убитый молчанием стен

Марко часами сидел в своей пустой комнате, часами вглядывался в белые потрескавшиеся стены, которые сгустками штукатурки проникали в вены, сгустками мёртвой, бледной кожи покрывали тело и мутными, серыми огнями мелькали под потолком, словно выжженные на сетчатке. Шёл восьмой день апатии, шёл сто девяносто второй час жуткой пустоты в глазах, жутких повторяющихся сцен в сознании — сцен, когда стёрлась грань между сном и реальностью. Он мог сидеть неделями — без сна и голода — и чувствовать себя заключённым, чья вина была столь же необъяснима, как и он сам: в последнее время объяснения всему, что с ним здесь происходило он не мог. Его вены не пережимали жгуты, прячущие синяки от героиновых укусов, его запястья не украшали бездны-шрамы от тупо заточенного ножа, даже нервы не рвались под напряжением возможных тяжёлых мыслей. Какого-то чёрта доступ к осознанию собственной безнадёжности оказался перекрыт шлагбаумом не въезжай и заставлен колючими изгородями, не пропускающими ничего, кроме съедающего душу холодного одиночества и пустоты. Какого чёрта ему сейчас двадцать семь, а не сорок? Он молчал. Молчали стены. Молчал и его внутренний голос. Смерть стучалась в его окно палящим солнцем, звала, — Маркомаркомарко — шепчущими змеями проникая в сознание, и парила под потолком взрывающимися искрами серого цвета. Хотела забрать с собой. Хотела заменить луну на солнце. Марко был пуст. — Эй, ты в порядке? В отличии от Марко, Канна пробивала эту кирпичную стену, плевала на всё и жила в своё удовольствие, выкуривая пачки сигарет одну за другой за день. Казалось, что её лёгкие обуглились, стали пеплом, копившимся где-то около голосовых связок: другого объяснения её хриплому, но нежному голосу просто не было. Она тушила бычки о собственные запястья, пихала окурки в задние карманы шорт и сыпала пепел себе в руки. Канна случайно встретила Марко, когда обходила очередной пустующий дом в поисках приключений и бешеных авантюр на свои короткие джинсовые шорты. Он молчал, но отвечал глазами, не произнося ни слова. Канна молча доставала сигарету, поджигала и так же молча протягивала её ему. А потом эй, ты в порядке? стало их общим приветствием, заклятием, религией, которая могла спасти, защитить, заставить жить. Канна сыпала общий пепел им в ладони, и Марко видел, как под потолком смертоносными искрами взрывается солнце.