мою красоту. — А тебе? — Мне? — Флер на мгновенье задумывается, выпуская дым. — Мне все равно. Мне хорошо и так. Гермиона думает, что она изменилась за годы замужества. Флер словно бы обрела внутреннюю гармонию, хотя внешне осталась все той же — такой Гермиона помнила ее со времен Турнира. — Ты уложила Мари-Виктуар? — поинтересовалась Гермиона, вспомнив о ее дочери. — Да… Кажется, она уснула… — Флер на мгновенье замолкает, прислушиваясь: дом отзывается тишиной. — Да, определенно уснула. Пойдем внутрь? Тебе, может, чаю заварить? — Нет, спасибо. Мне не хочется. — Пойдем. Флер тушит окурок и за руку тянет ее в коттедж. Кухня «Ракушки» большая и светлая, в ней пахнет пряностями и морским воздухом, что проникает внутрь сквозь приоткрытую форточку. В коттедже всегда немного душно, поэтому Флер постоянно проветривает; здешняя целебная атмосфера в каждый дом входит, в каждую щель… Кажется, будто она пронизывает и сердце. Гермиона сидит на стуле — мягком и удобном, с пушистой обивкой — и смотрит, как Флер что-то ищет в шкафчиках. Гермиона думает, что чай, но высокая бутыль из темного полупрозрачного стекла наводит на мысли об огневиски. Флер вынимает из бара два широких стакана, ставит один перед Гермионой и в тишине разливает янтарную жидкость по порциям. — Я не люблю алкоголь, — пытается протестовать Гермиона. — Возможно, ты просто не успела распробовать, — Флер невозмутимо поднимает стакан. — Честно говоря, я давно уже не пила ничего крепче сливочного пива, — слабо возражает Гермиона — но голос ее звучит неуверенно. — Тогда тем более можно, — замечает Флер, делая маленький глоток из своей посудины. Гермиона сдается, осторожно отхлебывает, и огневиски приятно обжигает горло. — Я… я просто запуталась, — произносит она, разглядывая собственные ногти. Флер смотрит на нее теперь слишком внимательно, в светлых глазах — участие и еще что-то такое, едва уловимое, похожее на затаенную нежность. — Это из-за Рона, да? — Нет… — Гермиона качает головой — не то. — Это… из-за меня. Я просто не знаю, чего хочу, что мне вообще от жизни нужно. Флер медленно кивает, продолжая слушать, и пальцы ее легко касаются ладони собеседницы — жест этот преисполнен такой заботы, что Гермиона невольно протягивает руку, переплетаясь с чужим теплом. — Ты устала, — замечает Флер, делая новый глоток из стакана. Гермиона следует ее примеру. Мысли еще не путаются, но голову уже окутывает поволока тумана — все равно. Разве будет от этого хуже? — Да, — признает Гермиона, понимая неожиданно ее правоту. — Я чертовски устала и не знаю, что с этим делать. — Просто… не торопись, ладно? Не спеши, дай себе время все хорошо обдумать. И я помогу тебе в этом. Пойдем. На этот раз Флер не протягивает руку — их пальцы уже переплетены между собой, и Гермиона только следует за хозяйкой дома в супружескую спальню, смутно догадываясь, что может произойти, но отчего-то не отстраняясь, хоть ее и одолевают сомнения. Флер запирает дверь, и змейкой падает на пол пояс халата. В свете серебристой луны Гермиона может хорошо разглядеть ее фигурку — тонкую, как у девочки, несмотря на рождение ребенка. — Ты идешь? — Флер приглашающим жестом зазывает ее к себе. Гермиона медлит, все еще стоя посреди комнаты. Мысли в голове путаются, и происходящее кажется каким-то странным, нереальным, необъяснимым. — Не бойся, — Флер легко улыбается ей. — Все будет хорошо, обещаю. И Гермиона делает шаг навстречу, неумолимо приближаясь к широкой и длинной кровати, застеленной светло-серым бельем. Флер помогает ей с рубашкой и брюками, скользит ребром ладони по резинке трусов, ничего не касаясь, но вызывая непонятную сладкую дрожь во всем теле. Поцелуй ее пахнет морем. Тонкие пальцы — повсюду: на бедрах, на груди, тихонько поглаживают спину. Гермиона плохо помнит, как они оказались на кровати — только вздрагивает, когда Флер касается ее, погружая руку во влагу меж бедер. Бледные лунные лучи высвечивают настенный циферблат, стрелка на котором медленно подползает к полуночи. Гермиона отмечает это как-то машинально, подаваясь навстречу ласкам, не в силах сдерживаться под напором легких и быстрых касаний. Флер нависает сверху, глаза ее полуприкрыты, и мягкие серебристые волосы рассыпаны в беспорядке. Это последнее, что Гермиона замечает, что помнит о прошедшей ночи — а потом резко выгибается, что-то стонет сквозь зубы, и ее увлекает прочь из полутемной спальни, прочь из реальности, прочь из этого бессмысленного беспощадного мира… * * * Гермиона стоит на кухне своей лондонской квартиры и чистит овощи для рагу. В гостиной что-то грохочет — наверное, Живоглот вспрыгнул на шкаф или Рон что-нибудь уронил, он всегда ведь такой неловкий… По окну равномерно постукивают капли дождя, из-под батареи пахнет прокисшими половыми тряпками, а в раковине шумит вода. Все куда-то торопится, все куда-то несется: погода, машины за окном, облака в небе и люди, что ее окружают… И только Гермиона — стоит на месте, медленно осмысливая жизнь. Флер просила ее не спешить. Флер советовала ей не спешить. И Гермиона — не спешит. Гермиона молча стоит у раковины и чистит морковь.