* * *
Когда Конацу только-только вступил в отряд, однажды, задержавшись в кабинете допоздна, он остался наедине с полковником Кацураги. Тот долго пристально изучал его, выглядывая поверх книги. Конацу чувствовал себя неуютно под этим взглядом, что словно просвечивал его насквозь. Размышляя о странностях каждого из членов отряда «Чёрных ястребов», Конацу едва не пропустил мимо ушей слова Кацураги, обращённые к нему: «Тьма, что ты накапливал в своём сердце с детства, не исчезла полностью, хотя твоё заветное желание и было исполнено. Она всё та же, старая добрая тьма, к которой ты так привык, но питают её другие чувства. Я бы мог избавить тебя от неё, но это было бы слишком просто. К тому же без неё ты потеряешь половину своего очарования. Так что я жду от тебя великих свершений, юный беглайтер». Произнесены эти слова были с явным сарказмом, с тонкой улыбкой, что была неизменным спутником чудаковатого полковника. Но в его усмешке не было блядской гадливости или чрезмерной жестокости, к которым Конацу уже привык за время службы в армии. Кацураги был до странности любопытным, склонным к некой манерности, и казался очень хитрым. А эти слова, заботами Хьюги, благодаря которому у Конацу не было ни минуты свободного времени, Варрен благополучно забыл. А вспомнил о них вновь лишь недавно, вместе с другой репликой, брошенной всё тем же полковником в последнюю их встречу: «Твоей тьмы недостаточно, чтобы победить». Слова прозвучали в его голове, отрезвляя, в тот самый момент, когда Хьюга прервал внезапный поцелуй. — Давай продолжим не здесь, — сказал он. Конацу кивнул, мало что понимая. Но в его голове зародилась теория, требующая того, чтобы её проверили.* * *
Конацу, дождавшись, когда Хьюга войдёт, запер за ним дверь. Следующее действие, которое он себе чётко представлял — положить ключи от кабинета на стол. А что делать дальше он не знал, совсем. Что-то было не так... И Конацу понимал, что именно, но ничего не мог с этим поделать. Он слышал, как Хьюга задёргивает шторы, отрезая тусклый свет уличных фонарей. Осталась только тонкая светлая полоска, делящая комнату надвое. И Конацу был на одной стороне, в то время как Хьюга остался на другой. — Конацу, — нараспев проговорил Хьюга, неслышно возникая за спиной своего беглайтера. — Ну, чего ты тут застрял? — А, нет, просто... задумался, — ответил Конацу, вымученно улыбнувшись. — М-м-м, — протянул Хьюга. Он уже не смотрел в лицо Конацу, перестав пристально что-то в нём высматривать. Напевая под нос какой-то одному ему известный мотив, Хьюга уже обстоятельно, пуговичка за пуговичкой, расстёгивал плотно запахнутый китель Конацу. Конацу почувствовал, как снова краснеет. Когда Хьюга дошёл до последний пуговицы, Варрен тяжело вздохнул, неизвестно когда умудрившись сорвать дыхание. Оставшись в простой белой рубашке и брюках, Конацу вдруг почувствовал холод, заставивший его вздрогнуть. Отпрянув от Конацу, Хьюга наклонился, чтобы зажечь ночник. Мягкий слабый свет чуть смягчил тени и сделал полосу света на полу тусклее, от чего Конацу стало немного легче. — Я уж было думал, что ты сейчас чаю предложишь выпить или ещё чего-то в этом духе, — усмехнулся Хьюга, расстёгивая свою рубашку. «Медленно, как же всё медленно», — нетерпеливо проговорил Конацу в своих мыслях. — Кажется, что ты хочешь что-то сказать, — сказал Хьюга, присев на кровати. — Тебя что-то волнует? Даже если и волнует, Конацу вряд ли смог бы придать чувствам, тихо кипящим внутри, словесную форму. Он подошёл ближе, остановившись перед своим майором, позволив его рукам обнять себя за талию. — Можно? — спросил Конацу, протянув руку к лицу Хьюги. — Можно, — улыбнулся Хьюга в ответ и закрыл глаза. Конацу осторожно поддел дужку с переносицы, снимая с Хьюги очки. И в то же мгновение майор превратился в человека, которого Конацу до сих пор никогда раньше не видел. Когда Хьюга открыл глаза, по телу Конацу словно прошёл разряд тока, и он оцепенел, ничего не успев подумать, ничего не успев сделать. Просто сверкнувший лишь на мгновение взгляд хищника в ту же секунду парализовал его и, тёмная тень, словно голодный варс, набросилась на него, опрокинула на постель и нависла сверху, медля, застыв на секунду в нескольких сантиметрах от его лица. «Ну же, просто не останавливайтесь», — думал Конацу, не найдя в себе сил зажмуриться, глядя прямо в глаза Хьюги. Долго ждать не пришлось. Те же губы, что уже целовали его несколькими минутами ранее в кабинете, казались невыносимо горячими, их прикосновения к холодной коже были жадными, неумолимыми. Красные метки расцветали на щеках, шее, плечах, груди Конацу и быстро остывали, заставляя всё тело содрогаться. Руки с тонкими шершавыми пальцами блуждали по всему телу, ласкали, жали, обнимали. И Конацу было совершенно всё равно, что касание этих пальцев словно оставляло на теле красные следы, размазывая чужую кровь, которую уже невозможно было смыть с рук Хьюги. Его майор был ястребом, был хищником, который попросту не может жить иначе, кроме как отдавая всего себя охоте. Чтобы по возвращении хозяин похвалил его… Конацу горько усмехнулся, закрывая глаза, наслаждаясь голодными ласками. Бесполезно. «Твоей тьмы недостаточно»… Словно наваждение разом схлынуло, обострённые чувства притупились, тугой комок нервов расслабился, и Конацу снова увидел пролегающую границей полоску света. На другой стороне уже никого не было, но Конацу знал, прекрасно знал, лучше всех, что Хьюгу всё ещё притягивает именно та, другая сторона, за которой тёмная бездна, чарующая своей пустотой и дарящая сумасшедшую надежду, что, быть может, где-то там, в конце чёрного туннеля, для него одного зажжётся свет. Конацу часто приходилось видеть одинокую спину своего майора, смотрящего на другую сторону, силясь на ней что-то высмотреть. Кого-то… От затаившегося в глубине души злого отчаянья, с приветом из далёкого прошлого, Конацу скомкал в ладонях простынь, давая волю бушующему в глубине души гневу. И, облизав губы, он произнёс: — Хьюга… «Хьюга» — холодно, чётко, отрывисто. Конацу не умел так, но всё же предпринял попытку, чтобы лишь подтвердить догадку и сжать зубы, наблюдая с замиранием сердца за реакцией майора. Движения Хьюги в одно мгновение перестали быть обжигающими, исчезла размазанная кровь, пульсация в ушах утихла, и сердце забилось в своём обычном ритме. На самом деле ничего не было. Не было рук, не было губ, не было стального блеска в глазах — ничего того, что придумал себе Конацу, не было. И его самого не было. Он не отражался в глазах Хьюги. Не он. — Конацу… Услышав этот голос, Конацу готов был заплакать от обиды и засмеяться одновременно. Ну, конечно, очевидно же, он лучше всех должен был понимать, что майор Хьюга, бесстрашный чёрный зверь с пугающим взглядом, не забыл того, кто однажды надел на него ошейник. И даже когда тот ушёл, Хьюга не пожелал расставаться с ним. Не мог иначе. Не умел. И не хотел учиться. — Бесит, — прошептал Конацу, закрывая лицо руками. Губы упрямо подрагивали, искажая улыбку. — Ваше враньё невыносимо, майор. Хьюга отпрянул, Конацу не хотел смотреть на его лицо, не желал видеть то, что могло на нём отразиться. «И не зови меня снова по имени сейчас. Это тоже… бесит». В бессильной ярости Конацу зарычал, приподнявшись на локтях и отталкивая Хьюгу, чтобы в то же мгновение притянуть к себе снова, обхватив его бёдра коленями и, перевернувшись, оказаться сверху, почувствовать хоть на одну секунду себя победителем и оскалиться, сдувая упавшие на лицо волосы. Повинуясь сиюминутному порыву, Конацу наклонился к лицу Хьюги, но остановился, промедлив на мгновение. Его губы дрогнули, скривились, превратив лицо в гримасу боли в жалкой попытке улыбнуться. Осталось только расхохотаться. Он ведь уже проигрывал этому человеку, ему не привыкать. Ему никогда не выиграть, стоит смириться. Проиграть тому, кого уже нет. Кому, Конацу был точно уверен, нет дела до сомнений своих подчинённых — это слабость, которую нужно отбросить. Слабость Конацу — его майор со взглядом забитой собаки. А, может, он всегда таким был, но за стёклами очков Конацу этого просто не замечал? Да нет, как же, он всё знал, видел, принял поражение и жил с ним. А сейчас допустил возможность, что чаша весов может склониться в его сторону. Наивный. Какой же до одури наивный мальчик. — Послушайте меня, майор. Посмотрите на меня! — тихо начал Конацу, резко повышая голос. Хьюга застыл. Он и так смотрел на него, ничего не говоря, не двигаясь, будто живым и вовсе не был. — Это я, только я. Никого другого не осталось, — прошептал Конацу. — Никого. Вы же понимаете это… Должны понять. Главнокомандующий… Он нашёл то, что искал все эти долгие годы. Это было его собственное решение. Вы не могли остановить главнокомандующего. Просто не могли. Не имели права… Когда же вы уже, наконец, поймёте это?! И свою единственную возможность уйти вы так же безвозвратно упустили, не учтя в своих планах меня! Я не позволил вам уйти тогда, не позволю и впредь! Хьюга протянул руку, но Конацу оттолкнул её, не позволяя напускной нежности обмануть себя. Это не то, что он хотел. Только не так. Обессиленный, Конацу упал на Хьюгу, прижавшись к нему всем телом, которое вдруг разом стало слабым, будто бы ватным. И ничего не желал Конацу в этот момент больше, чем спокойного, ничем не тревожимого сна. Хьюга улыбнулся. Он не заметил, когда его ручной зверёк вырос, стал способен рычать и кусаться, и хлестать словами — правдой наотмашь по щекам, совсем-совсем его не жалея. «А иначе со мной и нельзя, да?» — подумал Хьюга со смешком. Конацу поёжился, устраиваясь поудобней на изгибе локтя Хьюги, свободной рукой обняв его поперёк груди. Он тихо произнёс: — Если вы всё ещё меня не видите, то давайте на этом остановимся. — Прости… Конацу ничего не ответил. Утомительно быть сильным, утомительно убеждать кого-то упрямого. «Наверно, главнокомандующий просто ужасно от нас устал», — подумал он, засыпая. Ему приснилась другая сторона за полосой света, которую они перешагнули все вместе. Там он встретил их с улыбкой.