(answer is near)

Чимин не понимает, откуда в Чонгуке всё это вообще: эти наглость, силища и буйство гормонов. Чимин не понимает, но у него на самом деле нет времени удивляться, потому что чонгуковы ладони шарят у него под футболкой, чонгуковы губы касаются его уха, чонгуковы влажные после душа волосы щекочут щёки и шею — и всё это пахнет проблемами и гелем для тела. Чонгук везде, и от этого, мягко говоря, не по себе. У Чонгука тёмный взгляд, тёмный не только цветом, но и эмоциями — Чимину хочется избавиться от него, вязкого и липкого, как смола. Он отворачивается, зажмуривается и толкает Чонгука в грудь, но выходит как-то жалко — Чонгук отстраняется сантиметров на десять, смотрит сверху вниз, словно оценивающе, и наклоняет голову, касаясь чиминовых губ своими. Чимин открывает рот, чтобы возмутиться, но язык Чонгука уже у него во рту, касается мягко зубов и нёба, и Чимин чувствует, как подкатывает к горлу паника. Скользкой холодной рыбиной подымается вверх, перекрывая путь кислороду. У Чимина кружится голова, кружится нестерпимо и весело, словно он забрался на карусель, вертящуюся в каком-то безумном вихре. Чонгука в одно мгновение становится слишком много. Он снаружи и внутри, заполняет собой всё пространство, время и мысли, переделывает, перевирает эмоции, и Чимину на самом деле не хватает места, чтобы расправить грудную клетку вдохом, протолкнуть холодную блестящую рыбину назад, в темноту его внутреннего озера, в котором вместо воды — кровь и концентрированные эмоции. Чонгук кладет ладонь ему на затылок, нажимает мягко, так что Чимин почти чувствует себя в безопасности — всего на мгновение, но всё же. Чонгук похож на щенка, льнущего к рукам и кусающего пальцы, чуть сильнее, чем стоило бы. Чонгук тоже делает круглые глаза и больно. Чимин почти ненавидит себя за то, что так легко поддается; позволяет вести себя и творить с собой, что кому вздумается, но Чонгук сильнее, напористее, и подчиниться ему просто хочется. И за это очень-очень стыдно. Чонгук зажимает его у стены, как девчонку, задирает на нём футболку, как если бы задирал юбку, и выдыхает горячее хриплое «Чимин», в котором ни капли уважения, только «я хочу» и «я возьму». Его руки на чиминовом животе и бёдрах — горячие сильные ладони, проходятся вверх-вниз по коже, и Чимину кажется, что это его персональный Ад и все эти прикосновения — пытка похуже, чем вечность на раскалённой сковороде. Чонгук шумно дышит, тянет зубами чиминову губу, кусает едва не до крови, а Чимин не может уже ни оттолкнуть, ни притянуть ближе; не знает, куда деть руки, не знает, куда деть себя, пока всё совсем по пизде не пошло. Чонгук настойчивый и напористый, и это пугает: противиться ему на самом деле невозможно, и Чимин сдаёт все внутренние города и замки без боя. Хватается за чонгуково плечо, запрокидывает голову и выдыхает сквозь зубы, чувствуя прикосновения его языка к шее. Чимин перестаёт напоминать себе, что всё это дерьмом полнейшим закончится, что они вообще-то лучшие друзья, когда кусает его за плечо и проводит ладонями между ног. Чимин не говорит ни «да», ни «нет», но Чонгуку хватает и молчания, чтобы забить на всё. За своими сдавленными полувсхлипами и дыханием Чонгука едва получается различить, как с тихим скрипом открывается дверь. Юнги стоит на пороге, волосы мокрые, джинсы мокрые, со лба на ресницы скатываются капли воды. За окном, задушенный стеклопакетами, бушует ливень. Юнги смотрит, капли дрожат на его ресницах и срываются вниз, разбиваясь о щёки. Чонгук не замечает его — вжимает Чимина в стену, вылизывает шею и хватает за задницу. Юнги стягивает неторопливо промокшую куртку, вешает на крючок и наблюдает краем глаза. По его лицу нельзя ничего понять, и Чимин выдыхает почти с облегчением. Их взгляды пересекаются, чонгуковы руки гладят Чимина по спине, и до него вдруг медленно, но доходит. Юнги, дурацкий классный хён, прислоняется спиной к входной двери и смотрит, прищурившись, Чимину в глаза, а потом его взгляд соскальзывает ниже — за губами и руками Чонгука, по чиминовым груди и животу. И от этого Чимина неожиданно пробирает — волной дрожи по всему телу — и он зарывается пальцами в чонгуковы тёмные волосы, тянет его ближе и целует. Под веками расплывается образ Юнги в негативе; Чонгук довольно мычит Чимину в рот, а тот только прижимается ещё теснее, чувствуя кожей чужой взгляд. Чимин стонет и поскуливает, а когда он вновь открывает глаза, Юнги стаскивает кед, наступив на задник пяткой, и всё так же не отводит взгляда. Неторопливо подходит ближе — Чимин считает его шаги на раз-два — хватает его под локоть и тянет на себя. Чонгук вздрагивает, оборачивается и моргает удивлённо. Пальцы от чиминовой футболки не отрывает. Они переглядываются между собой всего пару секунд, но у Чимина внутри сгорают одна за другой вечности, гаснут звёзды и исчезают галактики. Юнги ведёт Чимина в спальню — на лице всё то же отсутствующее выражение. Чонгук кладёт ладонь Чимину между лопаток и шагает следом. Юнги забирается на кровать, не отпуская чиминовой руки; тот становится на коленях на самом краю, чувствуя, как прижимается к спине горячая грудь Чонгука. Они вновь замирают — Чимин в нерешительности, Чонгук в попытке не рвать тормоза раньше времени, а Юнги словно ждёт какого-то сигнала, знака, надписи «вперёд». Чонгук переминается с ноги на ногу возле кровати, а потом кладёт руки Чимину на плечи, гладит мягко и, наклонившись, прижимается губами к его шее. Словно кто-то включает свет или жмёт на «play», они движутся навстречу друг другу; Чимин запрокидывает голову и выдыхает Чонгуку в щеку, Юнги гладит его живот и напрягшийся член под тканью домашних шорт. Чимин думает про высшую степень сожаления, про грехопадение и то, как просто жизнь может пойти по пизде, а потом все мысли исчезают, плавятся под чонгуковыми руками, которые тянутся, куда только могут достать. Чимин закрывает глаза и видит ядовитые цветы и толстые тёмно-зелёные лианы, воздух слишком вязкий, он вливается в рот вместе с чонгуковым языком — горячий и влажный. Чимин цепляется за его запястье и стонет в голос, когда Юнги лезет ему в шорты и сжимает пальцы на члене, проводит от основания к головке, а потом прижимается губами к шее, мягко покусывая, — его тёплое дыхание приятно щекочет кожу. Чимина разрывает от ощущений, потому что Юнги и Чонгук вместе — это чуть больше, чем он может выдержать и чуть меньше, чем нужно, чтобы свихнуться. Переплетение горячих рук, чонгуковы губы на плече, а губы Юнги — на шее; у Чимина кружится голова и пересыхает в горле. А потом Чонгук, этот дурацкий пацан, делает потрясающе опрометчивую вещь — толкается бёдрами вперёд, и Чимина перетряхивает от ощущения возбуждённого члена, прижимающегося к его заднице. Он цепляется за Юнги, а Чонгук трётся об него, выдыхает хрипло на ухо и шепчет всякое. Шепчет: —Хён, я хочу тебя трахнуть. Шепчет: — Хён, я хочу, чтобы ты стонал громче. Шепчет: — Я хочу, чтобы Юнги-хён смотрел на тебя. Чимин качает головой и утыкается лицом Юнги в шею, собственное дыхание, рваное и тяжёлое, оглушает, словно шум воды. Юнги хватает его пальцами за подбородок и целует, и единственное, на что у Чимина хватает сил — расцепить зубы, пропуская его язык глубже. Он даже не пытается ответить на поцелуй, только стонет Юнги в губы и толкается в его кулак, пока Чонгук обхватывает его поперёк живота и сдавленно ругается в плечо. На плече остаются розоватые следы от его зубов. У Чимина в животе всё болит и жжётся, словно внутренности залиты лавой. Чонгук царапает ему бока короткими ногтями — и кончает, уткнувшись лбом в его влажное от пота плечо. Юнги бросает на него короткий взгляд — там мелькает что-то похожее на злое какое-то удовлетворение — и гладит мягко головку чиминового члена. И смотрит — прямо и насмешливо — Чимину в глаза. И этого как-то хватает — напряжение закручивается в тугую спираль, один за другим витки ложатся друг на друга, Юнги надрачивает его член быстро и рвано, Чонгук лениво целует его шею, и Чимину плохо, совсем-совсем плохо от мыслей, что это может оказаться не сном, а совершенно ебанутой реальностью. Он чувствует губы Чонгука на родинке, тёмным пятном выделяющейся на шее, чувствует прикосновения Юнги и его взгляд. Чимин кончает, шорты липнут к бёдрам, Юнги вытирает ладонь о простынь; его волосы ещё чуть влажные и слабо подвиваются на концах. Чонгук гладит Чимина по запястью и говорит: — Пойдём в душ, Чимин-а. Горло болит, вот, что думает Чимин, наблюдая за тем, как Юнги встаёт с кровати и неловко поправляет джинсы. У Юнги стоит; он долго роется в шкафу и, достав оттуда полотенце, подходит к Чимину — Чонгук замирает и хмурится. Юнги мажет губами по чиминовой щеке, и в этом жесте столько всего непонятного, что тот теряется, хлопает глазами и пытается сделать вдох. Чонгук сжимает пальцы на его предплечье и странно смотрит в спину Юнги, пока тот не исчезает в коридоре. Чимин слушает, как закрывается дверь в ванную, как барабанит вода в душе, и думает, как же им с этим теперь разбираться. Чонгук кладёт подбородок ему на макушку, и Чимину кажется, что лава застывает внутри уродливой чёрной коркой.