Мертвые

      Искры погребального костра взлетают ввысь. Они холодными блестками оседают в темнеющем небе или скатываются в закат. Кажется, что танцем рыжевато-белых всполохов можно любоваться вечно, но Жан не смотрит на огненную корону. Его взгляд устремлен в полыхающее брюхо костра, где сейчас ворочаются неупокоенные души. Они только-только покинули обугленные тела и мечутся, не желая подниматься к небу. Но едва ли Жан видит призраков.       Их видит Марко, который стоит у Жана за левым плечом.       Призраки тоскливо оглядываются на живых и исчезают в пламени. Они уходят один за другим, и только Марко по-прежнему касается ногами твердой почвы. Жан отходит в сторону, опускается на колени, проводит ладонью по земле. Марко знает, как плохо сейчас Жану, и сам чувствует свинцовый обруч, стягивающий грудь, словно в ней до сих пор бьется живое сердце. Марко протягивает руку. Одного касания будет довольно, чтобы разбередить раны, свои и чужие; чтобы слезы, подступившие к глазам Жана, все же хлынули по щекам.       Марко делает шаг назад; рука бессильно повисает вдоль тела. Мертвым не нужно, чтобы живые по ним плакали.       Сумрачный день раскинул пепельно-серое полотно неба, и Марко вновь стоит за левым плечом Жана. С погребения прошли дни и недели, костер давно потух, зола остыла. Боль в душе Жана сменилась гневом и ненавистью. Одной неудачной фразы о погибших защитниках Троста — недоучках, пушечном мясе — хватает, чтобы кулаки сжались, а лицо Жана перекосило. Офицер гарнизона, который имел несчастье его задеть, шарахается прочь, но сегодня ему не уйти так просто. С губ Жана слетают жестокие, бритвенно-острые слова: упреки, обвинения. Офицер в одночасье становится трусом, подлецом, негодяем. Слова устремляются к жертве, бьют наотмашь, вспарывают кожу. Или это только иллюзия? Как могут навредить бесплотные звуки, призрачные, как сам Марко?       Он подходит ближе. Сейчас достаточно опустить ладонь на плечо Жану, и в самом деле прольется кровь. Одно прикосновение бросит Жана в рукопашную; злость обретет свою форму в ударах и подножках, протащит по земле, оставит отметины на лице и теле. Она вываляет в грязи, изранит, измучает, заставляя ощутить жалкое подобие того, что испытали в свои последние минуты умиравшие в Тросте люди.       Жан тяжело дышит, глядя в глаза противнику. Он готов нести возмездие. Марко отступает, складывает руки на груди, позволяя спору утихнуть. Мертвым не нужно, чтобы живые за них мстили.       Блеклый месяц тычется в окна острым рогом. На дворе — август, темнеет все раньше и раньше. Бывшие курсанты сто четвертого набора, а теперь члены разведотряда ворочаются в кроватях, которые расставлены в общей спальне. Кто-то вздыхает, кто-то чуть слышно бормочет во сне. Марко проходит между рядами, и лунный свет течет сквозь его тело. У изголовья Жана Марко опускается на колени.       Время замерло между дремой и явью, серебряные пылинки вальсируют в полумраке комнаты. Марко опирается локтями на кушетку и слушает дыхание Жана — мягкое, размеренное. Если слушать внимательно, то вместе с дыханием можно разобрать и мысли. Спокойные, почти счастливые мысли о повседневных заботах; о тренировках и новом доме; о наступающей осени. О Микасе. В этих мыслях нет ни офицера гарнизона, несдержанного на язык, ни погребальных костров, ни мертвецов Троста…       И тогда, только тогда Марко кладет руку на лоб Жана. Легко скользит пальцами по переносице, гладит по щеке, дотрагивается до губ — и Жан с судорожным вздохом распахивает глаза. Боль, страх, ненависть искажают его черты и застывают, словно гипсовая маска. Жан садится на кровати, резко откидывает одеяло. Руки дрожат, грудь вздымается, как после долгого бега. Где-то под кожей, в глубине теплой трепещущей плоти неровно стучит сердце: Марко слышит тяжелые, глухие удары.       Жан встает; его качает из стороны в сторону. Неловкое движение, и он налетает на койку Райнера. Тот ругается вполголоса, костеря придурков, мешающих спать. Жану все равно. Он едва ли слышит прозвания, которыми его награждают. Добравшись до окна, он упирается лбом в прохладное стекло и неотрывно смотрит на развеселый рогатый месяц, что ползет по небу. По щеке скатывается слеза, и Жан не в силах поднять руку, чтобы ее стереть.       Марко стоит у него за левым плечом. Ему горько, ему так горько, что он причиняет Жану боль, но… Мертвым нужно, чтобы живые их помнили.