Полной мерой

— Зайчик, ну я же просил! — Как скажешь, Цветочек! Ответная хищная усмешка заставила Раду подобраться. Ситуация и правда была опаснее некуда. Жандармы загнали их на крышу старого заброшенного монастыря, окружив, как гончие окружают затравленных волков. Но загнанные волки имеют обыкновение кусаться, мрачно подумал Раду, всматриваясь в молочный туман, который поднимался из низины, тек между деревьями, превращая сумерки в сизое марево. — Лезут! Следи за краем! — рявкнул Марджелату, спуская курок. Грохот выстрела слился с предсмертным воплем жандарма, рискнувшего высунуться из-за края стены. Раду перехватил выразительный взгляд напарника. С той дурной ночи в брошенном амбаре за Чертовым Логом он не находил себе места. Все ловил следы перемены в Марджелату. Боялся признаться самому себе, что хочет снова оказаться придавленным его телом. Ощутить его губы на своих, его руки, до боли сжимающие плечи. Марджелату же словно и не помнил этого. С его стороны не поменялось ровным счетом ничего. Раду это и бесило, и сводило с ума. При первой же возможности он снял в борделе сразу двух девиц и едва не затрахал до смерти. Им пришлось звать на подмогу более активных и голодных товарок, а Раду все никак не унимался. Уснул он уже под утро, вымотавшись на любовном поприще до такой степени, что его не могли добудиться до конца следующего дня. Спасибо девицам, пригрели, спрятали в крошечном алькове самой дальней комнаты. — Смотрю, тебя от баб не оторвешь, — хмыкнул Марджелату, оглядев потрепанного друга, когда тот кое-как выполз из борделя на свет божий. — Иди к черту! — буркнул Раду, взлетая в седло. — Не все же по амбарам с мужиками обжиматься. Марджелату посмотрел мимо него куда-то вдаль. — Поехали, и так задержались тут, — с деланным безразличием сказал он и тронул своего вороного. — Эй, вы там всю жизнь собираетесь на жандармов любоваться? — ехидно поинтересовался звонкий голос, а затем из тумана выступила тонкая фигурка в простецкой крестьянской одежде. Со стороны — вылитый мальчишка, но Марджелату сорвался с места и сгреб оборванца в охапку. — Лучия, ты здесь откуда? — Потом, дуйте за мной оба! Мальчишка на поверку оказался девицей, давней их знакомой из борделя, которую они как-то отбили у пьяной солдатни. В другой раз помогли уже им — несколько дней прятали от облавы. Лучия развернулась и спрыгнула вниз, друзья последовали за ней и с удивлением поняли, что находятся во внутренней галерее монастыря. — За мной! — послышался голос впереди, и Марджелату рванул туда, Раду — за ним. Подземный ход из монастыря привел их в лес. Сумерки сгущались с каждой минутой, скоро стало совсем темно. Ухнула и проплыла мимо бесшумной тенью сова. А Лучия шла вперед, словно проводник в царстве мертвых. — Когда наши услышали, что обложили вас клятые жандармы, мадам Забина велела помочь вам выбраться из западни. Ну, я и взялась. Я здесь ребенком играла, прибегала отдохнуть от младших братьев, пока меня женишок, чтоб ему черти зад вилами драли, не продал в веселый дом. — Спасибо, милая, — Марджелату помог ей перебраться через полосу бурелома. Скоро все трое оказались перед древней, севшей по самую крышу хижиной. — Тут бабка Тарса жила, колдовка местная, — болтала Лучия, разламывая палочки для растопки. — После нее уж боялись сюда ходить, оно и к лучшему, мало кто помнит это место. — Здесь есть немного муки, — сказал Раду, заглянув в небольшой ларь в углу. — Вот и славно, приготовлю пресные лепешки, — Лучия шмыгнула к ларю, а мужчины принялись разжигать огонь в очаге. Спустя полчаса горка лепешек, испеченных на прокаленном железном листе расторопной Лучией, стремительно истаяла. Девушка потянулась и погладила себя по животу. — Хорошо-о! — она игриво посмотрела на мужчин, подмигнула и внезапно предложила: — Хэй, красавчики, может, на троих? Марджелату с Раду удивленно переглянулись, потом не спеша скинули плащи и расстелили у очага. Глупо отказываться, когда девица сама предлагает. Лучия озорно улыбнулась, повела плечами, приспуская рубаху. — Я уж давно на вас поглядываю, — сообщила она, тряхнув темными волосами. — Пусть это будет ваша плата за спасение. — А выдержишь? — хмыкнул Раду, потирая запястья. Ему было не по себе, но он усилием воли прогнал неловкость. — Мы ведь не твои подружки по веселому дому. — Я на это надеюсь, — хихикнула Лучия и уселась на расстеленные плащи, увлекая обоих за собой. Поочередно поцеловала их в губы. Раду покосился на Марджелату — тот оставался невозмутим, только посмеивался, снимая с девушки полотняную рубаху. Все ему нипочем, со злостью подумал Раду, тряхнул головой и накрыл ладонями груди Лучии. Та взъерошила ему шевелюру, запустила пальцы в волосы. Точно так же, как тогда это сделал Марджелату. Зажмурившись, он впился губами в мягкий девичий рот, а перед мысленным взором было совсем другое — он сам на сене, и жесткие губы терзают его поцелуем, заставляя задыхаться. Лучия казалась такой хрупкой и беззащитной, что поначалу они осторожничали, опасаясь причинить ей боль, но понемногу раззадорились. Она металась, дрожа, насаженная сразу на два немаленьких ствола, цеплялась то за одного, то за другого партнера, хныкала от удовольствия, царапалась, словно кошка. Марджелату придерживал девушку за бедра, Раду уперся кулаками в пол и зарылся лицом между ее грудей, а через влажный шелк чувствовал чужой член, скользящий в слаженном ритме с его собственным. Лаская Лучию, оба то и дело касались друг друга, от чего по их телам пробегали жаркие судороги. Она была ростом куда меньше обоих возлюбленных, и Раду видел прямо перед собой лицо Марджелату, бледное, с приоткрытым ртом, искаженное страстью. И ему казалось, что нет зрелища прекраснее. Не пытаясь больше бороться со своими желаниями, он протянул руку, положив на затылок Марджелату, притянул его к себе и поцеловал. Раду ждал сопротивления, злости, но с изумлением понял, что на его поцелуй с жадностью отвечают. Голова закружилась. Жаркий твердый язык протолкнулся в рот, вонзившись под его язык, повторяя движения тел. Стоны Лучии смешались с хриплым, рваным дыханием, три тела терлись друг о друга, даря и заражаясь силой и яростью. Марджелату прикусил Раду губу, и тот почти сразу кончил так бурно, что в глазах у него померк свет. Последнее, что он услышал, были громкие стоны Лучии и протяжный рык Марджелату. Утро позолотило кроны деревьев, но в хижине по-прежнему было сумрачно. Угли угасли и дремали под толстым слоем пепла. Первым проснулся Раду. Какое-то время он лежал, чувствуя на груди незнакомую тяжесть. Когда глаза чуть привыкли, он покосился вниз и замер, поняв, что это тяжелое — рука Марджелату. Раду закрыл глаза и вытянулся, ловя мгновения странного покоя. И лишь потом понял, что покой этот принесло объятие Марджелату. Он ничего не просил у жизни. Но то, что жизнь давала ему, брал полной мерой. И сейчас он не стал будить друга, наслаждаясь этим объятием и этой близостью. Марджелату совершенно не смутился, проснувшись и обнаружив, что в его объятиях не девица. Собрав раскиданные вещи, он быстро оделся, раздул пламя в очаге и подвесил на крюк котелок с водой. — Лучия ушла, — сказал Раду, натягивая штаны. — Куда поедем? Марджелату странно взглянул на него. — И ты ничего не скажешь? — Что я могу сказать? — пожал плечами Раду. — Что было, то прошло. Что будет, то будет. Марджелату замер, потом притянул его к себе за затылок, на мгновение прислонился лбом ко лбу и тут же отпустил. Улыбнулся, едва заметно, углом рта, и принялся нарезать в котелок кусок вяленого мяса.