***
Сначала была только боль и темнота. "Но ведь это не так" - подумалось ему. Было очень важно все точно вспомнить, настолько точно, насколько это вообще возможно человеку. Разве не для этого он имеет ум? Разве не собственным умом человек упорядочил окружающий мир и управляет им? Если с самого начала он сфальшивит, то разве не изменит себе? Должно было быть что-то еще до наступления темноты. А до темноты была лишь боль. И была она на удивление сильной и невыносимой. Боль поразила его неожиданно, как шаровая молния, охватила его тело и рассудок, будто стальными клещами. Он должен был быть готовым к этому. Сколько раз он пытался сломать эти клещи, но так и не смог. Еще эта боль была удивительная. И это, пожалуй, пугало его больше всего. Боль была переполнена цветами и искрилась ими будто ослепительно яркими сапфирами, чем-то похожими на его глаза, а потом вдруг настала темнота. Но до этого боль, что будто буянила разнообразием цветов, резким ударом впилась в каждое нервное окончание его тела и полностью лишила возможности двигаться. Будто боль была разумным существом и нарочито разыскивала его самые слабые места, она казалась необъятной. После, боль отпустила его так же внезапно, как и охватила. Разум словно вернул его в темную пустоту. Сколько это продолжалось - не имел понятия никто. Но когда он, наконец, стал просыпаться и приходить в себя, оказалось, что с сознанием к нему вернулись и цвета, в этот раз они не причиняли боли. Ему казалось, что конец неминуем, но все оказалось не так. В нем оживилась надежда. Может, он потерпел поражение, но не окончательное. Наступит день, и он обязательно им отомстит. Ибо разум его не погас, он все еще работал. Настолько мощно, чтобы спастись - это самое главное. Настолько мощно, чтобы выжить и вернуться, выбраться. Он понял свою ошибку, понял, как им удалось заманить его. Осознал, какую часть его естества они использовали и направили против него самого. Они нашли его самое слабое место, ведь его недоразумение всегда было для него дорогим и важным. Именно поэтому он, не раздумывая, сорвался на выручку. Кагами был нетерпелив, предан желаниям. Раньше он все делал на усмотрение чувств, до появления в своей жизни Дайки. Все время рубил с плеча, а с этим остряком приходилось просчитывать каждый шаг и ходы наперед. И то, что было раньше, стало его ошибкой в настоящем. Его поймали на старой привычке. Такой старой, но и давно забытой, однако все еще живущей. Такое ощущение, что это не его подстрелили и не он сейчас лежит в луже собственной крови смешанной с пылью в пропахшем плесенью и гнилью ангаре. Еще в этом ангаре пахло блевотиной и затхлым запахом полуразложившихся трупов, которые все-таки удосужились выкинуть до того, как они и вовсе сгниют. Казалось что, как только он сюда зашел, этот запах окутал его и теперь настолько хорошо въелся в кожу и одежду, что даже через время все равно будет преследовать его. Если он, конечно, выживет. Хотя, какое "если". Не будет никакого пресловутого "если", он просто выживет. Ему есть ради чего жить. Ради долбанного ворчливого придурка, который каждое утро скидывает его с кровати и чуть бы не велит готовить завтрак, в такой чопорной напыщенной манере. Будто он сама королева Англии. И удостоверившись в выполнении своих указаний, спокойно засыпает снова. До того момента пока на него не польют водой, в качестве мести и он с диким матом и шипением не упадет на пол. Чертово каждое утро начиналось так и еще не раз начнется.***
- Эй, Бакагами, вставай! – чья-то холодная нога больно уперлось в бок, и слегка толкнула. – Вставай, кому говорю! – сильный тычок и молодой полисмен с грохотом рухнул на пол. - Какого черта, Ахомине? – разгневанный Кагами, походил на помидор. Его лицо сливалось с волосами. Хотя, ему больше идет немного иного рода краснота. - Я есть хочу, готовь завтрак – И так каждое утро, как ни в чем не бывало этот наглый тип скидывает его с кровати и отправляет готовить завтрак. А Кагами готовит. Побухтит немного и идет на кухню, готовить завтрак себе и своему нерадивому любовнику. - Придурок, будешь сегодня голодный. – Красноволосый встал, потер ноющий зад и направился в святую обитель каждой квартиры – кухню. Так каждый раз ведь. Он каждый раз сыпет неведомыми досель угрозами и все равно готовит. Ни разу не выполнил ни одну, даже самую безобидную угрозу. Когда Аомине зашел на кухню, то Тайга уже почти дожарил бекон. И по кухне витал запах жареного хлеба. Тостер спускал пар, а хлеб в нем запекался до золотистой корочки. - Остался вчерашний салат, если хочешь, доставай, он в холодильнике, – как бы между прочим сказал Кагами, даже не поворачиваясь. - Ага. – отозвался Дайки с порога, зевая и почесывая живот, прошлепал босыми ногами к холодильнику, чтобы опустошить его и без того скромные запасы. – Надо бы зайти в магазин после работы. Ты сегодня допоздна? - Постараюсь не задерживаться, но сам знаешь как бывает. – тостер радостно пикнул, и хлеб не менее радостно подскочил вверх. – Достань тосты. - Ну, да. Прошлое твое «не задерживаться» кончилось через два дня, – хмыкнул в ответ мулат. Принимаясь раскладывать салат по тарелкам и доставая тосты. - А твое на неделю, – как бы невзначай вспомнили в ответ. - Забудем об этом. Они сидели друг напротив друга, завтракали и явно не думали о том, что будет потом.***
«Почему я вспомнил именно это утро?» Веки тяжелели, а язык во рту казалось уже пропитался кровью, ее стальным привкусом. То и дело гонял по полости рта слизкие сгустки. Человек, который так ловко его развел, подошел ближе, нагнулся и воткнул дуло пистолета в дырку от пули, между ребрами с правой стороны. Прокрутил, наблюдая, как кривится гримасой боли лицо и воткнул глубже. - Ну, как вам, офицер Кагами? – его лицо покрытое морщинами, казалось даже очень знакомым. - Пошел ты, – плюнули в ответ. Неожиданно раздался грохот и помещение стремительно стало заполняться полисменами. Мужчина от неожиданности опустил пистолет, давая возможность лежащему на полу человеку вздохнуть, но тут, же спохватился и вновь приставил пистолет на этот раз уже к голове. - Не подходите, или я его прикончу, – мужчина на удивление легко поднял довольно тяжелого Тайгу на ноги и стал удерживать одной рукой его на весу, второй продолжая держать пистолет. Ему было все равно, что человек в его руках уже почти захлебывается собственной кровью, которая заполнила его легкое, трахею и рот, рвалась наружу, чуть было не сгустками. Его глаза лихорадочно бегали по толпе вооруженных людей, пока он не заметил, что навстречу ему выходит молодой человек. - Отпусти его. – холодная чеканка, с которой он это говорил, холодила, но его выдавали глаза. Волнение, страх и еще что-то, что распознать не хватало времени. На глаза наворачивались слезы, из-за чего приходилось очень часто моргать. Почти с остервенением. Мужчина засмеялся едким противным смехом. И резко заткнулся, замерев на месте. Ровно между глаз образовалась дырка от 12 мм патрона, и он рухнул на человека, которого держал. В тот же момент часть людей кинулась к ним. Полисмен с синими волосами скинул с коллеги, а быть может и кого-то более важного, тушу преступника и перевернул к себе лицом, вглядываясь в карминовые глаза. - Придурок – только и смог сказать он. - И я тебя люблю, – просипели в ответ, растягивая окровавленные губы в некое подобие улыбки.