Delusion

Из пробитого окна больницы нещадно дул холодный ветер, задирая остатки ткани, бывшими когда-то шторами. Он поднимал их высоко вверх, так, что они практически касались рваными краями грязного потолка в меловых разводах. Не считая звука ветра, тут было на удивление тихо; и для города, который он знал, это было несколько необычно. Даже поджав под себя ноги, он не мог избавиться от ощущения холода — несмотря на пару одеял, которые он накинул на себя, он ничего не мог сделать с разбитыми окнами. Его взгляд блуждал по полу, усыпанному осколками бывших окон; рядом с ними валялись множество склянок из-под лекарств, ныне не представляющих собой ровным счётом ничего. Радио, которое он судорожно держал в своих руках и прижимал к сердцу, изредка начинало трещать, но через пару секунд моментально замолкало, не издавая никаких звуков. Кроме треска, впрочем, иногда можно было услышать и отрывки слов, которые нельзя было разобрать. Их значения так и оставались за гранью осознания. За размерным сердцебиением и сбитым дыханием он слышал только свои мысли. Больше ничего и не было. Практически стёртые из памяти разговоры, слова, лица; множество слов, которые он мог разбирать на буквы, звуки, сочленения смыслов, — однако они распадались на более мелкие фрагменты. — Он человек с сильной волей. Он определённо будет одним из тех, кто сможет построить наше будущее. — Всё это совершенно, в корне неправильно! Абсолютно. — Он не так прост, как кажется. — Посмотри на этот мир. Посмотри на тех, кто окружает тебя. В этом мире нет ничего, кроме боли и ненависти. — Я тебе говорила, что ты не умеешь лгать? Ты лжёшь. Лжёшь. Почему ты лжёшь? — Все они просто умрут. Будто бы их и не было. — Они просто используют тебя. — Я ухожу отсюда. — Разве я давала какой-то повод, чтобы ты мог сомневаться во мне? — Ты не имеешь никакой мечты? Но это... странно. — Ты не доверяешь себе. Ты не видишь свой путь. Тошно. Его снова тошнит всего лишь от мыслей об этом. Ему кажется, что тьма в комнате сгустилась, и теперь он не видит даже того, что лежит на полу. Он сильнее сжимает в руках радио, которое не издаёт ни звука. Где-то за окном разносится глухой вой — наверняка какая-то ещё не издохшая бродячая собака пытается найти еду. В следующее мгновение раздался ответный вой, только гораздо более утробный, отчего парню стало несколько не по себе. Он вытягивает затекшие ноги и прислушивается к окружающим звукам. Всё пространство кажется пустым и натянутым, словно кто-то пытается убедить его в том, что на самом деле он ещё не мертв. Он и сам с трудом верит в то, что он ещё дышит, или даже что-то чувствует. Ему кажется странным, что он не хочет есть. Внезапный шорох со стороны коридора нарушает тишину, но также быстро пропадает в никуда. Будто бы его никогда и не было, послышалось — паранойя. Это кажется излишне правильной мыслью. — Шепард? — вдруг доносится шум из радио, и парень вздрагивает, на момент не понимая, откуда он услышал этот звук. — Шепард, ты меня слышишь? — Да, — ему кажется, что говорит вовсе не он, а какой-то другой человек. — Что такое? — Город абсолютно пуст, — он с трудом разбирает слова, доносящиеся из динамика. — С этим что-то не так. — Так было всегда. — Нет, ты не понял. Тут никого нет. Совсем, — он слышит тяжелое покашливание и сильные помехи по ту сторону. — Здесь... произошло. Он говорит что-то неопределённое в ответ, не понимая смысла собственных слов. Ему кажется, что он утрачивает своё существование, теряет тепло. Окружающий мир становится всё более и более мутным. Он чувствует себя на момент контуженным, но это всего лишь очередная иллюзия, как и всё остальное. Ему хочется спать. Он думает о том, когда он последний раз спал, и никак не может вспомнить ответ на свой вопрос. Кажется, он больше не слышит, как дует ветер; где-то далеко в мыслях он видит, что он мёрзнет, хотя на самом деле ему тепло. На момент он закрывает глаза, но в следующую секунду он быстро открывает их, боясь заснуть. Кажется, кто-то снова пытается пригрезиться ему. Очередной кошмар, наверное. *** В лодке обширно и просторно — но для одного тут слишком много места. Он не видит вокруг себя вёсел, и лодка плывет по озеру сама по себе. Одна его рука скользит по ледяной воде, другая лежит на животе; в облаках плывёт черепаха, у которой отрывается одна из лап. Ещё немного, и она будет трёхлапой — или как это правильно называется? Он пытается повернуть голову, но ничего не получается. Он вдруг замечает, что его фонарик включен и светит куда-то в небо. Наверняка пытается осветить эту самую черепаху в форме облака, которая, вероятно, на самом деле вырезана из бумаги, на которую приклеена вата. Всё происходящее является привычно искусственным. *** Он быстро просыпается и с грохотом падает на пол. Он слышит хруст стекла под собой, но это не имеет никакого значения. Даже нарушившаяся тишина не изменяет его состояния сна — ветер больше не дует, и он практически ничего не видит в окружающей темноте помещения. Он забыл чувство опасности. Он больше не знает, что такое инстинкт самосохранения. Ему кажется, что город использует его для собственного дыхания, зрения, жизни — он видит мир его глазами, рассматривая заброшенные улицы, дома, вещи, события будто бы под призмой какого-то увеличительного стекла. Наверное, он сам — такой же. Иначе почему он ещё жив? Память избирательно показывает тот момент, когда ему показалось, что город живой. Он вспоминает мгновение, когда реальность рассыпается ржавчиной, рушится пылью, и всё кажется до глубины страшным и отвратительным. Но потом он понял, что это не так. Его просто в этом убеждали. Он помнит момент, когда смотрел на неё с восхищением — она казалось удивительной, доброй, а ещё очень высокой по сравнению с ним. Она говорила, что не нужно ничего бояться, а нужно просто принять этот мир таким, какой он есть. И попытаться его изменить, даже если все остальные не видят его таким же, как они сами. Он улыбается как дурак, даже несмотря на то, что из глаз текли слёзы. Ведь, в отличие от тебя, мир никогда не сможет измениться.