Агония

      Я всегда думала, что ненависть – чрезмерно сильное, бездушное и чужое для меня чувство. Казалось, оно никогда не завладеет мной и не сможет отуманить рассудок. Я неизменно крепко стояла на ногах, не покачиваясь даже при сильнейшей буре эмоций, перераставшей в ураган чувств. Ненависть была для меня неразгаданным чувством, которое никогда меня не поглощало, охватывая яростью и гневом. Ненависть была лишь призрачным ощущением до того дня, пока вся моя жизнь не увязла в мире страха и неуверенности. Ненависть была для меня ничем, пока была жива Молли.       После смерти сестры дамба, удерживающая океан моих эмоций, была разрушена, и поток ощущений, такой могущественный и яркий, выплеснулся наружу. Боль, оказавшись самой сильной, атаковала первой. Она разъедала меня изнутри, навсегда оставляя свои шрамы. Боль истощала меня, медленно и мучительно убивая. Мой внутренний океан засыхал, опустошая и оставляя после себя лишь пустыню. Тогда и пришла она. Ненависть. Черная и всепоглощающая, она расплавленным железом растекалась в моей груди. Все оказалось таким простым. Злоба и разочарование переплетались во мне, выливаясь в нечто большое, чем просто неприязнь. Я ненавидела их. Я ненавидела его, убившего Молли, полицию, отказавшуюся продолжать поиски, родителей, не умеющих быть сильными, и себя, такую слабую и жалкую. Порой ненависть ослепляла меня, подводя к краю, но разум заглушал чувства, возвращая все на круги своя. Шло время, и ненависть стала отступать. Медленно и незаметно она растворялась во мне, освобождая от оков ярости. Но мне лишь казалось, что она исчезла. Ненависть тугими нитями переплелась с моим сердцем и нередко давала о себе знать. Да, мне казалось, что ненависть слишком безвыходное и черное для меня чувство, но я ненавижу.       Каждый день после смерти сестры я просыпаюсь с тревожными мыслями о том, что произошло что-то чудовищное, что не отпускает меня даже во сне. Изо дня в день я пробуждаюсь от душащих меня слез, тугим комом застрявшим у меня в горле. Кошмары, мучающие бесконечными ночами, эмоционально и физически истощают меня. Пустота, бескрайняя и всепоглощающая, раздирает меня изнутри, не давая ни на мгновение забыть о моей невосполнимой утрате.       Каждый раз, закрывая глаза даже на мгновение, я вижу её. Истерзанная и измученная, Молли обездвижено лежит на сырой земле, окрашенной в бурый цвет крови. Изодранное платье и шрамы, тянущиеся огромными полосами вдоль живота, навсегда отпечатались в моей памяти. В её ярко-голубых глазах навечно застыли ужас и боль. Её бледная кожа перепачкана кровью и грязью. Её прекрасное хрупкое тело изуродовано. Руки Молли, на которых красуются багровые кровоподтеки, неестественно раскинуты в стороны, отчего она похожа на падшего ангела в этом белоснежном платье, превратившимся в клочья. Воздух пропитан приторным запахом ржавчины, затрудняющим дыхание. Её ледяная кожа обжигает мои пальцы, когда я дотрагиваюсь до её лица, касаюсь рваного шрама на идеальной коже и закрываю широко раскрытые от ужаса глаза. В это леденящее душу мгновение я осознаю, что у меня больше нет сестры. Нет самого драгоценного в моем существовании. У меня больше нет жизни.       Со дня смерти Молли прошел всего месяц, показавшийся мне годом мучительных страданий и боли, нестерпимой и ужасающей. Жизнь для меня потеряла все свои краски, превратившись в серое и бессмысленное существование. Единственным бликом является мысль о том, что я ещё могу найти его, убившего Молли.       Родители после смерти любимой дочери, потеряв самое драгоценное в их жизни, совсем замкнулись в себе, потеряв к жизни всякий интерес. Мама, измученная и подавленная, превратилась в безжизненное существо, целыми днями сидящее у окна и вздрагивающее от каждого шороха и тени. Отец, хладнокровный и сильный по своей натуре, превратился в живого мертвеца. Он, обещавший мне всегда быть рядом и оберегать меня, как никто другой был нужен мне, когда умерла Молли. Вот только все обернулось не так, как я ожидала: вместо сильных рук поддержки - полные отчаяния глаза и холодное безразличие. Казалось бы, родители именно те люди, которые должны оказать мне помощь, но только не в этом случае. Они оказались слишком слабыми и неготовыми к такому поражению, вызвав в моем сердце жгучую обиду и ненависть. Но со временем мучительное чувство внутри, так сильно давившее на меня, уступило место жалости и состраданию. Родители стали для меня одним из якорей, удерживающих меня от слабости и жалкости. Но только не в самый ужасающий и ненавистный день моей жизни.       В нашем доме никогда не было так много людей. Даже на Рождество здесь собираются только самые близкие и дорогие нам люди, которых можно пересчитать по пальцам. Теперь же наш уголок тепла и уюта заполнили незнакомцы. Их так много, что я даже не пытаюсь запомнить их лиц. Они, как пираты, захватили мой единственный остров спасения. Вот только они хуже разбойников. Следователи, полиция, работники скорой помощи, журналисты, даже наш семейный адвокат, Джиллиан Мерфи,- все они чужие, и все они упрямо вторгаются не просто в мой дом. Они, как змеи, шипя и извиваясь, пытаются найти трещину в моей душе, куда бы можно было пробраться. Ненавижу.       В соседней комнате родители разговаривают с Адрианом Крэйгом, следователем, ведущим расследование об убийстве Молли. На вид ему не больше сорока пяти, но у висков уже пробивается седина. Его серые, глубоко посаженные глаза выражают сочувствие. Он что-то быстро записывает в своем блокноте, отвлекаясь лишь на то, чтобы утешить моих родителей. Наверное, в другой день он бы понравился мне, но только не сегодня. Сейчас я испытываю глубокое отвращение к нему и его помощникам.       Они говорят о Молли, и каждое их слово эхом разносится в моей голове. Мертва. Улики. Кровь. Бесконечный поток слов сваливается на меня, отчего стена, которую я так долго выстраивала, чтобы не сорваться, рушится в одно мгновение.       - Нет! – от бессилия я падаю на холодный кафель и ударяю руками о пол. – Хватит! Прекратите! – кричу я, закрывая уши ладонями, чтобы не слышать их.       - Джули,- мягко произносит Мелроуз, делая шаг в мою сторону. Кажется, никто, кроме неё, даже не обратил на меня внимание.       - Её больше нет,- хриплю я, обхватывая руками голову. - Не могу поверить, что Молли больше нет.       - Джули, послушай,- девушка закусывает губу и обводит глазами комнату. – Знаю, что тебе очень больно. Ты ведь помнишь, что я чувствовала, когда умерла мама,- на мгновение мне кажется, что в её зеленых блестят слезы. – Все наладится…       - Наладится? – взвизгиваю я, отчего подруга еле заметно вздрагивает. – Ничего не наладится! Ничего больше не будет нормальным!       Девушка молча кладет руку мне на плечо, призывая успокоиться, но чувства, бушующие во мне, не дают этого сделать.       - Когда-нибудь тебе придется смириться с этим, жить без неё,- шепчет Роуз, успокаивающе проводя рукой по моим волосам, когда мои плечи содрогаются от рыданий.       - Нет, - рыдаю я. – Я не могу, не хочу жить без неё.       - Не говори так,- в глазах девушки мелькает испуг. Она беспокоится обо мне. – Молли бы хотела, чтобы ты продолжала жить без неё…       - Хватит,- кричу я, вновь ударяя руками по полу. Девушка на мгновение бледнеет и шёпотом просит кого-то войти.       - Джули, ты ничего не исправишь,- вновь шепчет Мелроуз, вставая на ноги. – Прими все, как есть.       В комнату входит двое парней в белоснежных халатах. У одного из них в руках аптечка из машины скорой помощи.       - Прости, - одними губами шепчет девушка, когда мужчины решительными шагами приближаются ко мне.       - Нет, нет, нет! – я извиваюсь всем своим беззащитным телом, когда цепкие пальцы санитаров хватают меня за плечи. – Пустите, - верещу я и молочу ногами в воздухе, пытаясь вырваться из крепких рук. – Роуз, прошу,- устремляю полный отчаяния и мольбы взгляд на девушку, но та лишь успокаивающе сжимает мою руку, и кивает одному из санитаров. – Что происходит? – я дрожу всем телом, наблюдая за тем, как мужчина достает переливающийся на солнце шприц. – Роуз, ты не можешь так поступить,- обессилено шепчу я, поднимая глаза на подругу. – Только не ты!       - Это для твоего же блага, Джули,- голос девушки звучит уверенно и спокойно. Она и правда в это верит.       - Нет! – из моего горла вновь вырывается пронзительный крик, и острая игла впивается мне в плечо. Ледяная жидкость растекается по венам, и мое тело содрогается, как от электрического разряда. Острая боль пронзает сердце, и чужие лица превращаются в калейдоскоп ярких пятен.       - С тобой все будет в порядке,- сквозь пелену моего затуманенного сознания пробивается утешающий голос Мелроуз, но я не могу рассмотреть её лица. – Тебе просто нужно… - её голос тонет в густом, как кисель, потоке воздуха, и меня накрывает темнота.       Ненавижу утро. Утром наступает мгновение, когда приходит осознание того, что тебе придется прожить ещё один бессмысленный день. Утром вся боль обрушивается на тебе, не позволяя забыть об утрате ни на секунду.       Сегодня суббота, поэтому, когда я просыпаюсь, за окном уже светлеет. Проснувшись от собственного крика, я ещё долго не открываю глаза, пока не понимаю, что если их не раскрою, снова усну. Резко встаю с кровати, отчего сильно кружится голова и темнеет в глазах. Я медленно бреду в душ и встаю под ледяные потоки воды. Пальцы немеют, но только так я могу отогнать от себя воспоминания. Стою так долго, сколько смогу, и только выключив душ, понимаю, что не разделась. Белоснежная футболка промокла насквозь и теперь неприятно прилипает к телу. Раздраженно стягиваю её с себя и бросаю на кафельный пол.       У меня кружится голова, и я цепляюсь за край белоснежной раковины, чтобы не упасть. Стараюсь дышать ровней, но сердце все равно стучит, как бешенное. Такой ритм стал для меня привычным за последний месяц. Поднимаю к зеркалу глаза и передергиваю плечами от отвращения. Крайне похудев, подвергнувшись стрессу, мое тело стало слишком хрупким, а значит и слишком слабым. Кожа превратилась в бледную, почти прозрачную. Синяки под глазами от постоянных кошмаров, сопровождающих меня и днем, и ночью, явно не придают мне очарования, а вот чувство жалости, явно, вызывают у всех. Длинные золотистые волосы потеряли свой блеск, превратившись в тусклые и бесцветные. Я выгляжу жалко: раздавленной и уничтоженной. Ненавижу это. Хочу быть сильной. Хочу чувствовать силу: как она растекается по венам, придавая энергию.       - Я буду сильной,- шепчу я своему отражению, плеснув в лицо ледяной воды. Я повторяю эти слова ежедневно, наивно веря, что это придаст мне сил.       Уверенными шагами направляюсь в комнату, где шарю в поисках теплой одежды. Сегодня холодно для обычной осени в Мэриленде. Мою привычную одежду сменяют бесформенная байка и синие джинсы. Когда я нагибаюсь, чтобы завязать шнурки на потертых кроссовках, мой взгляд падает на блокнот в коричневом переплете. Ещё минуту медлю, но все же сажусь на деревянный пол и, скрестив ноги, корявым почерком царапаю дату на одной из страничек. Зачем он сделал это? Зачем? Рука сама выводит пугающие меня вопросы, а я прикрываю глаза, чтобы сосредоточиться. Я веду дневник уже около двух недель, и весь блокнот исписан не моими буднями, а вопросами, не дающими мне покоя. Изо дня в день я пишу их и подталкиваю себя к тому, что должна сделать. Я должна найти того, кто убил Молли.       Дома никого нет, поэтому я незамеченной прохожу мимо спальни родителей. Когда я иду мимо комнаты Молли, я зажмуриваю глаза так сильно, как только могу, только бы на неё не смотреть. Я не была там уже больше месяца. Внутри все холодеет при мысли о том, что Молли там больше никогда не появится.       Когда я выхожу на улицу, пробирающий до костей ветер пробирает мне под байку, заставляя поежиться. Быстрыми шагами иду вдоль по улице, направляясь в городскую больницу. Мне хватает всего несколько минут, чтобы оказаться рядом с высокоэтажным выбеленным зданием, которое навевает воспоминания.       Когда я открываю глаза, меня ослепляет яркий свет. Быстро моргаю, привыкая к освещению, и обнаруживаю себя на больничной койке, укрытую одеялом, неприятно царапающим кожу. Сбрасываю его на пол и чувствую, как по коже бегут мурашки. Холодно.       - Джули,- заботливый женский голос раздаётся совсем близко.       Роуз, вздрогнув, устремляет на меня изумрудные глаза, и на её лице появляется слабая улыбка. Она выглядит уставшей.       - Как ты? – спрашивает она, поднимая с пола клетчатый плед.       Как я?! Мне хочется кричать во все горло и рыдать от безысходности, обиды, злости, усталости. Молча смотрю ей в лицо, пытаясь прочитать в нем вину или сожаление, но нахожу лишь заботливость и утомление.       Девушка садится на край кровати так, что я чувствую исходящее от неё тепло. Её длинные рыжие волосы собраны в хвост, отчего она кажется немного старше. Она теребит край пледа, как делает всегда, когда волнуется, а её губы превращаются в тонкую полоску.       - Знаю, ты злишься на мне,- тихо говорит Мелроуз, переводя на меня взгляд. – Но ты должна понять. Так было лучше для тебя,- она шумно выдыхает воздух и кусает губы. – Ты была так…       - Агрессивна,- не дав ей закончить, говорю я, сжав руки в кулаки.       - Нет,- она машет головой, криво улыбаясь. – Ты была подавленной. Лекарства дали тебе шанс отдохнуть.       Внимательно вглядываюсь в её глаза, наполненные слезами, но ничего не говорю. Не хочу ни с кем говорить. Не хочу никого видеть.       Роуз обреченно опускает голову, разглядывая узоры на одеяле.       - Как бы то ни было, Джули,- шепчет она,- я буду рядом, сколько понадобится. Как была рядом со мной ты, когда не стало мамы. Знаю, ты думаешь, что ничего не вернуть, но я тоже проходила через это. Время не лечит, но люди, находящиеся с тобой, возвращают тебя к жизни. Так было со мной, и я уверена, что ты тоже справишься.       Девушка встает, шелестя одеялом, и направляется к выходу. У двери она оборачивается, словно хочет что-то сказать, но молчит.       - Люблю тебя, Джулс,- шепчет она и скрывается за дверью, в глубине залитого светом коридора.       Сегодня суббота. Двадцать шестое ноября. Ровно месяц, как не стало моей сестры.