Илмар. Еще одна история нордеа

- В машину, – короткая ежеутренняя команда. Каждый восход, каждый день начинается и заканчивается одинаково. Уже почти два года нордеа Илмар Маэлан садится в машину человека по имени Руут Раймо. За редким исключением выходных дней. Но Руут Раймо человек занятый и за два года Илмар так и не смог до конца понять, чем же тот занимается. Короткая утренняя дорога, трое в машине – водитель впереди, а Руут Раймо и Илмар Маэлан на заднем сиденье. Можно смотреть в окно и не замечать чужой руки на своем колене, ожога через тонкую ткань брюк, а можно дождаться очередного окрика. В человеческом городе, видном через окно дорогого автомобиля, ничего не меняется, кроме времен года. Дома, витрины магазинов, идущие куда-то люди. А на дороге – еще такие же автомашины, но есть ли в них нордеа? Вряд ли. Он давно отвык задавать себе вопросы, даже сам не помнил, когда это произошло, может быть тогда, когда услышал о войне между людьми и нордеа, может тогда, когда впервые убил человека, а может и тогда, когда Руут Раймо среди многих выбрал именно его. И даже тогда Илмар Маэлан не спросил - почему именно его. Ведь в лагере для пленных было много сородичей, и моложе, и привлекательней, но Руут Раймо остановил свой взгляд именно на нем. Случилось то, чего в душе опасался каждый пленный из Келлин. Завод, шахта, любая грязная и тяжелая работа, но только не это. Ему совсем не нужны ответы. Даже на такой дурацкий вопрос – почему Руут Раймо изо дня в день приказывает надевать белую рубашку и черные брюки? Илмар ненавидит эти цвета, сливаясь в кабинете Руута Раймо с роскошной кожаной мебелью. Еще один предмет интерьера. Весь долгий день Илмар Маэлан стоит за плечом Руута Раймо, в шаге от его рабочего кресла, чтобы не случилось – нет права присесть, отдохнуть или выйти, нельзя попросить воды, нельзя рассматривать тех, кто приходит. Илмар уже выучил взглядом каждый штрих краски на стене напротив и свое отражение в дверях зеркального шкафа. Все подчинено расписанию Руута Раймо, каждый вздох Илмара Маэлан, короткая передышка, когда Руут Раймо обедает или выходит по каким-то делам в здании. Но Руут Раймо строго следит за промашками своего приобретения и запоминает все, что происходит. Сколько часов в день они вместе? Почти круглые сутки. Везде – на переговорах, на совещания, в момент работы, сна и еще сотен других действий. Илмар запомнил всех, кто приходит в кабинет Руута Раймо, и его имя знают все, но никто так и не сказал ему слова. Взгляды – да, но они дорого стоят людям, а еще дороже Илмару Маэлан. Двадцать минут дороги, подземная парковка, персональный лифт, и сначала из машины выходит Илмар, открывая дверь с противоположной стороны, подавая руку Рууту Раймо, самое безобидное прикосновение за день, но все равно, неприятно. Они поднимаются вдвоем, и Илмар уже занимает свое привычное место за плечом Руута Раймо. Стеклянно-зеркальный лифт, Илмар видит свое отражение и отражение Руута Раймо, Илмар никак не мог угадать, сколько же ему лет и пересчитать это на счет нордеа. Люди стареют очень рано и годы Руута Раймо уже ближе к склону, но он еще крепок. Черты лица, к которым он уже привык, жесткие, узкие губы и злые серые глаза, выбритые до синевы щеки и волосы, как будто смешали соль с перцем. У людей соль – приправа, которую невозможно есть нордеа. Он так и не смог, даже вопреки Рууту Раймо. Руут Раймо одет в серое, костюм, который сложно представить на мужчине нордеа. Когда-то давно они с друзьями смеялись над людской официальной одеждой. Всего три года назад. Руут Раймо молчит, всего его приказы и пожелания на этот день, до обратной дороги домой, хорошо известны Илмару Маэлан. Все расписано поминутно и роль каждого известна. А вот что будет вечером, Илмар еще не разу не смог предсказать. Сначала кофе и папки от девушки перед кабинетом. Эта служба тут называется «секретарь». В той, прошлой жизни на родине Илмар Маэлан был автомехаником в привычном светлом мире автомастерской, где чинили лишь машины сделанные в Келлин – «Крылья», «Стрелы» и другие, единственного автозавода в небольшой стране. А здесь было еще одно жалкое развлечение для пленника – рассматривать за окном черной повозки Руута Раймо другие автомашины. Их у людей очень много и непонятно, куда может ехать и по какой надобности один-единственный человек. Совсем другой мир в Алрис. Он терялся сначала от должностей тех, кто приходил к Рууту Раймо с бумагами, потом запомнил их, как и то, что Рууту Раймо здесь принадлежит все. Не все в Алрис, но многое, например это здание. Руут Раймо кричит только на секретаря, но никогда не повышает голоса на тех, кто приходит к нему с бумагами по работе, он говорит громко и понятно или тихо, но страшно. И наверно только Илмар может знать всю опасную глубину этих интонаций до конца. Кофе. Крохотная чашка с терпким запахом. Даже если они одни в кабинете, то Илмар все равно стоит слева за спиной Руута Раймо. Справа боковой стол с телефоном и какими-то непонятными вещами, которыми владелец пользуется лишь изредка. Первые звонки телефона, короткие, отрывистые ответы, девушка приходит и забирает чашку. Она не смотрит на Илмара, уже привыкла считать его предметом мебели. Это хорошо, безопасно для него и для нее. Но вечером она выйдет за эти стены, туда, в город, а он нет. Стоять не тяжело, он уже привык. Руут Раймо не отдает ему почти никаких приказов, если что-то нужно взять, он берет сам, Илмару всего лишь нужно отодвинуться на шаг, когда отъезжает кресло. Нетрудно сохранять лицо бесстрастным. Это естественно для нордеа. Все эмоции должны быть скрыты так, чтобы окружающие или не догадывались или касались лишь мимолетного флера чувств. Нетрудно быть неподвижным – не переминаться с ноги на ногу, не сутулить плечи, не чувствовать затекшую шею. Нетрудно выдерживать чужие взгляды – стоит лишь помнить о том, что бывает за излишнее любопытство с обоих сторон. Трудно стоять и не вспоминать. Не вспоминать свой мир до войны, не вспоминать границы, где он был механиком и стрелком, не вспоминать Риах, где прожил всю свою жизнь, не вспоминать плен и сородичей, ушедших в другой мир. Трудно стоять и быть бесчувственным и мертвым изнутри. Руут Раймо отжимает кнопку на телефоне и секретарь испуганно вспархивает со своего места, раскрывая тяжелую дверь кабинета. - Ко мне… - Руут Раймо тяжело роняет имена тех, кого хочет видеть сейчас, в своем кабинете. – Через пятнадцать минут. Пятнадцать минут есть у Илмара Маэлан, чтобы окончательно застыть около плеча Руута Раймо, намертво прикрепив свой взгляд к стене, в «надшкафье», где стоят нелепые предметы, похожие на детские игрушки – какая-то золотистая маленькая нефтяная вышка, такой же паровоз и ,почему-то бронзовая, сова. Он видел эти предметы уже много тысяч раз, но сегодня нужно быть особенно внимательным, ведь Руут Раймо вызвал среди прочих Хэвина Нитарда. Если бы люди были бы такими как нордеа, могли бы слышать других, то Илмар Маэлан взмолился бы: «Не смотри на меня, человек! Не смей!». Перья бронзовой совы отливают и золотом и темным металлом. Зоркое зрение нордеа различает все переходы оттенков перьев тонкого литья, можно посчитать, сколько их на крыле, том, которое видно ему. Уже давно посчитал, но делает это еще несколько десятков раз за день. Лишь бы не встретиться взглядом с Рууто Раймо, который внимательно смотрит, ловя Илмара в сети зазеркалья дверей. Илмар знает, что стоит опустить ему глаза ниже и он попадет в ловушку отраженных серых глаз человека. Насмешливо-строгий взгляд, еще бы, Руут Раймо наперед знает, что он захочет вечером, а Илмару Маэлан остается только гадать. Горло неудержимо сводит зевотой. Разговор людей невыносимо скучен, цифры, продажи, расчеты, анализы и прогнозы – это самые частые слова. Наверное они умудряются получать свое богатство из воздуха. Руут Раймо ловко загоняет своих подчиненных в капканы заданий, слов и обязанностей. Как долго они говорят о вещах, ничего не значащих, переливая воду из пустого в порожнее. Руут Раймо выжимает все соки из подчиненных и кто-то тянется рукой к воротнику, ослабить галстук и расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки. Она расстегнута и у Илмара, только у него нет галстука, а на шее серая полоса электронного ошейника. Этот позорный предмет виден каждому, еще раз подчеркивая унижение и поражение нордеа после войны. В кабинете совсем не жарко, но тонкое обоняние нордеа различает запах каждого присутствующего, отделяя дорогой парфюм от смеси пота и волнения. И только от Руута Раймо всегда пахнет одинаково – каплей туалетной воды с терпким, даже резким запахом. Он не потеет и не волнуется, даже когда в бешенстве – пахнет точно так же. Те, кто за столом, напротив Руута Раймо, даже не обращают внимания на молчаливую фигуру, застывшую слева от кресла босса и лишь один откровенно рассматривает его. Люди совсем не умеют проявлять интерес, не объявляя его публично. Никто не смотрит ни за своей мимикой, ни за своими жестами. Даже Руут Раймо иногда выдает себя, что уж говорить о тех, кто ему обязан. Человек, Хэвин Нитард, еще молод, моложе Руута Раймо и может быть ровесник Илмару Маэлин, если перевести краткие человеческие года на счет нордеа. У него высокая должность, он где-то на две ступеньки ниже Руута Раймо, и ненастоящие глаза. Руут Раймо с кем-то говорил об этом, называя Нитарда слепым без линз. Руут Раймо тщательно следит за ним через зеркальное отражение, неусыпный контроль над Илмаром Маэлин, чтобы тот не отвел взгляда от бронзовой совы. Хэвин Нитард, со светлыми волосами, но в таком же блеклом мышином костюме как у остальных, старается все же не смотреть на хозяйскую собственность, но получается плохо, любопытство перевешивает все необходимые слова. На что смотрит человек? На то, что обычно, когда рассматривают мужчин нордеа – на внешность, рост, сложение. Для нордеа у Илмара нет ничего особенного, нет ни платиновых волос, ни сверкающих голубых или зеленых глаз, как у князя или его брата, нет рыжей гривы как у горных нордеа, нет кошачьих глаз равнинников. Обычные черные волосы и темно-вишневые глаза, пожалуй, самое выдающееся, что есть у Илмара Маэлин. Но для людей все нордеа необычны и это принесло еще одно горе народу. Пленных людей никто даже не догадывался тащить в постель. Но для нордеа люди решили по другому. Все принадлежит Рууту Раймо – он приказал обрезать волосы до середины спины, он решил во что одевать свою игрушку, он решает чем будет пахнуть его собственность. Руут Раймо тоже чувствителен к запахам. У Илмара Маэлин нет никаких украшений – два кольца были содраны с пальцев, когда он попал в плен, а цепочку с подвеской, «кошачьим глазом», он потерял, когда отбивался вместе со своим отрядом. Подвеска – единственное, что осталось от Таэри, брата. Руут Раймо не терпит ничего лишнего. Но все равно непонятно, зачем ему эта нелепая бронзовая сова. Каждый взгляд Хэвина Нитарда – приговор Илмару Маэлин. Таэри. На секунду он закрывает глаза, отрываясь от бронзовой совы и совершая преступление. Ему два месяца назад невероятным чудом, потрясающим везением удалось перемолвится парой фраз с сородичем, что приговорен к работам в этом здании. Руута Раймо отвлекли, да так отвлекли, что он оставил свою собственность у машины на целых долгих две минуты. Чувство узнавания сородича, нордеа в потертом комбинезоне вздохнул, оценив наряд Илмара Маэлин, и Илмар прочитал лишь сочувствие. Незавидная участь. Никто из нордеа не позавидует ни ухоженному виду, ни сытости. Его имя неизвестно здешним нордеа, но теперь его будут знать, знать, кто тот замкнувшийся в себе сородич, которого привозят ежедневно на черной машине. Спросить, о тех, кого знал и кто выжил. И взмолиться о самом дорогом имени – Таэри Маэлин. С младшим братом они расстались еще в Риах и лишь потом он получил жалкий конверт полевой почты. Жив. Последняя весть и неизвестность дальше. «Хорошо, - кивнул ему нордеа, Эрайде. - Мы будем искать, терпи, сородич. Еще недолго». Провинность была огромной и наказание за нее было страшным, но перенести его было легче. Илмар еще бы пожертвовал одним таким вечером и ночью, лишь бы увидеться с Эрайде и перемолвиться словом, но ему оставляли лишь знаки. Крохотную первую букву от слова «надежда», около пола гаража, где Руут Раймо оставлял свою машину. Руут Раймо заметил преступление, чуть-чуть скривив губы своего зеркального двойника. Добавит к остальным, сложенным из взглядов Хэвина Нитарда. А может, даже не будет ждать вечера, выдаст авансом в перерыв. Но Рууту Раймо нравится то спокойствие, с которым Илмар Маэлин ждет возвращения домой, нравится тянуть время, нравится играть в эту игру. Хэвин Нитард смотрит, прощаясь словами с Руутом Раймо, но взглядом с Илмаром Маэлин. «Уходи, человек, меня оскорбляет твоя жалость». - Открой окно, – второй раз за день обращается к нему Руут Раймо. Тоже привычный ритуал, когда заканчивается совещание, нужно проветрить. Наконец-то можно сдвинуться с места, незаметно потянуться телом, нельзя лишь снять маску с лица. Свежий ветер сдувает оставленные работниками бумаги, но Илмар Маэлан не спешит их поднимать. Не его это занятие, оно для девушки, что сидит в приемной. Та, не стесняясь короткой юбки, соберет все рассыпанное с пола. Но этого Илмар уже не увидит. Время краткого перерыва в комнате отдыха. Вообще-то это комната Руута Раймо, но он редко бывает в ней, если только не может дотерпеть до вечера и нарушает принятый им самим распорядок дня. Обедать Руут Раймо выходит куда-то в здание, а Илмар остается в комнате отдыха. Полчаса наедине с самим собой. Да, здесь тоже висят камеры, которые подключены к экранам, принадлежащем Рууту Раймо, но Илмар Маэлан давно перестал обращать на них внимания. За пятнадцать минут можно успеть перекусить, а еще за пятнадцать просто посидеть на диване с закрытыми глазами в полной тишине. Руут Раймо кормит не так, как кормили в лагере для военнопленных. Отварное мясо, овощи, рис – все без соли и все совершенно свежее. Чистая вода в закрытой бутылке. Но Илмар бы не глядя сменил этот безупречно сервированный поднос на собственные ладони, куда охранник из черпака швырял холодные комки риса. Илмар почти никогда не голоден, но есть надо, просто потому, что голодовка это тоже преступление за которое последует наказание. Он пробовал отказываться от пищи, когда попал к Рууту Раймо. Сломать его оказалось проще простого. Почему-то именно в те дни он не вспоминал о долге нордеа. Он вообще ни о чем не вспоминал в свою первую неделю у Руута Раймо. Абсолютная тишина закрытого кабинета и хорошо звукоизолированной комнаты. Илмар откидывает голову на спинку дивана и закрывает глаза, стараясь изгнать из разума любые мысли о Рууте Раймо и происходящем. За окном начало зимы. В Алрис она особенно омерзительна. Он никогда не попадал под дождь или снег здесь, но даже то, что за окном, вгоняло в еще большую тоску. Дома непогода переносилась легко. Рядом были родные, был Таэри, все было таким привычным и дышалось легче. В лагере говорили, что чем дальше они все от сердца и чем дольше, тем тяжелее станет дышать. «Ваши сердца начнут превращаться в камень, но не думайте, что это будет без боли», – кто-то из шаманов предрек такое. Ни одного хорошего предсказания для нордеа с тех пор, как братья Хелльстрем допустили эту войну. Рассказывали, что единственный, кто осмелился спросить это у князя и его брата был вождь Ястребов – Нотхеард Истелин. Он встал на собрании глав родов, сразу после речи князя Альвгейра и задал вопрос в лоб, забыв о клятве покорности, которой сто пятьдесят лет назад связали Истелин по рукам и ногам. И Альвгейр не нашелся, что ответить ему. А если бы и нашелся, то ничего бы это не изменило. Не отменило бы предсказаний и войны. Наверно его сердце начало каменеть еще раньше, когда он потерял Таэри из виду, когда перестала ходить полевая почта, а из защитников Келлин они превратились в крыс, которых травили с неба и земли. И единственное, что по настоящему интересовало Илмара, больше чем игры Руута Раймо, это - "сколько еще осталось?». Краткое счастье одиночества закончено хлопком двери - вернулся Руут Раймо, значит еще несколько часов нужно быть живой статуей. Но эти пять часов переносятся гораздо легче – нет Хэвина Нитарда. У человека слишком живой взгляд. Слишком много всего – интереса, жалости и желания. Но больше всего жалости – это задевает гордость нордеа. Жалость людей не нужна, она оскорбительна и неприятна. Жалость от тех, кто ничего не знает про нордеа, кто каждую минуту винит мужчин Келлин в убийстве своих женщин и детей. Он хорошо помнит листки, что люди сбрасывали с самолетов, убеждая нордеа не совершать «жестоких убийств». Они все правильно сделали. Ни одна женщина нордеа не достанется таким как Руут Раймо. Люди не знают, как умирали женщины и дети, как их хоронили и что было потом. «Черная осень» - так были прозваны два первых месяца войны. И чтобы сказал Руут Раймо, узнай он, что молчаливый и покорный Илмар Маэлан сам дал остро отточенный нож своей матери. Людская ненависть переносится легко, тычки, побои, но не сочувствие. Можно сколько угодно верить в то, что не все в Алрис хотели этой войны. Но она случилась. Они враги, а между врагами может быть только одно чувство - ненависть, ибо уважение между врагами, это честь только для кланов нордеа. О, сколько раз им припоминали жестокие братоубийственные войны, показательные казни и разорения, в глаза попрекали древними драмами и романами, что сочинили после. Но нордеа убивали друг друга, а не сердце своей земли. Руут Раймо качает головой, это значит, что день здесь закончен и только путь в машине отделяет Илмара Маэлан от темноты вечера в доме Руута Раймо. Еще развлечение – вслушиваться в мотор автомобиля. Приятный, хороший звук, машина отлажена и ухожена. Таких в Келлин были единицы – они не очень любили покупать людские машины, слишком дорого. Но Илмар и Таэри умели чинить и такие. Если бы Руут Раймо разрешил ему быть механиком – Илмар нашел бы способ отправить Руута Раймо на тот свет. Утешаться мыслью о бессмысленной мести – жалкое занятие. Нужно забыть о таком, как Хэвин Нитард. На лобовое стекло ложится мокрый снег, но Илмар не почувствует его на своих плечах – скоро машина въедет в гараж и они просто пройдут в дом коридором. Руут Раймо уже наслаждается. Тошнотворное ожидание неизвестности Илмаром, для него одно из сладких блюд. Илмар терпит руку Руута Раймо в своих волосах. Поглаживает и сжимает пряди в пальцах, резко натягивая их. Можно не смотреть, но знать, что Руут Раймо улыбается. У него будет хороший вечер. Ожидание, вот что самое сложное в его участи. Ожидание не вечера, но конца. Предвкушение того удивления, что ждет всех людей, всех причастных к этой войне, тех, кто рассчитывал разбогатеть на богатствах Келлин. Ни разу не усомнился в предсказанном. Ошибаться могут Хелльстрем, но не все нордеа. Знать бы только, сколько еще ждать? Каждое утро новости в машине Руута Раймо. Одно и то же, нужно выдернуть из вороха людских новостей и прикосновений Руута Раймо интересующее, как старатель вымывает золото. Но пока попадался один шлак - какие-то бумаги, скандалы в правительстве и прочее. И устройство жизни у людей ненормальное. В любой год у нордеа такие бы новости значили катастрофу или смуту. Хочется вспомнить спокойствие радиопрограмм в автомастерской. Собранный урожай, объявления о праздниках или свадьбах аристократов, какие-то указы князя Альвгейра Хелльстрем или его злосчастного брата. Здесь же все время кого-то убивают. Значит они воюют не только с нордеа. В Келлин почти не было людских новостей, в сеть же Илмар не заходил, а радио ставил только на музыкальную волну. Да и зачем ему нужны были новости чужой страны? Слова диктора он понимал со второго на третье. Если разговорный язык людей знал почти каждый взрослый нордеа, кроме глухих горных сел, то с тем, на котором говорили по радио было сложно. Не спрашивать же у Руута Раймо, что обозначают эти слова? Привычное утро, как и сотни перед тем, почти два года. Он сбился со счета дней в плену, в лагере, а потом уже не было нужды узнавать число. Двадцать минут дороги, прикосновения Руута Раймо, влегкую выворачивающего ему запястье и неспешный голос женщины-диктора, которую очень внимательно слушает водитель. «Сегодня ночью произошел обвал шахты в Ихтирской долине колонии Келлин. По данным колониальной полиции и медиков, пострадало шестнадцать человек, находившихся внутри. Данные уточняются, на месте работают спасатели. Более подробную информацию вы услышите в нашем выпуске через час». Через час он будет стоять за спиной Руута Раймо, не вправе пошевелиться, а пока сердце замерло на несколько мгновений, а потом ходко застучало. Ихтирская долина. Даже не удосужились заглянуть в карты, чтобы узнать, что оказывается это не «Ихтирская долина», а Сэйгиа-лэн, на которой была когда-то одна из страшнейших битв в истории нордеа, война, развязанная неугомонными Истелин. Шахты там построили гораздо позже, когда обнаружили серебро. Шестнадцать. Это очень мало для людей. Но неужели это то самое, предсказанное начало конца? Нет, не начало, начало – это война, которую нордеа не смогут выиграть, но ввяжутся в нее. Тогда это скоро почувствуют все пленные. Но в теле пока все было привычно, тянущая боль от побоев да и только. Но теперь Рууту Раймо ни за что не одолеть его. Хотелось даже улыбнуться, но это слишком откровенно. - Хочешь, я сделаю для тебя новости погромче? – усмехается Руут Раймо. Неужели он выдал себя? Или Руут Раймо уже чувствует его, словно нордеа? «Я все прекрасно слышу, человек», – Илмар подал выходящему из машины руку. Сейчас начнется привычный ему день, но он будет совершенно другим. Хэвин Нитард не изменяет себе, он все так же отвлекается от работы, да так, что Руут Раймо не выдерживает. - Вас что-то интересует в нордеа, господин Нитард? Спросите меня, я отвечу. Одно удовольствие смотреть, как Нитард стремительно краснеет и отводит глаза. Руут Раймо так и не обозначил статуса, но вышел из себя. Что-то точно сдвинулось со своей точки. Но слишком много хорошего на одно короткое утро. Утро заканчивается как и обычно, перерывом в работе, но Руут Раймо и не думает уходить, изменяя своему обычаю. - Открой окно и иди сюда, - дополнение к привычной команде. Илмар Маэлан открывает створку окна, не забыв задернуть пепельного шелка штору. Команда «сюда» тоже понятна, хотя неясно, зачем это сейчас Рууту Раймо. За дверью секретарь, на столе телефон, который постоянно звонит. Об этот телефон он и ударился спиной в следующее мгновение, когда Руут Раймо опрокинул его на спину на стол. Руут Раймо в ярости, а Илмар даже не заметил этого, проиграв этот ход. - Ты что-то рано обрадовался, Илмар! – Руут Раймо ударяет его по лицу и Илмар едва успевает зажмурится. По лицу Руут Раймо еще никогда его не бил – ни пощечины, ни синяка, но все тело было в его распоряжении. Он чувствует кровь, наверно из носа. Можно удивиться и восхититься проницательностью Руута Раймо, но все сосредотачивается на боли и на мерзком звуке рвущейся ткани рубашки, углах телефонного аппарата прямо под лопатками. – За каждую такую новость будет именно так. Тебе нравится? Нравится… «Нравится» только в воображении Руута Раймо и иногда в ощущениях подводящего тела. Но не в этот раз. Ему просто больно, а Руут Раймо мстит за шестнадцать погибших сородичей и невесть как выданную Илмаром радость. Рубашка есть новая, в бездонных шкафах комнаты отдыха, и кровь перестала течь. Короткий перерыв кончился, и сейчас нужно снова вернуться в себя. Руут Раймо доволен выигранным ходом и Илмар Маэлан вишневыми глазами впитывает это довольство победителя, запоминая его, чтобы не сделать дальнейших ошибок. Хватит пока одной. И что было бы, если бы он рассмеялся? Может, тогда бы не пришлось ждать? Вот что ждать точно и как это будет – древние провидцы умолчали. Вряд ли не хотели расстраивать потомков – это не в правилах нордеа, но наверняка сами не знали. Зато теперь знал Илмар Маэлан. Это будет тоска и так, как будто они все заблудились в сумерках. Руут Раймо теперь постоянно включал для него новости. Отрадные вести, надо сказать. Одна новость об обрушении дворца Хелльстрем вместе со всеми населившими его, как насекомые кота, людьми стоила дорогой расплаты. И она была очень недешевой. Но даже здесь были свои плюсы – он не мог сопровождать Руута Раймо и играть в «вижу - не вижу» с Хэвином Нитардом, лишь на следующий день, когда мог встать с постели, ловил во взгляде человека тревогу. Тревогу за него? Или ему просто жалко, что Руут Раймо калечит вещицу, доставшуюся не ему? Сегодня тоже можно наслаждаться тишиной одиночества и во всем следовать приказаниям Руута Раймо и врача. Ему не нужны эти капсулы с лекарствами и советы оставаться в постели, но от камер не скрыться нигде. Поэтому Илмар просто спал целый день, с утра до вечера, до приезда Руута Раймо – пусть картинка на его мониторе будет однообразна и скучна. Надо сказать, врач Руута Раймо хорошо знал биологию нордеа и как их лечить - раны и порезы заживали довольно быстро. Хорошо, что лекарь не лез игрушке Руута Раймо в душу – не помогли бы никакие лекарства. О первых смертях среди пленных нордеа уже объявлено даже по людским новостям – «загадочная начинающаяся эпидемия». Но люди ничего не связывают воедино, а даже если и свяжут - это не поможет. Сердце нордеа начинает разрушаться без своих детей и процесс необратим, даже если случится чудо и люди вернут всем уцелевшим свободу и страну. Мертвы те, кто дают жизнь и те, кто ее продолжают. И если долго думать об этом, можно услышать дыхание собственной смерти. Она уже где-то рядом. Он держался. Все труднее сохранять маску неподвижности, которая легко дается нордеа старше его раза в два-три, а у Илмара Маэлан слишком выразительное лицо. Все труднее не выдать себя Рууту Раймо и продолжать играть в игру. Именно теперь, когда все ближе драгоценный миг свободы, становится все страшнее и непереносимее. Звериная и неутолимая тоска. За что их обрекли на такое? Наверное тем, кто вместе сейчас, в рабочих группах пленных – тем легче пережить это или наоборот? А он один. И никого из сородичей близко нет. Келлин – чем дальше от дома и недостижимей возврат, тем больше хочется туда вернуться. Не хватает даже глотка воздуха, чтобы протолкнуть ком боли куда-то вниз. Туда, в невозвратное прошлое, в автомастерскую, к брату, сестрам, девушкам. А он ведь не мог выбрать одну из двоих… Обе были хороши и уже можно было думать о свадьбе, если бы он был порешительнее. Сейчас какое небо благодарить, что свадьбы не случилось ни у него, ни у Таэри? Они виновны лишь в гибели двух женщин. Эта кровь, кажется, пристыла к рукам и как бы не была бела кожа – она остается незримыми чужим взглядам следами и галлюцинацией измученного разума. Нестерпимо, до крика, хочется выйти из собственного дома по самым обычным делам – до бакалейной лавки, до пекарни, или просто к другу, хочется ощутить тяжесть инструментов в руках, а не всем телом веса Руута Раймо. Из мелких приятных воспоминаний о мире стало ткаться полотно кошмара. Нежность Руута Раймо еще хуже, чем его злоба. Со злобой легче, легче прикрыть голову руками, а душу ненавистью. Но неуловим тот миг, когда рука, поглаживающая волосы, соберет их в горсть и потянет на себя рывком. Можно ждать этого и не дождаться, а можно почувствовать за долю секунды и успеть закрыться наглухо. Может Руут Раймо потомок тех, кто смешивал кровь между нордеа и людьми? Но это не возможно - выродки не выживают. И наверное не наследуют способностей родителей, хотя Руут Раймо настоящий человек. Можно делать вид, что спишь, когда в комнату раскрывается дверь и непривычно тихим шагом входит Руут Раймо, можно не изменить дыхания, можно не изменить позы, он все равно будет знать, что Илмар Маэлан не спит. Но можно и не вставать – прикрытие нездоровья довольно надежно, а сегодня его даже и не потребовалось. После позавчерашнего вечера трудно было даже дойти до ванны, не то, что соблюдать придуманный человеком этикет. Болит где-то внутри, под ребрами, так, что глотать больно растворимые в воде таблетки. Ничего, каждым ударом Руут Раймо подталкивает Илмара к свободе. Пока можно не ждать расправы, Руут Раймо снимает костюм и просто вытягивается рядом, с горячим от температуры телом, запуская руки под одеяло. Руут Раймо утыкается лицом ему в волосы, вдыхая запах Илмара, смешанный с запахом шампуня, перебирает темные пряди, а Илмар не открывает глаз. - Я не дам тебе так легко смыться, хороший мой. Если надо – врач будет тут жить. Он даже не сомневался, не стоит недооценивать Руута Раймо, не пропускающего новости мимо ушей. Но, приятное чувство победы – никакой врач тут не поможет, бессилен. И все равно это оказалось слишком страшно. Страх, разделенный на всех, оставшихся в живых. Новости уже тревожили даже людей, они уже не играли цифрами статистики, а подсчитывали собственные потери от того, что творилось в бывшем княжестве Келлин. Восстание нордеа было подавить нетрудно, но вот восстание их земли приводило людей в ужас. Бесконечная череда пожаров, обрушений, наводнений, сбивались даже метеорологические станции, срываемые нежданными ветряными порывами. Эвакуация – именно это слово стало самым отрадным для Илмара и он знал, что для всех, кто еще не умер и не сошел с ума, тоже. Люди уходят. Покидают Келлин. Ресурс, за который они так долго боролись, слишком затратен, а научные разработки по его применению стали бессмысленны, потому что Сердца больше не существовало. Нельзя было ожидать от Руута Раймо, что он станет более бережным к своей собственности. Ничего не изменилось, кроме того, что каждое утро врач в офисе брал у нордеа пробу крови, и каждую ночь Илмар засыпал в постели Руута Раймо, ворочаясь так, чтобы найти удобную позу, не задеть поврежденного места на теле. За первую новость об Эвакуации ему досталось немало, пожалуй, Руут Раймо был даже излишне многословен, хотя даже он в своих ругательствах недооценил всей радости нордеа и личного довольства Илмара в этом раунде. Просто плохо. Даже проклятая бронзовая сова расплывается перед глазами, делясь на четыре и восемь птиц, того и смотри, вспорхнет эта стая с насиженного места. Внешне он безупречен, тая в себе бурю эмоций. Больше всего хочется лечь, не в постель, а в холодную воду, чтобы хоть как-то остыло тело. Если бы врач догадался померить температуру – все бы раскрылось. Жарко, просто невыносимо жарко и монотонные обсуждения людей как стальные нити, которыми опутывают ему голову. Скорее бы закончилось и он бы открыл окно, впуская свежий весенний воздух в кабинет. Надо же, за время плена он ни разу не был на улице, лишь в различных помещениях. Но хотел бы он увидеть людской город? Нет. Память подсунула сразу же слайд, когда он приехал в Келлин в конце весны. Причину сейчас не вспомнить, не работает так хорошо память, сбиваемая болезнью, но он приехал. Белый теплый мрамор главной площади, по которому можно было ходить босиком, громада княжеского замка, тень аристократических кварталов, каждый из которых в половину его родного города и тишина. Нордеа не такой шумный народ как люди. Когда все эмпаты (так это называется у людей) есть нужда только пустяковых разговоров. Что он делал в Келлин? Тоже не помнит. Просто картинка той безмятежности, приправленная горечью настоящего и невыносимой головной болью. Потом он видел Келлин разрушенным и темным, с вырванными и разбитыми мраморными плитами на обожжённой взрывами площади. Почему они так шумят? Он отчего-то вдруг перестал воспринимать голоса людей, они слились в нескончаемый гул, и встретившись взглядом с глазами Хэвина Нитарда вдруг увидел в них испуг. Руут Раймо милосердно оборвал этот гул, один единственным жестом и словом. - Иди! За него Илмар Маэлан и уцепился, как за лекарство, чувствуя, что безнадежно проигрывает. Белая рубашка около ворота в пятнях от крови, оказывается, она текла из носа и Илмар запрокинул голову, не догадавшись приложить лед. До холодильного шкафа не дойти. - И что за спектакль, позволь тебя спросить? – Руут Раймо швырнул в него мокрой тряпкой. Он уже тут? – Машину мне, – кнопка вызова была и тут. - Даже не вздумай не проснуться. Несколько часов показались несколькими сутками, Илмар уже лежал в постели, а головная боль никуда не делась. То, что происходит – должно было случиться, но почему-то он где-то далеко внутри цеплялся даже за никчемный отрезок жизни. Это просто слабость труса, а храбрым он особенно никогда и не был, даже сейчас хватало сил презирать себя за эти жалкие попытки. И хорошо, что врач вколол ему снотворное. Легкий запах лекарства из открытой ампулы остался в воздухе. Легче будет заснуть. Все-таки он выиграл. Оставайся, Руут Раймо, завтра за твоей спиной никого не будет. Чертово существо Илмар, существо с мягкой кожей, темными волосами и такими же омутными темными глазами. Идеальный нордеа. Он выбрал его, а не ледяную белобрысую такую же дрянь из каталога. И не ошибся, чутье не подвело, с ним действительно было интересно. К его молчанию Руут уже успел привыкнуть, поэтому на ответы особо не надеялся. Он знал, что так будет и продолжал его изводить день за днем непрошибаемостью, даже когда на тонкой коже проступали синяки и порезы! Неудивительно, что они так легко проиграли. Они все это знали заранее и посмеялись над людьми, посмеялись все-таки последними. Кто-то хочет спросить, каково проснуться утром в одной постели с мертвым любовником? Ничего особенного, никаких острых ощущений, просыпаешься просто от одиночества. А он словно спит, так кажется с первого взгляда, но он мертв, безнадежно мертв от того, что во сне остановилось сердце. Илмар даже в этом сне безупречен, как за спинкой кресла в офисе, лицо бесстрастно, а руки поверх одеяла. До будильника еще час. Руут Раймо бросил взгляд на электронные часы. Что там на повестке и в органайзере написано почерком отличницы-секретарши? Не надо открывать его, чтобы знать это, все по привычному распорядку и еще час до того, как распорядок будет разрушен одним-единственным выстрелом. Проигравшему не нужна жизнь.