Тоска Бриджет фон Хаммерсмарк

- Вы видите жизнь в розовом цвете, а ведь даже кино у нас черно-белое, - говорит ей доктор Геббельс, пытаясь смягчить отказ, пытаясь избежать ее щекотливого вопроса: "Почему же Цара Леандер, почему не я?" За окном пушится тополь, а настенный календарь скромно указывает на май тридцать шестого года. - Не беспокойтесь, я еще снимусь в цветном, - отвечает юная актриса, выходя из кабинета рейхсминистра пропаганды. В цветном кино Бриджет фон Хаммерсмарк сняться так и не довелось, зато довелось принять участие в разработке и осуществлении операции "Кино". Арчи всегда подшучивал, будто бы это был лучший сценарий за всю ее карьеру. Бриджет соглашалась, ведь Арчи - критик и ему куда как видней. Бриджет соглашалась, потому что ей не оставалось ничего другого, а Арчи вновь принимался за свои статьи. Статьи пестрели новыми именами и яркими цветами раскрашенных кинолент, и в них теперь уже точно не было места для некогда популярной немецкой актрисы Бриджет фон Хаммерсмарк. По правде говоря, в них вообще вряд ли теперь было место хотя бы для чего-нибудь немецкого. Но Бриджет знала, что дело далеко не в этом, совсем не в этом и даже не в уродливом шраме на ее левой лодыжке, и даже не в первых морщинках, залегших в уголках ее глаз. Дело было в том, что Бриджет фон Хаммерсмарк видела жизнь в розовом цвете, а ее героини - в сером. Дело было в том, что мода на ее героинь прошла. Она знала, что она такая не одна. Ходили слухи, что Сибилл Шмиц увлеклась морфином, и что даже великая Рифеншталь осталась не у дел. Последнее особенно печалило Арчи, и Бриджет ненавидела выслушивать его причитания о попранном таланте фройляйн Лени. Бриджет устраивала скандалы, грозясь сжечь пленки с Триумфом воли и Олимпией, которые Арчи хранил в шкафу. После третьей истерики он купил для них сейф, но все же о Рифеншталь больше не говорил. Бриджет не могла точно ответить на вопрос, почему осталась с ним. Она грустно и не очень-то смешно шутила, что это синдром жертвы, ведь "мы оба знаем, чью пулю пришлось вынимать из моей ноги, не правда ли, Арчи?" Он отвечал, что она, вероятно, специально подставилась под его пистолет, чтобы не коротать свои дни в одиночестве. Бриджет не терялась - ее пощечины всегда выходили оглушительно звонкими, но Арчи только смеялся, пугающе обнажая едва ли не все свои зубы. Бриджет ненавидела его улыбку, казавшуюся ей вымученной, нарочитой и попросту отвратительной. И может быть, она и вовсе ненавидела Арчи Хикокса, но слишком важным было для Бриджет убедить себя в том, что она его любит, и в конце концов она убедила себя в этом, убедила настолько, что стала бояться его потерять, являясь по первой просьбе и исступленно ревнуя к каждой встречной. - Какой ты стала, Бриджет, - качал головой Арчи, заводя пластинку Пиаф с ее La Vie En Rose, которую фройляйн фон Хаммерсмарк ненавидела не меньше, чем его улыбку. Трескучий голос француженки рвал ей сердце, и Бриджет вспоминались слова доктора Геббельса, вот только розового цвета в ее жизни больше не осталось. Красный - в помаде и черный - во всем остальном, Бриджет не знала цветов почти так же, как то кино, что сделало ее звездой. Бриджет ненавидела цвета того кино, что разрушило ее карьеру. Их с Арчи не звали даже на парады, хотя, она слышала, американцы провозгласили Ублюдков национальными героями, одарив медалями Конгресса и другими почестями. Альдо Рэйн, этот техасский хряк, и вовсе был произведен в генералы еще в сорок третьем. Бриджет с Арчи выписали приличную пенсию и намекнули, что стоит забыть о "Кино", как если бы это был всего лишь страшный сон. Как жаль, что в сорок третьем никто, ни правительство, ни они с Арчи не понимали, что именно после Le Gamaar и начался настоящий кошмар, в который превратилась их жизнь. Разумеется, правительству было плевать на этот факт и годами позже. Лейтенант Арчи Хикокс и Бриджет фон Хаммерсмарк остались в прошлом, при чем, как ни прискорбно, для себя самих тоже. Скука убивала ее. Арчи теперь писал о Голливуде, трахал молодых актрис и проводил вечера за бутылкой скотча. За все годы ей так и не удалось понять, что же творится в его голове. Арчи любил ее ноги, всегда любил, еще с того момента, как увидел ее в Фройляйн доктор в начале тридцатых. Он говорил, что ноги у Бриджет красивее, чем у самой Дитрих. Бриджет это льстило и она позволяла ему делать в постели все, что ему захочется. С годами Арчи хотелось все меньше, по крайней мере, в их общей постели. В пятьдесят пятом Арчи рассказал ей, что Шмиц покончила с собой, и Бриджет стало не по себе. На прошлой неделе в булочной ей померещился Хельштром, а вчера, она была готова поклясться, что видела обрывок афиши проклятой Фройляйн доктор. Призраки прошлого ходили за ней по пятам. Арчи посоветовал ей обратиться к врачу. Бриджет не хотела повторять историю Сибилл. Все закончилось даже проще. В марте он уехал на премьеру К востоку от рая. Одному богу известно, когда он успел подружиться с Казаном, но тот просто умолял Арчи быть. Бриджет он с собой не взял, то ли оттого, что не хотел травить ее миром кино, то ли оттого, что она была уже недостаточно хороша для выходов в свет. Хотя Бриджет знала, он все еще любил ее ноги, и это, пожалуй, было единственным, на чем до сих пор зиждилась их совместная жизнь. Собственно, в том марте пятьдесят пятого закончилась и она. - Я люблю пить, курить и ужинать в ресторанах, - сказала однажды Бриджет лейтенанту Альдо Рэйну. Бриджет фон Хаммерсмарк погибла при пожаре в их с Арчи эдвардианском особняке, придя из ресторана, перебрав с шампанским и уснув, забыв затушить сигарету. На ее похоронах Арчи размышлял вслух о том, что в этом, возможно, был какой-то фатализм, и что ей, спасшейся от огня в парижском кинотеатре, суждено было поплатиться за свою удачу. Генерал Рэйн хмыкнул в ответ, что ты, лейтенант, всегда был горазд языком чесать, а лучше бы присматривал за своей фам фаталь. - Знаешь, Арчи, - как-то раз окликнула его Бриджет, лежа в ванне и затягиваясь сигаретой, - один художник сказал: "Тоска будет длиться вечно". - Он пил слишком много абсента и, кажется, говорил о печали, - парировал тогда Арчи. Теперь же холодный, серый март пятьдесят пятого года обещал ему, что тоска Бриджет фон Хаммерсмарк, в которой не было и толики печали, действительно будет длиться вечно.