Попробуй это

От Мурасакибары здорово пахнет карамелью и молоком – Дайки успевает почувствовать это, когда тот всей своей массой влетает в него под кольцом и сшибает с ног. Дайки моргает, понимает, что упал на паркет, пытается встать, но его слегка штормит, поэтому чужая рука, крепко ухватившая за локоть, очень кстати. – Ты как? За выбившимися из хвоста волосами лица не разглядеть, но в голосе беспокойство. – Что-то не очень, – признается Дайки, потирая ушибленный затылок. – Ты бы как-нибудь полегче, а? А то третий раз уже… Мурасакибара опускает голову, кивает, Дайки надеется, что тот и вправду чувствует себя виноватым: три столкновения за последний месяц – и это только те случаи, когда Дайки не успевал увернуться. А ведь странное дело, раньше они неплохо понимали друг друга на поле – отыгрывали даже самые жесткие комбинации ловко, будто хорошо смазанные детали механизма, и никаких синяков и заминок. За лето, видимо, отвыкли. Дайки жмурится, пару раз глубоко вдыхает, прогоняя головокружение, делает глоток воды и вновь выходит на паркет: в этом году они оканчивают среднюю школу, а значит, по старой доброй традиции должны взять оба Кубка и показать все, на что только способны. – Окей, давай еще раз, – говорит Дайки, хлопая Мурасакибару по спине. – По-нормальному, хорошо? Мурасакибара кивает – за завесой волос видно, как он плотнее сжимает губы. Дайки улыбается, пару раз подпрыгивает. Начинается третья четверть. – Мурасакибара, ну твою же мать! – стонет Дайки, снимая майку: даже на его смуглой коже кровоподтек виднеется отчетливо – расползается по ребрам багровым пятном, наплывая на грудь. Мурасакибара, переодевающийся в другом конце раздевалки, подходит ближе, протягивает вперед руку, но Дайки резко отстраняется. – Не надо, а то еще сломаешь мне что-нибудь ненароком, – бурчит он недовольно. Мурасакибара, кажется, обижается, но по нему не поймешь – лишь пожимает широкими плечами и уходит обратно к своему шкафчику. Дайки кривится от боли, раздевается, закидывает полотенце на плечо и идет в душ. Видимо, спать на правом боку ему теперь предстоит не скоро. От Мурасакибары пахнет горьким шоколадом и засахаренными фруктами, Дайки отстраненно размышляет, что не мешало бы поесть. Конечно, после того, как доберется до медпункта и остановит кровь, что хлещет из носа, будто из пробитого брандспойта. Он снимает футболку и прижимает ее к лицу, запрокидывает голову, идет в таком виде по коридору. К счастью, уже вечер, поэтому в школе никого, Дайки очень надеется, что медсестра еще не ушла. – Войдите. Дайки дергает дверь на себя. – Ох, Аомине-кун, проходи скорее! Пожилая женщина вскакивает со своего места, начинает греметь какими-то склянками, шуршать пластиковыми упаковками. Дайки садится на кушетку, вытягивает вперед гудящие ноги – а ведь хорошая тренировка была, и черт бы побрал этого Мурасакибару… – И как это тебя угораздило? – спрашивает медсестра, отводя руку Дайки с зажатой футболкой в сторону. – Опять этот твой баскетбол? – Угу, – шмыгает Дайки кровавым сгустком, сглатывает соленую слюну, от которой уже першит в горле. – Мурасакибара. – Подрались, что ли? – с удивлением спрашивает медсестра, смачивая вату прозрачной жидкостью и длинными, чуть изогнутыми щипцами засовывая ее Дайки в левую ноздрю. – М-м! – мычит Дайки, округляя глаза, когда в носу начинает бешено щипать и пениться. – Тс-с, потерпи немножко, сейчас пройдет, – успокаивает его медсестра, несильно надавливая пальцами на переносицу. – У меня хорошие новости: нос цел, просто сосуды хрупкие, но у вас, подростков, это в порядке вещей. Дайки смаргивает набежавшие слезы, тяжело дышит ртом, слыша, как где-то в глубине его носа продолжает шипеть чертова перекись. – На Мурасакибару-куна не обижайся, – продолжает медсестра. – Ему тоже сейчас нелегко приходится, знаешь, на сколько он за каникулы вытянулся? – Дет, де здаю, – гнусавит Дайки. – На восемь с половиной сантиметров! Это за два-то месяца, поразительно! Дайки, и сам прибавивший за каникулы сантиметра четыре, поводит плечами. – А бождно уже эду штуку бытащить? – Посиди еще минутку. А про Мурасакибару-куна я тебе скажу вот что: ты на него зла не держи, это тяжело – так быстро расти, он еще не привык к своему телу, отсюда и проблемы с координацией, к тому же… – медсестра резко замолкает, словно боясь сболтнуть лишнего, а потом машет рукой. – Просто будь осторожнее. Дайки кивает, запрокидывает голову, позволяя вытащить из носа ватный тампон, вздыхает свободно. – Спасибо. – Да не за что, вот, держи, утрись, чтобы не пугать в коридорах людей, – медсестра протягивает ему марлевую салфетку, смоченную под краном. – Береги себя, Аомине-кун. В раздевалке уже пусто – только в душевой шумит вода, да чья-то сумка лежит на скамейке. Дайки смотрит в зеркало: нос покраснел, над губой виднеется бурая полоска запекшейся крови, но в целом все как обычно. Пожав плечами, он выбрасывает испачканную салфетку в мусор, достает из шкафчика гель для душа, берется за шорты, но вздрагивает от негромкого голоса, прозвучавшего над ухом. – Мине-чин. Резко обернувшись, Дайки утыкается взглядом в чужую ключицу, поднимает голову. – Не подкрадывайся ко мне так незаметно! – ершится он, чувствуя себя неудобно от такой почти неприличной близости с полуголым Мурасакибарой, с которого капает вода. – Я много думал, – многозначительно говорит Мурасакибара. – И? – И понял. – Мурасакибара, не тяни кота за хвост! – теряет терпение Дайки. Мурасакибара откидывает с лица мокрые волосы, те кажутся темнее и длиннее, чем есть на самом деле, делает шаг вперед. Дайки отступает, впечатываясь голыми лопатками в металл шкафчика, мелькает и исчезает странная мысль, что сейчас его будут бить. – Я понял, что дело в тебе, – с этими словами Мурасакибара вдруг наклоняется к нему и утыкается носом в макушку, шумно, словно большое животное, втягивает воздух. – Точно. В тебе. – Во м-мне? – от изумления Дайки начинает слегка заикаться. – В тебе, – авторитетно повторяет Мурасакибара и уходит к своей сумке, оставленной на скамье. – Да ты объяснишь уже, в чем дело, или нет?! – следует за ним злой, но порядком заинтригованный Дайки. – Послезавтра. Мне нужно время, чтобы кое-что сделать. Дайки моргает. – Э-э… ну, хорошо. Мурасакибара быстро одевается и, даже не высушив волосы, уходит. Дайки остается наедине с саднящим носом и недоумением. – Вот. Дайки скрипит зубами и оборачивается. – Я же просил не подкрадываться ко мне! – Я не подкрадывался, я подошел нормально, – обиженно бубнит Мурасакибара. – Только ты не слышал. Дайки вздыхает. – Ладно, проехали. Так что ты там понял-то? Видишь, все ушли, можешь рассказать, – Дайки широким жестом обводит опустевшую раздевалку. Мурасакибара, словно не доверяя ему, оглядывается, а потом вдруг жестом фокусника извлекает откуда-то из складок одежды небольшой металлический баллончик. – Дезодорант? Серьезно? – Ты пахнешь, – говорит Мурасакибара, хмурясь. – Отвлекает, не могу сосредоточиться. Пользуйся этим. Дайки озадаченно чешет затылок: – Запах моего пота мешает тебе играть?.. Серьезно? Мурасакибара качает головой и терпеливо объясняет: – Не пота, а этих… как их… феромонов. Ты начал пахнуть еще весной, но тогда не сильно, а после каникул сильно, очень. Я тебя с другого конца площадки могу унюхать. Дайки негнущимися пальцами берет флакон дезодоранта, вертит, замечает характерный значок – греческая буква «альфа» в квадрате. – Это же для альфа-положительных, – говорит он раздраженно. – Да. – А у меня нейтральный статус, – качает головой Дайки и пихает дезодорант обратно Мурасакибаре. – Я в феврале проверялся. – Значит, в марте все и началось: говорю же, еще весной тебя почуял. – Но ты… ты ведь не альфа-положительный, ты не мог меня унюхать, – в замешательстве говорит Дайки. Мурасакибара молчит, ниже склоняет голову, а потом вдруг отвечает негромко: – Я – омега-положительный, поэтому чувствую такие вещи хорошо. Дайки хмыкает. – Да ты гонишь, не может быть такого. Мурасакибара идет к своему шкафчику, достает оттуда такой же флакон, какой до этого впаривал Дайки. – Вот. Тот же самый значок, только в квадрате «омега». – Ты… – Дайки во все глаза смотрит на Мурасакибару, разглядывает так, словно видит впервые. – Ты не можешь быть омега-положительным. Ты же такой… ну, здоровенный. И не пахнешь совсем. – У меня все в семье высокие, – мрачно отвечает Мурасакибара.– И я, в отличие от некоторых, пользуюсь средствами с супрессантами: дезодорант, шампунь, гель для душа, даже стиральный порошок… – Ну и дела, – только и может что ответить Дайки, садясь на скамейку. – А давно ты?.. – Больше года, – подумав, отвечает Мурасакибара и садится рядом. Дайки наклоняется к нему, осторожно принюхивается: пахнет сладостями и немножко – химической горечью, словно в кабинете врача. Он вновь ловит себя на том, что ужасно хочет есть. – Никогда не видел омегу живьем, – признается Дайки. – Видел, конечно, просто не знаешь их статуса. Кимитаке из второго состава, еще Аи-сан, еще Синдзо на год младше учится, еще… – продолжает Мурасакибара, загибая пальцы. – Что, правда, так много? – До пяти человек из ста, так в брошюре написано было. – Ого… А альфы? Блин, я только вонючку Хиробуми из параллели знаю, – фыркает Дайки. – Черт!.. А я что, так же пахну?! Мурасакибара чуть улыбается и отвечает, слегка замявшись. – Неа, ты хорошо пахнешь, вкусно… потому и отвлекаешь. Дайки протягивает руку за дезодорантом, Мурасакибара отдает ему баллончик. Дайки отвинчивает крышку, принюхивается – нос режет той же горечью, которой пах Мурасакибара. – Фу. – Угу. – И что, теперь всегда, что ли?.. – Ну, дома не надо. – Все равно засада… – качает головой Дайки и встает. – Ну ладно… спасибо. Мурасакибара тоже встает, и Дайки вновь мысленно поражается тому, что тот умудрился оказаться омега-положительным. – Ты больше не будешь на меня налетать? – Если ты перестанешь пахнуть – не буду. – Окей, тогда буду мазаться этой хренью, – Дайки поднимает руку и демонстративно пшикает пару раз подмышкой. Мурасакибара секунду смотрит на него пристальным взглядом, а потом отворачивается. На следующий же день Дайки идет в ближайшую поликлинику и сдает кровь. Анализы приходят во вторник – под длинными рядами непонятных цифр и таблиц жирным шрифтом коротко значится: «статус: альфа-положительный». Среду Дайки с чистой совестью прогуливает – он наверстывает пробелы в образовании и целый день залипает в интернете, гугля всевозможную информацию, от фаталистичного «как жить альфой» до вполне бытового «порошок с супрессантами купить где». Впрочем, начинает он, как всегда, с Википедии – внимательно изучает статью, переходит по ссылкам, разглядывает мудреные диаграммы и графики. Оказывается, людей с альфа и омега статусами не так уж мало – почти десять процентов от общего числа населения, другое дело, что среди разных рас это соотношение сильно отличается: от восемнадцати человек на сто среди африканцев, до всего трех среди… японцев. Заинтересовавшись, Дайки гуглит дальше и узнает, что, в силу длительной изоляции, в Японии самое низкое число альфа и омега-положительных людей в мире, хотя «в связи с интеграционными процессами их число ежегодно увеличивается». Мда, пока не слишком-то воодушевляюще. Дайки откидывается на спинку компьютерного кресла и запускает пальцы в волосы, разминает шею. Его взгляд падает на лежащий в углу комнаты баскетбольный мяч. Интересно. Он забивает в строку поиска: «игроки NBA альфа-статус» и почти на час погружается в чтение. О действующих членах НБА известно не слишком много – клубы, по возможности, скрывают информацию для защиты игроков, потому что некоторые нечистые на руку команды используют природную уязвимость соперника в своих целях. Зато гораздо больше сведений о тех, кто уже завершил карьеру. Так, например, альфа-положительным статусом обладают Мэджик Джонсон, Ларри Берд, Роберт Орри и даже Магси Богз. Увидев последнее имя, Дайки озадаченно чешет переносицу: Богз был самым маленьким баскетболистом в истории Ассоциации – всего сто шестьдесят сантиметров – и совсем не вписывался в укоренившийся стереотип об огромных, могучих альфах. Впрочем, довольно скоро Дайки ждет разрушение еще одного стереотипа – в конце статьи он натыкается на ссылку «омега-положительные игроки NBA», кликает мышкой, распираемый любопытством. Разрыв шаблона поджидает его уже на первой строчке – «Дикембе Мутомбо». Дайки моргает, прищуривается, но это не галлюцинация – иероглифы все так же послушно складываются в имя здоровенного центрового «Хьюстон рокетс» – парня в два метра восемнадцать сантиметров ростом и сто восемнадцать килограммов весом. Что ж, зато теперь омега-статус Мурасакибары перестает казаться таким уж невероятным явлением. Дайки вдруг понимает, что испытывает невыносимо острое желание поговорить с кем-то, руки сами тянутся к телефону. Наверное, стоит рассказать обо всем произошедшем Сацуки – она всегда его понимала и умела поддержать. Или с Тецу – его вообще ничем нельзя удивить. Но… Мурасакибара отвечает после третьего гудка. – Да? – Ты завтра свободен? В трубке раздается шорох – наверняка обертка от очередной сладости. – Угу. – Надо поговорить. Мурасакибара хмыкает, что-то бурчит и отключается. За ужином Дайки выкладывает на стол смятые листы с анализами. Родители молчат минуту, кажущуюся ему вечностью, а потом мать вдруг улыбается и хлопает отца по плечу. – Я же говорила, весь в моего деда, – смеется она, а затем, обернувшись к Дайки, треплет его по волосам. – Ты всегда был очень похож на своего прадеда Сигеру, а теперь так и вовсе точная копия. Дайки удивленно моргает, он никогда не знал, что в родне были альфа-положительные, но это отчего-то успокаивает. – Главное, чтобы не унаследовал от старого пня страсть к азартным играм и опиуму, все остальное – ерунда, – замечает отец и, как ни в чем не бывало, возвращается к ужину. Дайки тоже утыкается в тарелку и не может сдержать улыбку: пофигизм – их семейная черта. Мурасакибара заканчивает учебу раньше Дайки, поэтому дожидается его на крыше, растянувшись на прогретом покрытии, словно гигантский кот, и лениво жуя мармеладных мишек из полупрозрачного пакета. – Ты долго, – с укором в голосе говорит он. Дайки садится рядом с ним, ловко ворует пару мишек из пакета и щурится от яркого солнца. – Задержали. – О чем хотел поговорить? Дайки сосредоточенно жует – зубы вязнут в мармеладе, на языке оседает приторный клубничный вкус. Он не знает, с чего начать, ведь, в конце концов, они с Мурасакибарой никогда не были друзьями, даже приятелями – просто играли в одной баскетбольной команде, вот и все. Но с другой стороны – Дайки чувствует это нутром – Мурасакибара единственный, кто может понять все то, что он сейчас чувствует. Дайки решается. – Твоя жизнь… она изменилась? Мурасакибара вздыхает, садится, заслоняя собою солнце. – Не знаю, – пожимает он плечами. – Стал быстрее расти, больше ем, иногда хожу к врачу наблюдаться. А так все по-старому. Дайки медлит, прежде чем задать вопрос. – А запахи, они сильно отвлекают? Мурасакибара моргает, убирает волосы с лица. – Иногда. Все от человека зависит. Некоторые пахнут хорошо, некоторые – плохо. Дело в химии, наверное. Дайки чуть наклоняется вбок, почти утыкается носом в плечо Мурасакибары, принюхивается: запах горечи, но даже сквозь него пробивается что-то сладкое, молочно-нежное, словно ванильные шейки Тецу. Интересно, это и есть тот запах, о котором говорит Мурасакибара? Или он просто сегодня был в кондитерской, вот и пропах? – Я думал, у меня в семье все с нейтральным статусом, вчера только узнал, что по материнской линии прадед был альфа-положительным. Мурасакибара долго молчит, словно решая, говорить или нет. – У нас много. Я, мама, папа, еще какая-то дальняя родственница. И мамин брат-близнец раньше был омега-положительным, но потом сделал операцию. – Операцию? Зачем? – Он в полиции работал, долго на тяжелых супрессантах был, от них побочные эффекты… Мама за него переживала очень. – А что с ним сейчас? – осторожно спрашивает Дайки. – Нейтральный статус, детей они с тетей Масако усыновили. Мурасакибара замолкает и бросает в рот целую горсть мармелада, наверняка во рту у него сейчас становится приторно и липко. Дайки встает на ноги, отряхивает штаны. – Идем. Мурасакибара даже не спрашивает «куда» – просто идет следом. Остановившись у ворот школы, Дайки достает телефон и с полминуты внимательно разглядывает карту. – Смотри, я вчера гуглил адрес специальных магазинов, ближайший к школе этот, но я никак не могу сообразить, где он находится. Мурасакибара наклоняется, внимательно разглядывая экран, его длинные волосы мажут Дайки по лицу, запах сладостей окутывает приятным облаком. – Я знаю, где это, – уверенно говорит Мурасакибара и чуть толкает Дайки в плечо. Минут десять они петляют по улицам, пока, наконец, не останавливаются у неприметного магазинчика со скромной вывеской, на которой в замысловатом узоре переплелись греческие буквы. Дайки толкает дверь, небольшое помещение наполняет звон музыки ветра. – Добро пожаловать, – улыбается им девушка за кассой. Дайки рассеянно кивает ей и идет вдоль стеллажей, заставленных товарами: тут и бытовая химия, и косметика, и целая куча непонятных штук. Дайки берет с полки коробочку яркой расцветки, вертит в руках, разглядывает непонятные схематичные рисунки на обороте и надпись «16 штук». – Что это? – спрашивает он у Мурасакибары. Тот отводит взгляд, кажется, даже слегка краснеет. – Это не для тебя, – говорит он и забирает у Дайки коробочку, а потом подталкивает к другому стеллажу. – Товары для альфа-положительных вон там. Дайки послушно идет в указанном направлении, набирает кучу всякого барахла, а перед самой кассой, улучив момент, смахивает с полки ту самую цветную коробочку, которую отобрал у него Мурасакибара. Чисто из любопытства. Расплачиваясь за покупки, Дайки замечает сбоку от кассы дверь, занавешенную шторкой, и табличку со знаком возрастного ограничения. Он толкает Мурасакибару локтем в бок и спрашивает полушепотом: – А что там? – Товары для взрослых. – В смысле?.. – Угу, всякие пошлые штучки. – Идем, посмотрим? – предлагает Дайки, у которого от одного только словосочетания «пошлые штучки» не на шутку разыгрывается воображение. Мурасакибара смотрит на него с долей сомнения. – Нас не пустят, мы же школьники. – В тебе два метра роста, конечно, пустят! – Дайки решительно хватает Мурасакибару за запястье и тащит за собой. Сделав как можно более суровое лицо, он с замирающим сердцем минует девушку-продавца, но та лишь меланхолично листает глянцевый журнал. – Фух, проскочили, – выдыхает Дайки и оглядывается: в небольшой комнате без единого окна, но с интимной подсветкой в стеклянных витринах выставлены… пошлые штучки – иначе и не скажешь. Дайки подходит к ближайшей полке, во все глаза разглядывает ярко-розовый резиновый… член? Да, точно, член, только со странным утолщением у основания, от которого к маленькому пульту тянутся тонкие гибкие проводки. – Вибратор для омег с функцией имитации узла. Нажимаешь на кнопочку – узел растет. Можно выбрать режим и размер, – раздается у Дайки за спиной меланхоличный голос. Дайки едва не подпрыгивает на месте, резко оборачивается – перед ним стоит девушка-продавец, зажав журнал подмышкой. – Ищите что-то конкретное? – спрашивает она с непроницаемым выражением лица. Дайки, силясь не выдать затопившего его смущения, отрицательно качает головой. – Да нет, просто… э-э, смотрю. – Понятно. Если интересно, у нас новое поступление эрекционных колец всех размеров и цветов, корейские мастурбаторы для альф, очень рекомендую, быстро разбирают. Еще привезли прикольные анальные шарики с подсветкой, переливаются всеми цветами радуги, – перечисляет она чуть рассеянно, загибая тонкие пальцы, а потом замечает насыщенно-розового Мурасакибару и мягко добавляет: – Или могу предложить смазку с анестетиком, если в первый раз. Дайки, оглушенный потоком информации, открывает рот, но так и не произносит ни звука. В голове на рефрене звучит лишь одна фраза «если в первый раз». Их спасает звук музыки ветра – в другом зале звенит колокольчик, и девушка уходит, подмигнув Дайки на прощание. Они вываливаются на улицу так поспешно, словно стащили пару-тройку резиновых членов и теперь удирают, чтобы не быть пойманными. Останавливаются лишь через два квартала, запыхавшиеся, но уже не такие красные. – Я больше туда не пойду, – закладывая руки в карманы и хмурясь, бормочет Мурасакибара. Дайки закидывает пакет с покупками на плечо. – Я тоже. Уже вечером, разбирая покупки, Дайки натыкается на ту цветную коробочку, которую купил тайком от Мурасакибары, на крышке виднеется уже привычный символ – «омега» в тонкой квадратной рамке. Дайки поддевает картонный бок ногтем, отрывает длинную полоску вдоль пунктирной линии – ему на ладонь сыплются странные продолговатые штуки, похожие на патроны для снайперской винтовки, только белые и запаянные в пластик. Он берет один из этих «патронов», надрывает пластиковую обертку и вскрывает. У «патрона» обнаруживается недлинный хвостик из двух тонких ниточек. Дайки озадаченно чешет в затылке, снова вчитывается в мелкие буквы на упаковке, замечает надпись «тампоны гигиенические количество 16 штук», а еще ниже – «использование тампонов может вызвать синдром токсического шока (СТШ). СТШ – это редкое, но серьезное заболевание, которое может стать причиной смертельного исхода. Внимательно прочитайте инструкцию». Дайки сглатывает, слова «токсический шок» и «смертельный исход» настораживают еще сильнее. Он шарит пальцами в коробочке и отыскивает утрамбованную на дне инструкцию, разворачивает, долго ищет среди разных иероглифов японские, находит и… Зато теперь становится понятно, почему Мурасакибара засмущался в магазине. И почему сказал «это не для тебя». Дайки прижимает ладони к горящим щекам, схематичное изображение того, как и куда нужно вводить тампон, не добавляет душевного спокойствия – бурная фантазия мигом рисует, как Мурасакибара… Нет-нет, стоп! Дайки трясет головой, собирает тампоны обратно в коробочку и закидывает ее в нижний ящик стола, чтобы выкинуть потом, не спалившись. Ему не стоит об этом думать, это же слишком… личное. К тому же, они с Мурасакибарой товарищи по команде и вообще… Нет. Ночью Дайки долго не может уснуть, ворочается с бока на бок, несколько раз выходит на кухню попить. А на выходных, дождавшись, когда родители уедут к друзьям, впервые в своей жизни набирает в поисковике: «альфа и омега мужчины порно». Он убеждает себя в том, что его интерес сугубо познавательный – любопытно взглянуть, как все устроено у омега-положительных мужчин, и как вообще все это может происходить. Но тот факт, что во время просмотра ролика у Дайки встает, красноречивее всяких слов. Это случается после первого матча отборочных игр Зимнего Кубка. Точнее – на следующее утро после матча. Дайки, как всегда после тяжелой игры, просыпается с легким тянущим чувством в теле – это забившиеся от интенсивной нагрузки мышцы напоминают о себе – потягивается в постели, блаженно жмурится, привычным жестом опускает руку вниз, чтоб поправить в трусах утренний стояк, и едва не орет от ужаса. С его членом… что-то не так. Откинув одеяло, он негнущимися пальцами приспускает резинку трусов, буквально заставляет себя посмотреть вниз и с легким чувством паники разглядывает характерное округлое утолщение у основания. Запоздало приходит понимание, что это и есть тот самый узел, уже не раз виденный им в порно, но… черт, на собственном члене это выглядит жутковато. Дайки осторожно касается узла кончиками пальцев, оглаживает – твердо, кожа плотно натянулась, чуть ноет. Но не больно, скорее… неприятно. Дайки обхватывает узел ладонью, сжимает руку плотнее и удивленно выдыхает – теперь лучше. Он удобнее ложится на кровати, облизывает вторую руку и пробует подрочить себе, не убирая ладони с узла. Ощущения… интересные. Дайки добавляет еще слюны, чуть разводит ноги и увеличивает темп. Здорово. Осмелев, он обхватывает узел плотнее, сильнее и почти всхлипывает, когда его неожиданно выгибает в позвоночнике накатившим оргазмом. Ну и дела… Он приходит в себя от едва ощутимого чувства пульсации – узел в руке разрастается, темнеет, проступает вздувшимися венами, под тонкой кожей отчетливо ощущается биение крови. Дайки обхватывает его двумя руками, жмурится. Теперь он понимает, почему мужчины в порно так стонали после сцепки – ощущение давления на узел безумно приятно. Наверное, если вместо своих рук будет нежное и тугое нутро омеги, то башню снесет окончательно. Дайки обессилено откидывается на подушку, узел, подрагивая, начинает спадать. – Мурасакибары Ацуши сегодня не будет, – объявляет тренер. В раздевалке на секунду повисает молчание, а потом тишина раскалывается недоуменными возгласами. – Что с ним случилось? – Почему? – Где его носит? Сегодня же матч! Тренер поднимает руки, требуя тишины: – У него неважно со здоровьем, все вопросы – потом. Сейчас играем с заменой, так что внимание сюда, я дам корректировку по тактике. Все собираются вокруг тренера, и даже Дайки, которому уже с осени плевать на все тактики и стратегии, подходит ближе – играть без сильного центра всегда непросто. Но они выигрывают, хотя и не с тем счетом, что планировался изначально. Дайки смотрит, как радуется Кисе, как улыбается Куроко, не выпуская изо рта трубочку коктейля, но все никак не может ощутить восторга победы. Просто еще один матч. Просто еще одна ступенька наверх. Скучно. Пугающе скучно. Дайки не идет со всеми в кафе, он не хочет есть, не хочет изображать поддельную радость, ему просто нужно побыть одному. Он не замечает, как ноги несут его все дальше и дальше от маршрута «стадион – дом», в себя он приходит, стоя перед двухэтажным коттеджем с темными окнами и аккуратным забором. Это дом Мурасакибары, пару лет назад Дайки заходил к нему в гости, видимо, маршрут каким-то чудом въелся в память. Что он здесь делает? Дайки не знает, точнее – боится признаться себе в очевидном, поэтому просто набирает номер Мурасакибары. – Да? – отвечает ему хриплый голос, в окне на втором этаже загорается медово-желтое пятно света. – Ты спишь? – Угу. – Я у твоего дома. В трубке повисает молчание. – Что ты там делаешь? – наконец, спрашивает Мурасакибара. – Стою. Мы выиграли. – Я рад. Дайки не знает, что еще можно сказать, наверное, по-хорошему, стоит завершить разговор какой-нибудь дежурной фразой вроде «выздоравливай» и уйти на остановку, но почему-то он не хочет «по-хорошему», он продолжает стоять под чужими окнами, словно привязанный. – Ты болеешь? – наконец, спрашивает Дайки первое, что приходит на ум. Из динамика доносится короткий смешок: – Да, вроде того. – А к следующему матчу поправишься? – Да. Дайки дышит на замерзшие пальцы, ежится, а потом коротко выдыхает: – Спускайся. Мурасакибара молчит, а затем кладет трубку. Дайки чертыхается, убирает телефон. И нафига он сюда приперся? Уже у поворота его окликают, Дайки оборачивается – Мурасакибара стоит на крыльце в тапочках, шортах и в безразмерном шерстяном свитере, холодный свет уличного фонаря выбеливает его кожу и волосы. – Заходи, ты замерз, – говорит Мурасакибара и скрывается в доме. В прихожей темно и тихо, наверное, кроме Мурасакибары, в доме никого нет. Разувшись и сняв куртку, Дайки идет вперед, сворачивает туда, где горит свет. – Хочешь есть? Дайки кивает, садится за стол. Мурасакибара наливает чай, греет в микроволновке собу с курицей, ставит перед Дайки тарелку, а сам садится напротив с чашкой чая и вазочкой печенья. Он не выглядит больным, скорее усталым и сонным, огромный свитер скрадывает широкий разлет плеч, волосы собраны в неаккуратный хвост дурацкой девчачьей заколкой. Дайки не знает, как должны пахнуть омеги в течке, но когда его накрывает плотным облаком сладковатого, густого запаха, все понимает. Соба оказывается островатой, но хрустящая, обжаренная в панировке курица вкусная, Дайки сметает содержимое тарелки в два счета. – Спасибо. Мурасакибара кивает, убирает посуду в раковину, включает воду. – Слушай… а часто у тебя?.. Ну, это происходит? Мурасакибара замирает, Дайки слышит, как тарелка ударяется о жестяное дно раковины. – Дважды в год. Дайки вдруг вспоминает о коробочке тампонов, все еще лежащих в нижнем ящике стола, бросает короткий взгляд на Мурасакибару – он по-прежнему стоит к нему спиной, его бедра закрыты подолом свитера, но очертания ягодиц все же угадываются под тонкой шерстью. Интересно, а он?.. Звук льющейся воды стихает, Мурасакибара поворачивается к нему, скрещивает руки на груди. Его лицо кажется скучающим, но Дайки не обмануть – под тонкой коркой напускного равнодушия зреет что-то темное, недоброе, что обычно прорезается в нем лишь во время матчей. – Уходи. Ты пахнешь. Мешает. Дайки вспоминает, что, приняв после матча душ, забыл воспользоваться дезодорантом. Он встает из-за стола, идет в коридор, наклоняется, чтобы надеть ботинки, а когда разгибается, то едва не вздрагивает – Мурасакибара стоит вплотную. – Зачем ты пришел? Ты же все знал, – говорит он тихо, но в голосе слышна угроза. Дайки запрокидывает голову, смотрит в темные глаза, прикрытые тяжелыми веками, и понимает – знал. Не умом, но на уровне интуиции чуял, что именно не так с Мурасакибарой, и почему он не пришел на матч. Ощутил это еще несколько дней назад, когда чуть чаще стал останавливать взгляд на высокой фигуре, ни с того ни с сего принюхиваться, мучимый призрачным шлейфом запаха, всегда оттененного химической горечью. – Знал, – хрипло отвечает Дайки. Мурасакибара хмурится, на его скулах отчетливо проступают желваки, на мощной шее вздуваются жилы. Сейчас Дайки как никогда остро ощущает чужое превосходство в росте, весе и физической силе. Мурасакибара выглядит откровенно опасным… и зверски голодным. – Уходи… «Уходи… пока можешь», – заканчивает фразу голос у Дайки в голове. Он берется за ручку двери, поворачивает, но так и не открывает. Застывает на секунду, а потом оборачивается и делает шаг. Утыкается носом в вырез свитера, вдыхает полной грудью чужой запах. Мягкий, обволакивающий, заполняющий собою все вокруг и самого Дайки в том числе – от макушки до пяток, сквозь все слои ткани, сквозь кожу. Дайки кладет ладонь Мурасакибаре на грудь – под пальцами мощно и сильно бьется большое сердце, каменной твердостью проступают мускулы. Дайки сжимает руку, собирая в кулак мягкую шерсть, рывком наклоняет к себе Мурасакибару и целует. Сначала просто прижимается губами к губам, чуть надавливает, а потом едва не задыхается от крепких объятий – Мурасакибара стискивает его так, что трещат ребра и перехватывает дыхание. Дайки хватает его за волосы, они мягкие, словно кошачья шерсть, гладкие, затылок под пальцами теплый и округлый. Дайки толкает Мурасакибару спиной к стене, вжимается всем телом, замирает, когда в бедро упирается твердость чужого стояка, чуть отстраняется. Мурасакибара облизывает мокрые, сладкие губы, коротко и хрипло дышит, смотрит на него сумасшедшими глазами, и этот короткий, почти мимолетный взгляд из-под опущенных ресниц – словно удар под дых. Между ног тяжелеет, член пульсирует горячо и болезненно хорошо, Дайки трется им о бедро Мурасакибары, кусает белую шею, лижет. Ему почему-то кажется, что чужая кожа должная быть молочно-сладкой, словно сливочный крем на пирожном, но она солоноватая от пота, и от этого странного диссонанса в голове вспыхивает искрами и гаснет последний просвет разума. Дальше остается только темнота, теснота коридора и огромные, жесткие ладони на затылке, на спине под футболкой, на ягодицах… Мурасакибара трогает его всюду, гладит, сжимает и тискает. Дайки запускает руки под чертов свитер, обжигается о гладкую кожу, скользит по твердому животу в выступах мышц, по маленьким, сморщенным, будто от холода, соскам. Расстегивает пуговицу на шортах. Мурасакибара с негромким стуком ударяется головой о стену и подается бедрами вперед, втягивает воздух со свистом. Его горячечный румянец заметен даже в тусклом свете, льющемся из кухни. – Мине-чин… Потрогай меня… там. Дайки сжимает его сквозь ткань белья, запах становится одуряющим, таким густым, что можно резать ножом и раскладывать по тарелкам. Изнанка бедер у Мурасакибары мокрая, скользкая. Дайки читал о течке, о смазке, о чертовых омегах… Но между тем, чтобы разглядывать скупые строчки на экране и ощущать вживую – пропасть разницы. Мурасакибара жмурится, будто от боли, прогибается напряженной дугой. И Дайки решается – ныряет пальцами за резинку трусов, сжимает гладкий, шелковистый, уже потекший влагой ствол, оглаживает по всей длине, с восторгом и сладким ужасом ощущая тяжесть чужого члена в ладони. У Мурасакибары большой, больше, чем у всех мужчин-омег в порно-роликах, что Дайки видел. – Мине-чи-ин… – и голос у него не высокий, не томный, а низкий, хриплый, вибрирующий. Дайки мог бы кончить от еще одного такого «Мине-чи-ин», поэтому жмурится, стискивает зубы до скрипа, накрывает свой член, придавленный жестким швом брюк, сжимает, чтобы не спустить прямо сейчас. Мурасакибара переступает с ноги на ногу, шорты вместе с бельем съезжают до щиколоток, он избавляется от них, из-под подола свитера торчит влажно поблескивающий, темный от прилившей крови член. Дайки кусает губы, еще никогда прежде он не задумывался, каково это – ощутить на языке пряную тяжесть, облизать по всей длине, уткнуться носом в жесткую поросль на лобке. Но Мурасакибара пахнет так сладко, так одуряющее сладко, что хочется попробовать на вкус его всего – от влажных, покрасневших губ до такого же влажного, розово-алого члена. Дайки хватает Мурасакибару за плечо, рывком разворачивает, тот не сопротивляется, лишь выставляет ладонь вперед, чтобы не влететь лицом в стену, да вздрагивает, когда Дайки проводит рукой по светлым, незагорелым ягодицам, ведет пальцами вдоль влажной расселины. Замирает, нащупав что-то инородное. Веревочка. Тонкая белая веревочка, уже влажная от пропитавшей ее смазки. Мурасакибара ерзает, зажимается, ему явно стыдно, но Дайки припадает губами к его шее, чуть прикусывает, успокаивая. – Все хорошо, – шепчет он Мурасакибаре на ухо и подцепляет веревочку пальцами, чуть наматывает, чтобы не скользила, осторожно, но настойчиво тянет. Мурасакибара разводит ноги, Дайки чуть оттягивает его ягодицу в сторону и, задержав дыхание, смотрит, как набухший от впитанной смазки тампон плавно выскальзывает наружу. Он кажется намного больше, чем те аккуратные белые «патроны» прямиком из упаковки. Тампон выходит полностью, Дайки кладет его на ладонь, чуть сжимает – он горячий и влажный, скользкий. Дайки, словно во сне, подносит его к лицу, нюхает – запах такой сильный, что в виски ударяет кровью, пульс набатом отдается в ушах. Бум-бум-бум – это собственное сердце колотится где-то у самого горла, будто сумасшедшее. Мурасакибара чуть оборачивается, смотрит на Дайки из-под упавших на лицо волос, не моргая, кажется, даже не дыша. – Не надо, Мине-чин… – хрипло говорит он. – Это так…стыдно. Но Дайки лишь ухмыляется – что-то темное, незнакомое, отчаянно хищное внутри него уже пробудилось, выпустило когти, пропоров нутро до крови, оно требует выхода. Требует сделать что-то сумасшедшее, пошлое… безумное. Дайки размыкает губы и расслабленным, влажным языком облизывает гладкий бок тампона. Вкус терпкий, сладковато-соленый. Дайки смакует его, катает на языке, смешивая со слюной. Мурасакибара смотрит на него огромными черными глазами, выдыхает через рот. Он уже даже не краснеет – только мелко вздрагивает, покрывшись испариной. Дайки разжимает пальцы – тампон падает на пол, кожу холодит подсыхающей смазкой. Его руки почти не дрожат, когда он берется за собственную ширинку, только глаза слезятся от жара, да пот крупными каплями щекотно стекает по вискам. В тишине отчетливо вжикает молния, брюки падают, собираясь складками, трусы спереди намокли от проступившей влаги. Дайки стягивает их, кожу обдает прохладой. Взгляд у Мурасакибары откровенно голодный, он облизывается, что-то шепчет, но Дайки не слышит, только разбирает в движении губ короткое: «узел». А узел и вправду набух – распер основание члена, проступил под натянутой кожей гладкой, пока еще совсем небольшой округлостью. Дайки делает шаг вперед, прижимается грудью к чужой спине – под тонкой шерстью ходят мышцы, он чувствует какую-то животную потребность ощутить кожей кожу, снимает свою футболку, тянет вверх чужой свитер – дурацкая резинка куда-то потерялась, поэтому волосы электризуются, встают дыбом. Дайки трется сосками о напряженные мышцы, кусает Мурасакибару за лопатку, ведет руками по крепким ягодицам, ныряет пальцами меж ними, там уже не просто влажно – откровенно мокро. Дайки касается внутренней стороны бедер, собирает потеки густой, вязкой смазки. – Раздвинь ноги, – говорит он, не узнавая своего голоса. Мурасакибара послушно расставляет ноги шире, сам кладет ладони на ягодицы, разводит их в стороны, и Дайки, наконец, может увидеть розовое отверстие – такое нереально маленькое, что в него не то что член, но и палец, наверное, можно втиснуть с трудом. – Ты ведь ни с кем еще?.. – спрашивает Дайки, обводя края отверстия подушечкой большого пальца. Мурасакибара мотает головой, задевая щеку Дайки волосами. И Дайки решается – осторожно надавливает, с восторгом чувствуя, как фаланга за фалангой палец погружается в тесный жар, добавляет второй. Мурасакибара коротко выдыхает. – Еще. Дайки добавляет третий, осторожно разводит их внутри, задевая гладкие горячие стенки ногтями. Собственный член вот-вот разорвется – пульсирует, почти горит. Дайки не выдерживает – приставляет головку к раскрытому, сочащемуся смазкой отверстию, в голове – гулкая пустота, все в нем сейчас сконцентрировано там, внизу, где его вот-вот обнимет, обожмет со всех сторон тугая плоть. Но Мурасакибара вдруг вздрагивает и отстраняется, его лицо горит, но брови сведены к переносице. – Мине-чин, презерватив, – говорит он медленно, словно каждое слово дается ему с трудом. Мучительно долгую секунду Дайки пытается понять, чего от него хотят, мысли пробиваются как сквозь плотную вату – просачиваются по капле, пока, наконец, ведром ледяной воды не приходит осознание: Мурасакибара в течке, а это значит, что, если Дайки кончит в него, он может… Черт! – У меня нет… – говорит Дайки растерянно. – Идем, – Мурасакибара берет его за руку и тянет за собой. Дайки накрывает ощущение дежавю. Только теперь все наоборот. Они поднимаются по лестнице почти в полной темноте, Дайки пару раз едва не спотыкается, но твердая рука удерживает его от падения. Наконец, они останавливаются. Мурасакибара на секунду замирает перед закрытой дверью, но потом толкает ее ладонью. Комната залита ярким светом фонаря, в глаза сразу бросаются туалетный столик с россыпью флаконов, большая кровать и комод. Дайки понимает, что это спальня родителей Мурасакибары. Дайки мнется на пороге. – Мы что, прямо здесь?.. Мурасакибара фыркает, проходит вглубь комнаты, роется в комоде и достает оттуда пару квадратиков презервативов. – Конечно нет, я же не извращенец какой, – выдыхает он Дайки на ухо и вновь цепляет за запястье, увлекая за собой. Они идут дальше, заходят в другую комнату. То, что это спальня Мурасакибары, можно понять и с закрытыми глазами – под ногами хрустят фантики, а в воздухе разлит стойкий сладкий запах омеги, им здесь пропитано все. Мурасакибара включает светильник, садится на кровать. Он голый, огромный, со стоящим членом и мокрыми бедрами, с серебристыми квадратиками презервативов, зажатыми в ладони. – Мине-чин, – говорит он, глядя Дайки прямо в глаза. – Давай сделаем это. Дайки подходит к кровати, встает напротив Мурасакибары, и тот с любопытством разглядывает его член, протягивает руку, осторожно, будто боясь обжечься, дотрагивается до узла. – Сожми его слегка. Мурасакибара моргает, а потом обхватывает узел ладонью. Сначала едва-едва, но уже через секунду крепче, увереннее. Дайки стонет, закрывает глаза и едва не дергается, когда члена касается что-то влажное и мягкое. Мурасакибара придвинулся вплотную и лижет языком узел. – Горячий и пульсирует, – говорит он удивленно. – И не сладко. Странно, а пахнет хорошо. Шуршит упаковка презерватива, Мурасакибара удивительно ловко расправляется с ней, наверняка натренировался, открывая пачки сладостей. От одного только зрелища, как Мурасакибара, сосредоточенно сопя, раскатывает по члену Дайки презерватив, можно кончить. Но Дайки держится – стиснув кулаки, поджав ягодицы, держится. Наконец, с презервативом покончено, Мурасакибара шумно сглатывает, отчего острый выступ кадыка на его шее плавно проезжается вверх-вниз. Ложится на постель, напряженный, тревожный, возбужденный – его член прижимается к животу. Дайки забирается на кровать, осторожно кладет ладонь на крепкое, покрытое светлым волосом бедро, отводит его в сторону. Мурасакибара все понимает – подхватывает себя под коленями, поджимает ноги, раскрываясь до упора. От вида этой странной, слишком откровенной, какой-то беззащитной позы все внутри сжимается, закручивается тугой спиралью напряжения. Дайки наклоняется, проводит языком меж разведенных ягодиц – смазка клейкой нитью протягивается от его губ к приоткрытому отверстию. – Мине-чин, – в голосе Мурасакибары отчетливо звучит угроза, Дайки и сам видит, что тот уже на переделе – края отверстия пульсируют, судорожно сжимаясь и разжимаясь. Он подтягивается на руках, почти ложится на Мурасакибару, тот вздыхает с облегчением, чуть прогибается в пояснице, сам трется о член Дайки. – Давай, хочу почувствовать внутри, – шепчет он. Дайки закусывает губу, обхватывает себя ладонью, приставляет головку ко входу и, чуть качнувшись, медленно входит. Мурасакибара напрягается, задерживает дыхание. – Больно? – Н-нет, – качает он головой, и в его голосе проступает оттенок удивления. Дайки толкается бедрами вперед и в одно плавное движение входит до упора – до вздувшегося узла. Мурасакибара жмурится, крылья его носа подрагивают. Дайки подается назад и вновь скользит вперед – широкий рот кривится в гримасе боли. Дайки распирает от противоречивых чувств – ему не хочется делать Мурасакибаре больно, но он уже не может остановиться, все внутри него требует, почти кричит – двигайся! Дайки стирает гримасу боли поцелуем, замирает на несколько секунд, а потом, не выдержав, срывается: мощно, размашисто, жестко, до смачного звука шлепков плоти о плоть, до короткого стона. Не боли – удовольствия. Дайки усмехается, собирает испарину над верхней губой и засаживает так, что узел оказывается внутри. Мурасакибара вздрагивает, широко распахивает глаза, смаргивает влагу и выдыхает Дайки в рот: – Еще. Дайки не замечает, когда и как меняется их поза – просто в один момент Мурасакибара упирается пятками ему в ягодицы, оплетает своими длиннющими руками, и весь Дайки, от пульсирующего члена до вспотевшего тела, оказывается в плену чужой плоти. Но это здорово, так здорово, что хочется остаться в этой узкой тесноте навсегда. Мурасакибара скребет ногтями по его спине, сжимает коленями до синяков и вдруг с громким всхлипом замирает – Дайки чувствует, как между их телами толчками льется теплая сперма, а нежные, тугие стенки обхватывают почти болезненно плотно, пульсируют. Он в последний раз подается вперед и обессиленно валится Мурасакибаре на грудь. Ощущение растущего узла, крепко обжатого тугим нутром, даже лучше оргазма – Дайки с головы до ног затапливает теплое чувство удовлетворения, завершенности. – Он… он растет, – удивленно выдыхает Мурасакибара. Дайки сонно кивает, плотнее прижимается к горячему, влажному телу, Мурасакибара обнимает его, лениво перебирает волосы. – Хорошо… лучше, чем пальцами. Дайки негромко смеется, представляя, как огромный, чуть неуклюжий Мурасакибара со стоном насаживается на собственные пальцы. – Лучше, – подтверждает он, натягивая на них одеяло – испаряющаяся влага холодит кожу. Узел спадает минут через десять, Дайки с неохотой выходит, снимает с члена презерватив, завязывает узлом и, не глядя, сует под кровать. Мурасакибара уже спит – Дайки ныряет ему под бок, закидывает на него ногу и руку, но тот даже не двигается. Большой и теплый, пахнет сладко, чуть терпко. Дайки украдкой собирает с чужого живота немного еще не высохшей спермы, пробует. – Она невкусная, Мине-чин, – бормочет Мурасакибара. – Смазка слаще. Дайки фыркает, качает головой: Мурасакибара неисправим. Уже засыпая, он слышит негромкое: – А завтра я твою попробую… – Попробуешь, – уверенно говорит Дайки, подтыкая с боков одеяло, чтобы не дуло. – Тебе понравится.