"Сын горных троллей"

Холодно. Когда живешь в северной стране и почти все время проводишь в горах, начинаешь его не замечать; но мальчику всего девять лет, мальчик замерзает быстрее, чем вода в озере под самой Северной горой. И он не может останавливаться и дуть на свои пальцы — тяжелая рука наставника опускается на затылок, и Кристоф утыкается носом в снег. — Хорош лениться, — ледяной голос обжигал уши не хуже морозного ветра. — Вставай давай! Раззява мелкая. И Кристоф послушно вставал: потирал ушибленный подбородок, размазывал кровь из ссадин по всему лицу, но вставал. И шёл. И махал киркой, как заправский ледоруб, только чуть-чуть похуже. Кристоф не помнил тех дней, когда он не работал. Однажды его вытащили вместе с остальными мужчинами на колку льда, вручили кирку и сказали: «Давай, парень, бей, отрабатывай хлеб. Лентяев не держим; жрать хочешь — вертись, как можешь». И он вертелся. Слабые ручки в первый день обессилели, и Кристоф потом не мог даже взять ложку, чтобы поесть; впрочем, его и не кормили — не отработал. Не добыл не единого кубика льда. А раз нет льда, значит, и еды не надо, особенно сироте, которого взяли в барак лишь по милосердию. — А то бы так и сдох в сугробе, — добавляла жена наставника, не питавшая к мальчику теплых чувств — у самой детей приткнуть некуда. И Кристоф послушно работал. В первый же месяц он отморозил себе пальцы, и затем глядел при свете огня на почерневшие кончики: он представлял себе, что это — копыта и что он однажды превратится в дикого оленя и убежит. Куда-нибудь, неважно — куда, лишь бы от льда подальше и холода тоже. И чтобы спать можно было не по пять часов, а сколько живот захочет… Но копыта так и не вырастали, а будили его по-прежнему рано: раздавался неприятный голос жены наставника, Кристофа резким движением поднимали за шиворот и парой легких оплеух приводили в себя. Сонный мальчик затем одевался, наскоро жевал предложенный хлеб и уходил работать вместе с другими. И так до самого вечера, пока не придут обратно, на ужин. Кристофу говорили, что самое веселое — это торговля, но ему никогда не приходилось видеть, как это происходит. Один раз он упросил наставника взять его с собой, но его обманули: когда Кристоф отвязал своего Свена, они уехали без него. А потом, когда вернулись, весь вечер смеялись над незадачливым пареньком, глотавшим обжигающе горячие слёзы… Холодно. Мальчик кутался в украденную у наставника куртку, но и это ему не помогало: ветер в горах такой, что дух прошибает даже у взрослых. Кристоф не чувствовал своих ног: должно быть, чернота доползла до колена, и вскоре он упадёт и не сможет идти, так как ноги его откажут… А останавливаться он не мог: Кристоф нащупывал в кармане куртки огрызок моркови и вздрагивал. Он вор. Он убежал от тех, кто его вырастил. Да ещё и обокрав на одну куртку. Куртка — это очень важно: без неё нельзя выходить из дома. А как иначе заработать деньги? Не будешь же колоть лед прямо в бараке. А купить не на что... И теперь, если он даже вернётся, его выгонят. Сначала побьют (ну, хоть за дело), отберут куртку обратно, а потом выгонят. Так что всё равно подыхать. Если вернётся, то смерть его будет дольше и болезненней, да и только. Ну его, уж лучше дотерпеть. Дойти до Эренделла, хоть как-нибудь… Прорваться через эту бурю… Ох, как же холодно-то. Небось, сердце в кусок льда превратилось, пока он шёл. Онемевшая от холода и беспрестанной ходьбы нога скользнула по сугробу, и Кристоф упал. «Если упадешь, — вспоминал он, — то больше не встанешь. Если упадешь, замерзнешь навсегда, и тогда твой окоченевший труп сбросят в пропасть, как это делают со всеми неизвестными и бродягами». Ну его. Всё равно он замёрз так сильно, что больше не сможет… не смо… как же хочется спать... Это всегда так, когда умираешь? — Я заберу тебя себе, — отвратительно шепелявила некрасивая троллиха; Кристоф смотрел на неё мутным взглядом, и видел, как ожерелье из человеческих зубов хлопает по вздымающейся груди. — Бедный мальчик, ты, должно быть, совсем замерз! Троллей нельзя увидеть просто так, слышал Кристоф. Они всегда сопровождают человека, устраивая ему пакости, насылая бурю, убивая скот и воруя самое дорогое, но при этом выглядят они точь-в-точь как камни, рассыпанные на дороге. А увидеть — это только если рядом кто-то умирает… или ты умер сам. Вокруг мальчика носились, шумели, таскали друг друга за волосы и ели сырое мясо самые разные существа; каждый тролль имел свой вид, и никогда их внешность не повторялась. Они прыгали на Кристофа, хлопали его по спине и, кажется, не смущались, что сердце мальчика не стучит, что его губы белее снега, а руки — чернее ночи. — Это горы коснулись тебя, — говорил король троллей, глядя на Кристофа разными глазами: один смотрел в сторону неба, другой — в самый мрак преисподней. — Как серебро покрыли чернью. Ты должен гордиться этим. Да, думал Кристоф, глядя на свои чёрные руки. Ему нравилось сравнение с серебром, хотя сам он ни разу не видел такого металла. Он видел лишь сталь, а о серебре да золоте только слышал. Кто-нибудь вообще видел их, кроме королей и богатых господ? А теперь он и сам — почерненное серебро. Как сказал ему тролльский король. Разве это не лучше, чем насилу просыпаться утром и идти колоть лёд? Конечно же, это лучше. Это стоит и смерти, и чёрных рук, и навсегда замерзшего сердца, и обращения в тролли. Только вот холодно. Всё ещё. И не становится теплее. Утром его искали; нашли лишь обмороженное тело на подножии Северной горы. Кристоф безразлично смотрел, как его тело скинули вниз — оно и правильно, ведь хоронили ледорубы только своих. А он-то что, сирота, подброшенный в лютую морозную ночь… И куртку сняли предварительно. И ботинки — ботинки у них на вес золота. Ноги же греют, тепло дают. Они ушли, а Кристоф сидел на горном уступе, провожая безразличным взглядом своего наставника. Он понимал, что он ему явится сам — через пару дней, когда тот упадёт в ледяную воду и в горячем бреду будет видеть погибшего мальчика. Будет ли он стыдиться, что обманул Кристофа, не взяв его в город? Будет ли проклинать? Кто знает. Кристоф заберет его душу с собой, а тело растерзают тролли, и дадут попробовать ему — этого, сказал король, как раз хватит, чтобы замерзшее сердце Кристофа стало теплым вновь. Оно бы согрело его лучше вишневой наливки, лучше телогрейки, лучше огня... Стучать оно, правда, не будет. Но сыну горных троллей оно и ни к чему.