Родная кровь

Тарлок пнул решетку, отозвавшуюся гулким звоном — сварено на совесть. Он обвел взглядом каждый миллиметр дощатых стен, провел ладонью по крепкой сосне, ковырнул ногтем узкий зазор меж половиц — бесполезно. Без магии выбраться было совершенно невозможно. Без магии. Теперь ему предстоит учиться жить по-новому. Как когда-то отцу. На чердаке, где его разместили, — спасибо, хоть не в подвале — гулял сырой морской ветер, из распахнутого настежь окна доносился размеренный плеск волн о каменные утесы острова. Громко ухали чайки, бились о водяную гладь в поисках рыбы; Тарлок жмурился до цветных пятен перед глазами, представляя, как блестят жемчужные брызги на густых белых перьях. У чаек было то, чего он был лишен: свобода. Хотя сейчас свобода его совсем не манила. Кому он нужен на свободе такой… обессиленный, выпитый? Тело казалось пустым и легким, словно высушенная солнцем пористая губка: вместе с магией его покинула жизнь. Да, еще билось сердце, разнося кровь по артериям, да, легкие исправно качали кислород, но Тарлок больше не чувствовал в себе того, что раньше заставляло его двигаться вперед. Амон извлек из него магию быстро, будто выбил пробку из дубовой бочки: сила пенилась и билась, выплескивалась толчками. Теперь Тарлок знал, кто прячется под маской, но от его знаний было еще меньше проку, чем от попыток сохранить хотя бы крохи магии, вытягиваемой Амоном. Или, правильнее сказать, Ноатаком. Тарлок разлепил ссохшиеся губы, беззвучно прошептал имя, которое произносил последний раз так давно, что и не вспомнить точно, сколько лет назад. Он действительно думал, что старший брат погиб в снежной буре, а если и выжил тогда, то пропал чуть позже. Льды безжалостны к слабым, да и к сильным тоже. — Ноатак, — Тарлок без удовольствия покатал не имя — слово — на языке, будто пробуя на вкус. Огладил его со всех сторон, прижал к нёбу, стиснул зубами. Слово «Ноатак» отдавало горечью поражения, от него в подъязычной ямке скапливалась обильная слюна, которую хотелось сплюнуть прямо на грязный сосновый пол, но Тарлок терпел, сглатывал едкую полынную горечь, подавляя рвотные позывы. Имя «Ноатак» имело иной вкус. Оно таяло на языке свежестью и холодом только что выпавшего снега, утоляло жажду, помогало побороть вязкую горечь, от него пахло детством и счастьем. И как ни старался Тарлок заглушить в себе иррациональное желание оказаться рядом с братом, встать с ним плечом к плечу, имя оказалось сильнее слова. Терпкая горечь не изжила из памяти чистое детское счастье, несмотря на упорные попытки. Тарлок в измождении опустился на пыльный пол, привалился спиной к пахучим доскам, от которых все еще веяло солнцем, теплом и хвоей. Казалось, он опирался на неровный ствол дерева, истекающий вязкими янтарными каплями смолы. Тарлок видел такие деревья в Царстве Земли: мощные корни то вились у самой поверхности, вспарывая почву, то уходили вглубь; мягкий ковер из пряно пахнущей хвои устилал землю толстым слоем, а в душистых зеленых иголках застревали солнечные лучики. Тарлок хорошо изучил мир, прежде чем стать членом Совета Республиканского Города. Он видел низкие, истекающие магмой вулканы Страны Огня, пробовал босыми ступнями обжигающие пески Царства Земли, дышал разреженным воздухом Храмов кочевников. Но нигде еще Тарлок не находил подобного покоя — в сосновом бору царило вяжущее умиротворение. Люк, под которым скрывалась лестница, отворился с громким щелчком. Свет ринулся в непроглядную, густую тьму, царившую внизу, но испуганно попятился от Амона. Тарлок вскинулся, развел ссутуленные плечи, но апатия всё же взяла свое, и он остался сидеть на грязном настиле, исподлобья следя за братом. Амон внимательно осмотрелся вокруг, окинул Тарлока взглядом и махнул рукой, отсылая полностью экипированного уравнителя, сопровождавшего его. Прошелся к окну, поскрипывая половицами, огладил ладонями вспухшую древесину подоконника, глубоко вдохнул соленый воздух и, наконец, подошел к стальным прутьям. Отомкнул замок, отворил дверь и дружелюбно кивнул, мол, выходи уже. Тарлок не пошевелился. — Тебе неинтересно, что с тобой будет, советник? — Я не думаю, что ты скажешь что-то новое, Амон. И что моя уступчивость как-то изменит твои планы. — Для начала я предложил тебе выйти, — терпеливо напомнил он, — или ты ждешь особого приглашения? Амон чуть наклонил голову, и Тарлок окунулся в то, что лишало сил и воли к сопротивлению — магию крови. Каждая капелька жидкости в его теле откликнулась на беззвучный приказ Амона, вскипела, подчинившись, и рванулась навстречу к зовущему, словно к хозяину. Тарлока вжало в решетку; сталь впилась в грудную клетку, словно стремясь пробить ее. Он закусил губу, дернулся, стараясь вырваться из-под чужого контроля, вывернул запястье. Ноатак — теперь у Тарлока не осталось сомнений — чуть уменьшил давление, дал ему небольшую передышку, внимательно наблюдая. Секунду спустя он ласково коснулся щеки советника сквозь прутья, тронул кончик носа, оттер большим пальцем струйку крови с подбородка. — Если ты будешь сопротивляться, станет только хуже, — почти мягко пробормотал он. — Покорись мощи, что сильнее тебя. Я сильнее, советник. И в доказательство своих слов Амон издевательски погладил его по волосам, пропустил сквозь пальцы длинные спутанные пряди, словно советник был ребенком. Тарлок застонал, попытался отвернуться, отодвинуться от решетки, но его будто держало крепкими ремнями. — Выходи, — приказал Амон, отпуская, и Тарлок кулем осел на колени. Его вывернутое запястье ныло, мышцы выкручивало судорогой. Болью опаляло каждую клеточку, каждый нерв. Он все-таки сплюнул на пол кровь, перемешанную со слюной, зашелся в приступе кашля, сглотнул подступившую к самому горлу тошноту. Чудовище, что стояло по ту сторону решетки, не было его братом. Не было Ноатаком, которого он помнил. Его образ не вязался с чистыми детскими воспоминаниями о слепленных снеговиках и играх в снежки. Этот монстр никак не мог вступиться за Тарлока перед взбешенным отцом. Тарлок поднялся с колен, дрожащими руками держась за скользкие прутья. Негромко заскрипели петли на двери, за которую он ухватился, чтобы устоять на подгибающихся ногах. Суставы превратились в желе, будто Амон измельчил, раздробил каждую косточку. Чтобы выбраться из клетки, Тарлоку пришлось склонить голову, и ему показалось, что он слышал злорадный смешок из-под белой маски. Тарлок медленно переставлял ноги, каждый шаг давался с трудом. — Остановись, — велел Амон, внимательно следя за Тарлоком сквозь узкие прорези маски. — Ненавидишь меня? Прекрасно. Тогда я могу разжечь твой гнев еще сильней. На колени. — Иди к черту, — выдохнул Тарлок чуть слышно, но вышло жалко и неубедительно. — Я сказал, на колени! Тарлок рухнул на пол, словно подкошенный, больно ударился коленями, сдавленно зашипел. К влажным ладоням прилипли мусор и пыль, он обтер их об одежду, исподлобья глянул на Амона. — Ты думаешь, я не узнал тебя? — презрительно бросил Тарлок. — Ты думаешь, я не узнал твою магию крови, Ноатак? Почему ты не вернулся домой? Мы ждали. Я ждал. — Это все только слова, брат, — Ноатак стянул с лица маску, позволил ей упасть на пол с глухим стуком. — Твои действия сказали мне больше, чем простые слова о любви и верности. С годами я понял, что любовь — миф, сказка, которая должна быть развенчана. Семья — это тоже миф, но несколько иного рода. Кровную родню, к сожалению, не выбирают, — он сжал пальцы в кулак, и Тарлок застонал от боли. — Я обрел настоящую семью совсем недавно: мои уравнители не предадут, пойдут со мной и за мной до конца… В отличие от родного брата. Сейчас я покажу тебе, что будет в моем новом мире с предателями. Ноатак по одной расстегнул пуговицы на камзоле, стащил его с плеч, бросил на пыльный пол, взялся за резинку брюк. — Что ты делаешь? — хрипло спросил Тарлок, настороженно следя за его движениями. — Ничего такого, что могло бы тебе понравиться, — Ноатак приспустил брюки ровно настолько, чтобы вытащить вялый, почти неэрегированный член. — Ничего, что могло бы доставить тебе наслаждение, братец. Оближи, — он подошел ближе к Тарлоку, приложил ладонь к его побелевшим губам. — Попробуешь укусить, всуну в тебя ту замечательную электрическую дубинку, что оставил мой верный, несколько забывчивый Лейтенант. Тарлок только плотнее стиснул зубы, на его щеках проступили желваки. — Ничему не учишься, брат, — с деланным сожалением констатировал Ноатак. — Ты забываешь о том, что сила здесь — я, — он чуть нахмурил брови, и Тарлок, морщась и кривясь от боли, высунул язык. — Кстати, чем дольше и сильней ты сопротивляешься, тем больше я получу удовольствия. Он провел влажной ладонью по члену туда и обратно, издал довольный протяжный стон. Тарлок с немым ужасом взирал на постепенно растущий, наливающийся кровью член. «Не может быть! Это сон!» — подумал Тарлок. — К счастью, нет, — мягко, словно прочел его мысли, ответил Ноатак и провел гладкой горячей головкой по его узким губам. — Укусишь — сверну челюсть. И ты ведь все еще помнишь о чудесах изобретателя Хироши Сато? В частности о том длинном металлическом чуде, что оставил у люка мой уравнитель. Член Ноатака лег на язык пряной шелковистой тяжестью. Полная, сочащаяся смазкой головка прошлась по нёбу, толкнулась прямо к горлу, и Ноатак негромко застонал, замер не шевелясь. Стенки рефлекторно сжимающегося горла плотно стискивали головку, Тарлок, сам того не желая, гладил ствол языком. — У тебя неплохо получается, брат, — прошипел Ноатак сквозь стиснутые зубы. — Практиковался с сыном прошлого воплощения Аватара? Желудок Тарлока будто сжала невидимая рука, он дернулся, пытаясь отстраниться, захрипел. Ноатак, кажется, решил сжалиться над ним, вытащил член из его рта. С губ Тарлока потянулась прозрачная ниточка слюны. — Сука, — выдавил Тарлок. Если бы только он мог шевелиться… Если бы не проклятая магия крови… Он бы задушил Ноатака собственными руками, избавив от него Республиканский Город. Холодная ярость, полыхавшая в льдистых глазах Тарлока, казалось, только позабавила Ноатака. Он снова огладил щеку брата кончиками пальцев, прикоснулся твердыми подушечками, обвел линию припухших губ со скрытой нежностью. — Мне кажется, что тебе это все-таки нравится, Тарлок. Нравится подчиняться мне? — Нет! — хрипло выговорил Тарлок, слизывая с губ привкус Ноатака. — Я думаю, брат, что ты и сам не понимаешь своих желаний, — он легонько прижал большим пальцем бьющуюся жилку на шее, поскреб ногтем кожу, чуть сдавил горло. По спине Тарлока хлынула дрожь, разлилась теплом в паху, опалила щеки. С внезапным ужасом он понял, что, возможно, Ноатак в чем-то прав, но признать это было выше его сил. — Ты же не думаешь, что на этом мы закончили, брат? — он поднес влажный, блестящий от смазки и слюны член к лицу Тарлока, огладил его щеки, нос, лоб, подбородок, потом обернул член темными волосами Тарлока и принялся дрочить. — Волосы как у девчонки: гладкие, длинные. Ноатак ритмично двигал рукой, коротко постанывал, изредка задевая сочащейся смазкой головкой его ухо. Тарлока затопила черная, обжигающе горячая ненависть, растеклась от макушки до пят сонмом мурашек. Но вместе с тем ему хотелось покрепче сжать свой член, хотя бы потереть его сквозь плотную ткань. Если бы только он мог что-то сделать… Если бы он мог сделать хоть что-то с нараставшим возбуждением. — Открой рот, открой сам, или это сделаю я, — приказал Ноатак, выпутывая член из волос Тарлока. — Не испытывай мое терпение. Тарлок стиснул зубы и решился: крепко зажмурился, коснулся кончиком языка солоноватой плоти и неглубоко втянул головку в рот. Быстро мазнул по напряженной уздечке, пощекотал узкое отверстие уретры и глубже вобрал шелковистый, перевитый венами член. Ноатак гортанно застонал, толкнулся бедрами вперед. Было в этом что-то странное, дикое. Тарлок не понимал, отчего Ноатак имеет над ним такую власть, силу, что не позволяет сопротивляться. Страсть туманила голову, оборачивала пыльный чердак в плотный кокон нереальности, иллюзорности. Это было мерзко, отвратительно, но вместе с тем нравилось Тарлоку. Член болезненно распирало, тяжелые яички поджимались, и Тарлок чуть прогибался вперед, стараясь усилить давление, увеличить болезненное трение, стремясь получить разрядку. Он устал очень быстро, челюсть онемела, в рот будто насыпали песка. Тарлок смаргивал проступающие слезы, давился, когда член входил слишком глубоко, раздражая нежное, непривыкшее горло. — Вот и славно, — Ноатак потрепал его по волосам, громко застонал, толкнувшись чуть сильнее, чем раньше, доставая головкой до крайней стенки. Он пропустил темные прядки между пальцами, притянул за затылок и снова замер, дрожа всем телом. В горло Тарлока ударила горячая вязкая струя. Тарлок ощутил, как пульсирует глубоко в глотке подрагивающая головка, и его скрутило приступом тошноты. Он вскинул руки, оттолкнул бедра Ноатака и упал на пыльный пол. Перед глазами взметнулись рыжие пылинки, взвихрились, словно маленький ураган. Часть спермы попала на язык — Тарлок чувствовал омерзительный, солоновато-горький вкус. Он заставил себя сглотнуть, глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы унять рвотные позывы. В голове звенело от напряжения, челюсть болезненно ныла, но нутро опаляло желание кончить. Тарлок расстегнул ширинку, вытащил ноющий член, два раза провел по пульсирующему стволу влажной ладонью. Сперма брызнула на пол, смешалась с серыми крупинками пыли. «Если бы только не проклятая магия, — с бессильной яростью думал Тарлок, когда за Ноатаком захлопнулся люк. — Если бы только я мог двигаться…» Тарлок прикрыл глаза, вспоминая, как глубоко входил в его горло — черт возьми! — его старший брат. Как стонал от удовольствия Ноатак, вытирая о его волосы свой член. И как Тарлок свалился у его ног, едва ли в силах сдержать тошноту. Свалился. У ног Ноатака. Осознание ударило с такой силой, что он на мгновение перестал видеть: глаза застила серая мутная пелена. Тарлока вывернуло желудочным соком, перемешанным с белесыми каплями. Он не хотел бы точно знать, в какой момент брат перестал удерживать его магией крови.