Волчье ущелье

Волчье Ущелье Я, признаться, был удивлен, услышав эту сплетню. В горах, в непогоду, когда появляется вестник, ему рады больше, чем солнцу. И это не преувеличение. Но Хэлгар добрался до нас, передал письма и решил заночевать с нами. Мы отправили разведку, а сами расселись около газовой горелки. Это вместо костра теперь, если поставить котелок с чаем сверху, то огня не видно. - Да, Найэ Истэ пришел в комиссариат, снял все кольца, положил цепь на стол и сказал записать его в добровольцы. Это я видел сам, его, с оружием в руках, в охране равнниного госпиталя. Кажется, он немного оправился или, наконец, научился скрывать. Это хорошо, что Хэлгар в рассказе упомянул про кольца Найэри, важный момент, новость оценили еще больше, одобрительно искривив губы. Найэ Истэ и его кольца... Маленький хитрец обвел всех вокруг своего пальчика и придумал еще один танец. Отчего-то все, претендовавшие на его руку, дарили ему кольца, и мальчишка, который согласно обычаям, должен был выбрать чье-то одно или несколько, снова пошел против принятых правил. Все тихо ахнули, когда в солнечное воскресенье, получивший немало черных вестей, Найэ Истэ вышел босым на главную площадь, в самом простом платье и с серебряной толстой цепью на шее, на которую были нанизаны все наши подарки. Невозможно сердиться. От Найэри шел такой поток спокойствия и предвкушения какой-то детской веселой игры, что мы засомневались, точно ли все ладно с ним сейчас? И он снова закружился в танце, пока кто-то, невидимый в толпе, играл ему на флейте. И где он только находил себе музыкантов? Теплое приятное воспоминание, заставляющее улыбнуться против воли, утереть дождь с лиц. - Стоит думать, что стреляет он так же хорошо, как и пляшет, - кивнул кто-то одобрительно. Хорошая новость. Во-первых, жив, а во-вторых, наша маленькая живая легенда оказался не таким уж неженкой. Больше образ создавал. – Я бы посмотрел. - Ну, выйди, на два часа к северу и посмотришь. Как в госпиталь попадешь. Если попадешь,– пора было прекращать все эти разговоры. Воспоминания приятны, но зачем лишний раз резать себе сердце.- Отбой. Темнота. Последнее можно было и не повторять. Горелка потухла, чай допит. Посты выставлены и все в курсе своей очереди. Я завернулся в одеяло, камни упирались в бока, но лучше такой сон, чем никакого. Мы все уже привыкли. Из постоянного ущелья, где кое-как можно было жить и устроить склад, люди нас вытравили. Мастерски вытравили, надо сказать. Зато нам меньше дерьма таскать с собой. Остались автоматы, ножи и все то, что должно быть на себе – скатки и личная посуда. Никакой связи, никаких медикаментов, кроме бинтов. Теперь мы сами по себе и сами за себя. Это неважно. Задача у нас у всех общая – продержаться как можно дольше. Завтра – прожить еще один день, попытаться прорваться через перевал, туда, где есть застава. До нее три дня пути, которые мы пройдем, хорошо, если за десять. Крысы обложили со всех сторон. - Разговоры! – пришлось шикнуть на подчиненных. Все-таки от Хэлгара есть вред. Он один и завтра уйдет легко, а нас десяток, остался. Мы не можем разбиться, потому что он сам по себе, а мы отряд. Отряд, состоявший из полусотни. Еще новость, на которую никто не обратил внимания, кроме меня. Ну да, кому интересна награда за голову командира, когда речь про Найэри. Тут и сам заслушаешься. Очередная ночь без снов. Даже в забытье раздражает дождь, ломит спину от камней и отвратительно ощущение мокрой шерсти свитера, а одеяло не спасает от сырости и холода. Привычное за полгода движение пальцев, сразу, как откроешь глаза – автомат. Тут, заряжен. Полная боевая готовность. И можно сказать, что это хорошая ночь – нас не обнаружили, не стреляли, и разведка вернулась вся. Осталось выслушать доклад. - Что у нас есть пожрать? – пожрать нет ничего, кроме чая. Значит, к задаче дневного перехода прибавляется еще одна. Один лук на весь отряд, и на него вся надежда. – Чаек горячий тоже неплохо. Все мокрые, злые и голодные, но каждый занят своими волосами поутру. О, наши традиции давно забыли о войнах, предписав мужчинам такие волосы. Тот древний умник, в вышитом шелком платье, пахнущий жасмином, внося пером строчки в закон, даже и не думал о тех, кто молча будет разбирать мелким гребнем свои намокшие, грязные косы, отдирая от них репейник, выживший с лета. Даже нордеа не могут все предусмотреть, а уж законники из некоторых - никакие. - Нас сейчас можно брать голыми руками, - Ойхе справился с косой, заправляя белоснежные даже в этом сумраке волосы под свитер, - у людей, говорят, так беззащитна женщина, которая красит ногти. Где-то я слышал такую шутку. - А зачем их красить? – обычное мужское недоумение и смешки. - А зачем тебе волосы по задницу? Чтобы хорошо провести ночь. Наверно, – смягчил ответ Ойхе. – Кто их знает. Обычная утренняя перепалка, привычные шутки и подначки. Но все заплетены безупречно. Вот только командир опаздывает. Он и вправду ненавидел это занятие еще с мирных времен. Хорошо, когда у тебя есть мать или жена, или сестра, которая с радостью расчешет и сплетет всю эту гриву. Но тратить время на это самому? Черные волосы остаются на гребне, я стряхиваю их и собираю, в карман штанов. Не хватало еще следы оставлять. Тут нет следов от костра, но длинные волосы всех цветов выдадут нас с головой, сообщая врагу даже наше количество. Никогда не поверю, что никто еще не собрал ненужного с расчески. Нужно найти еду. - Тайнор, сколько у тебя стрел? – сейчас стрелы важнее, чем патроны, патронов несравнимо больше, тратить их некуда, нас обстреливают сверху, а полевые отряды, что выслеживают нас на нашей же земле, передают команды авиации. Ненавижу. Два десятка стрел. Зная Тайнора, он потратит не больше двух. Осталось найти, на кого? Мы распрощались с Хэлгаром. Он пойдет известной ему тропой, туда, откуда пришли мы, отдаст наши письма и информацию. Никто даже не спросил, откуда ему известно перемещение всех отрядов и как он ориентируется. Хэлгар, всю жизнь проживший на равнинах, чувствует себя в горах как дома. Он молчит и про других, принося нам только те новости, что считает нужным. Я отсыпал ему горсть патронов, получив взамен точильный крохотный камень. Ножей только у меня три, а сколько у остальных? - Прощай, – короткий кивок и Хэлгар нашел только ему видную тропу меж камней. Мы его не слышим. Он настолько владеет собой, что для меня и остальных лишь глухая стена спокойствия и уверенности. Где бы научиться такому? Но здесь и учатся. Мы нарочно перестали прислушиваться друг к другу, своих страхов полно в сердце. А того, чего не хочется вспоминать – еще больше. Пустой черный чай сейчас вкусней лучшего вина князя. Я, правда, не пробовал лучшее, но наверняка вкусней. Готов поставить одну из кос. Вторую я поставлю на то, что Тайнор не промахнется. Он всегда был хорошим охотником. Еще раз свериться по карте. Если она порвется, будет совсем плохо. А она порвется, уже мокрая, с растрепанными краями и дырами на сгибах. Поэтому я стараюсь запомнить весь наш путь. - Лежать! Гул нарастает, рассекая дождь и мокрый снег, а мы распластываемся среди камней, прижимаясь к ним теснее, чем прижимались бы к любимым в самую страстную ночь. Нехорошая смерть – быть расстрелянным с вертолета. Нас не видно. Эту мысль я слышу у всех, у каждого, у кого сейчас бьется сердце. Нас не видно. Все светловолосые успели спрятать свою красоту под одежду. Нас действительно не видно. Гул врывается в сознание, вертолет, словно нарочно, не спешит, наматывая нервы на лопасти, но все же, улетает. - Если они поставят тепловизоры, мы не дойдем, – озвучивает Ойхе совершенно очевидную вещь. – Когда все это кончится? - Ты отлично знаешь, когда! – кто-то оборвал нашего балагура и вечного недовольного. – И даже знаешь, чем кончится. Когда дойдем до заставы, сольемся с основным отрядом и примем нормальный бой, когда не будем прятаться как крысы и умрем как мужчины, а пока, нордеа, нужно продержаться. Эту мысль даже не считаю нужным скрывать и Ойхе, пряча улыбку, отряхивается от грязи. Он всегда был брезглив и болезненно аккуратен. Тепловизоры. Только люди могли додуматься до такого, не нордеа. Их военная техника куда лучше нашей. И куда больше людей и техники. Но мы и не ждали войны. Пока мы предполагали, они уже все решили. Мы слишком медленно живем, взрослеем и думаем. Надо было насторожиться, когда начались только намеки про шахты сердца Келлин. Но кто же мог подумать, что люди решатся на такое?! Действительно. И даже Альвгейр уже не мог ничего сделать, у него не хватило бы времени. Можно уже говорить в прошедшем времени. Задача на день дробится еще на более мелкие цели. Дойти до того подъема и источника. Там наверняка должна быть дичь. Убить, разделать. Уничтожить все следы. Дойти до следующей стоянки, и если верить карте и памяти, там должны быть укромные местечки, развести костер и оставшееся мясо зажарить. Это сделать до заката. А закат в предзимье очень рано. Пока удача на нашей стороне. Я слизываю кровь прямо с ножа. Горячая и вкусная, очень вкусная. Все с нетерпением поглядывают на печень, которая еще парит, только что вынутая из туши. Тайнор улыбается, понимая нашу похвалу и восхищение. Одной стрелой уложить такое отожравшееся к холодам животное! Вырезать как больше можно мяса. Ойхе прихватывает кишки и кусок жира – если есть разрешение на костер, значит, будет колбаса. - Никогда не думал, что буду так радоваться убоине…- еще одна общая озвученная мысль. Все не просто повеселели, даже передвигаться стало легче, несмотря на прибавившийся груз. Если ничего не случится, будет неплохой вечер. Карта и память не обманули. Место закрыто от обзора с трех сторон, не капает и не пахнет зверьем. Время сушить носки. - Прекрасная приправа к колбасе, Эйвинд, - все, кроме дежурных, расшнуровывают сапоги, вынимают ноги из мокрых от пота носков, и раскладывают шерстяные вязаные иглой комки на камнях около костра, – редкостный деликатес. Десятидевные носки командира горного отряда Эйвинда Нерейда. Новое слово в кулинарии - Можешь выжать, разрешаю, - я даже откинулся спиной на плоский камень, отстегнул ремень автомата, кладя его так, чтобы он всегда был под рукой. – Предлагаю поесть и спать. Завтра нужно пройти как можно больше, потому что будет метель. Метель нам на руку, это обещает меньше вертолетов, но не исключает отрядов с тепловизорами. Мы не знаем, как по горам передвигаются они. Потому что нет связи. Ойхе даже в таких условиях умудряется сделать роскошное блюдо. Все обжигают пальцы, но хватают колбасу прямо с раскаленного камня, а мастер, наконец-то выпустив свою косу на свободу, слушает похвалы. Сегодня хорошо поработали двое. А на край нашего укрытия ложится белый снег, предвещая скорую зиму. Кто-то решает тихо спеть… И я закрываю глаза, вспоминая мирное время. Еще совсем недавно. Невозможно не вспоминать, как бы ты не хотел. Они все равно приходят во снах – князь, сестры и мать, Найэри. Один среди мертвых в моих снах. Или нашей легенды уже нет среди живых? Я никогда и не говорил с ним толком, и уж ни разу не пригласил его на танец. И без меня ему не давали прохода. Пара вежливых приветствий и слов восхищения. Наверно, он их слышал сотнями, но очень серьезно отнесся к моим. Или я был слишком серьезен? Тогда я даже думал, а не попробовать ли поухаживать за ним? Тогда отрезвил себя сам – где я, а где род Истелин? Богатые равнинники, заработавшие себе титул средней аристократии. Большой, многочисленный род. Где я, а где брат самого Альвгейра, давший всем понять совершенно однозначно, что первый в охоте за сердцем Найэри – именно он. Только мальчишка не обращал на нас на всех внимания. Слишком юн для брака и слишком странен для нас. Притягательно странен. Под песню вспоминается его танец. - Носки сгорят, командир! – Ойхе пихнул меня в бок, а синие глаза помощника искрились насмешкой. Учуял расслабленность.- Что ты там говорил про спать? *** Утро началось с гула вертолетов. Я стал плохим предсказателем погоды или нас вычислили люди по каким-то другим признакам? Мы лежали, занесенные снегом, пока мощные машины кружили прямо над нами, над нашей скалой. Неудобное место для обстрела с воздуха или у них не было гранатометов. Один обвал и все, десять сразу захороненных трупов и вознаграждение за голову Эйвинда Нерейда. Почему только за голову? Наверно это за тех пленников, что мы взяли в начале осени. Насаженные на палки головы людей должны были впечатлить тех, кто искал нас с вертолетов. Они кружили довольно долго, словно примериваясь для посадки или высадки десанта. Но они нас засекли, я был уверен в этом. Только почему не стреляли? Ждут, пока крысы выберутся из норы? Холодная колбаса тоже ничего, годная еда. А запить можно снегом из рук. - Нам отсюда надо выбраться, нас засекли и наверняка отметили. Значит, где-то впереди будет засада. Но и назад пути нет. По карте наиболее вероятное место для засады – это поворот к Волчьему ущелью. Но это по карте, а в реальности все может быть по-другому. - Почему они не стреляют? – Халь. Своевременный вопрос. Действительно, почему? - Я не знаю, - пришлось признаться. – Или хотят нас живьем или приготовили еще большую пакость. А вероятно и то, и другое. Давайте собираться. И держите оружие наготове. Они нас видели еще вчера, и не стреляли. Они просто отслеживают передвижение отряда с воздуха. Хотят, чтобы мы их вывели к заставе? Глупость. Застава на равнине. Или она уже обстреляна, или, зачем-то, ее пока не трогают. Нет связи. Но нам нужно идти. Вправо, влево или прямо – они все равно знают, где мы. Значит, у них стоят тепловизоры. Только извращенная человеческая фантазия могла придумать такой прибор! Как нордеа могут изменить температуру тела? Никак. У всех в отряде горячая кровь. Как обмануть эту дрянь? Ответ только один. Никак. Наверняка это не охотничьи приборы, а мощные машины с хорошим охватом. Они будут сопровождать нас весь путь и если не расстреляют на тропе, то что-то случится на равнине. - Помашите им ручкой и в путь. – Я поудобнее перехватил автомат. Все так и случилось, как я предсказывал. К концу пятого дня сопровождающий вертолет стал предметом шуток, недоволен был только лучник, справедливо негодующий о распуганной дичи. Все идет по рассчитанному мной плану и до ущелья остался всего один день пути. Мы шли, отдыхали, сушили у костра вещи, совершенно не скрывая огонь, и переставали падать в снег, когда вертолет появлялся в небе. - Они очень высоко оценили твою голову, Эйвинд, – Халь добавил в чай каких-то трав, найденных под снегом, - но у нас еще четверо черноволосых и они не могут сверху угадать. - Тогда пусть различают по цвету глаз. Или на это не способны? Впрочем, каждый раз это другой вертолет. Настолько утомительно? – рассмеялся Ойхе. - Интересно, откуда у них мой портрет и откуда они знают, как я выгляжу? – этот вопрос заинтересовал меня больше. Я не настолько часто мелькал в столице и только пару раз был на всяких торжествах, которые устраивал князь в честь послов. Последний мне запомнился только потому, что я в последний раз видел князя и потому, что Найэри Истелин танцевал с человеком. А партнеров он себе выбирает по собственной воле, а не чьей-то указке. Но и Ойхе не отказал. Остальное было неинтересно. - Я вообще раньше думал, что мы все для них на одно лицо. Оказалось, нет, когда почитал их газеты. Они хорошо различают нас. И еще выносят суждения о внешности. Кто-то фыркнул. Да, людское отношение к нашей красоте известно. Но кто виноват в этом? Никто. - Наверно, ты кому-то приглянулся, – шутки становятся все опаснее и опаснее. Но отряд нервничает, поэтому не стоит обижаться. Еще не хватало ссор внутри отряда. Я слышал, что происходит с пленными, и лучше бы нам умереть на равнине, но где-то в глубине души, я хотел прожить отведенное мне так, чтобы было о чем вспомнить перед смертью. Воспоминаний уже набралось много. Но торопить свою смерть… правильно ли это? Погода отвратительнее день ото дня. Вчерашний снег сменился дождем с мокрыми, липнущими на лицо хлопьями замерзшей воды, если ночью будет холоднее, то завтра утром мы с трудом сможем пересечь ущелье и выйти на равнину. Промокло все, я чувствовал тяжесть мокрой одежды на себе и в довершение ко всему разболелась рана на боку, полученная пару месяцев назад. Все должно было уже зажить, но саднило и саднило. Я привык к ноющей боли, но сегодня было все хуже и то, как я морщусь, заметили все остальные. Или прочитали молча. Я старался быть спокойным, но раздражение прорывалось. - Я берег их на такую погоду, - Халь вытащил три таблетки для огня, которые люди получали в личный припас и носили с собой. Я забыл, как это у них называется. Трофейные таблетки, - у кого есть проволока? Он скрутил из проволоки спираль и уложил на нее таблетки, чиркнул зажигалкой и поставил на камни котелок. - Должно хватить, они горят долго. Вот это хорошее людское изобретение, такие таблетки для огня. На них можно сделать похлебку, но нельзя высушить одежду, а это сейчас было бы необходимо. Но здесь нет деревьев или кустов, да и погода…. Вода и недавнее прожаренное мясо, сытно и даже вкусно. Вертолет поприветствовал нас, рассекая прожекторами вечерний сумрак. - Дай я посмотрю рану, где-то оставалось обезболивающее, – Ойхе протянул мне таблетку, а я поднял край мокрого свитера под неимоверно тяжелой курткой. Да, нехорошо и противно ноет. Но стрелять и идти я могу. - Надо дотянуть до равнины. Перевязку сделать? – я отказался. Я рассматривал всех и каждого, отчего-то хотелось смотреть на них на всех именно в эту ночь. Вот что превратились гордые и безупречные нордеа? Спутанные волосы, шейными платками закрыта голова, искусанные губы и бесконечная усталость в глазах. Кто бы сейчас поверил, что Ойхе - известный щеголь и аккуратист, что камни на его кольцах всегда подобраны в тон одежде, а волосы сплетены так причудливо, что иногда казалось, что он не спит ночами, чтобы утром появиться во всей красе, подмигнув любовнице. Днем он споткнулся, а отпечаток от грязной ладони размазан по всему лицу и ему откровенно наплевать. Все, что сейчас волнует помощника – это отделить мясо от жил в походном котелке. И с остальными так же, судьба свела всех нас в этом отряде и поставила меня, обычного разведчика из заставы, во главе над аристократами и столичными жителями. А надменность келлинцев – это легенда даже среди нордеа. И притираться не пришлось, первый же бой показал, что трусов или слабых у нас нет. Ночью я проснулся не от боли, а от грохота где-то за перевалом и от гула вертолетов. Отряд подхватился мгновенно, ощетинившись оружием и пытаясь рассмотреть что-то в темноте. Нордеа видят в темноте неплохо, но не тогда, когда снег и дождь, и ты валишься с ног. Вертолеты летели беспрерывно, демонстративно наводя на нас свет, но не делая ничего, они летели дальше, через ущелье, к заставе и, судя по грохоту, там шел бой. Два самолета-бомбардировщика и нам осталось только переглянуться. Половина смысла нашей операции сейчас гибнет там, в полусутках перехода, а мы не успели на помощь к своим. Люди не тронули нас, но бомбят нашу заставу, где невелик гарнизон и не так много оружия, чтобы сопротивляться налету сверху. - Мы дождемся рассвета и пойдем вперед. Туда, куда шли. – Я снова сел на камни, положив автомат на колени. - Там будет пожарище, Эйвинд, – это был не спор, просто утверждение. Все понимают, что назад нам пути нет. Мы не дойдем и незачем. Келлин уже занят, равнины уже заняты, остались только горы и часть застав. И все, война окончена для нас. А люди получат то, чего добивались. Разрушат Келлин и будут убивать нашу страну. Будут ужасаться тому, как мы поступили с теми, кто не сможет жить в плену и кому предстоит там мучиться больше, чем мужчинам. Мы сидели молча до рассвета, пока черный дым не уперся прямо в низкое серое небо над нами и пошли вперед, даже не поднимая глаз на пролетающих в железных коробках людей. Заставы больше не было. Развалины еще дымились, а рядом стояли три людских больших вертолета, те, из которых они высаживают свои боевые отряды. Все это было отлично видно сквозь мелкую пургу с высоты пройденного перевала. Никакой ловушки в ущелье не было, нас ждали именно около заставы. Мы не могли уйти ни вправо, ни влево, ни назад. Только застрелиться здесь или спуститься к перевалу. Или залечь тут и обстреливать людей, пока у них не кончатся патроны или пока нас не обстреляют сверху. Мы обложены со всех сторон, как крысы в ловушке. - Их там сотни две, не меньше, – Халь уже успел оценить преимущества сил. – По двадцать патронов на человека, пока успеют взлететь пилот и снайперы. Все будет как месяц назад, когда мы обстреливали людей в долине, а нас утюжили сверху, после этого нас осталось десять. Сколько останется сейчас? Сложное решение, но нам надо его принять. Спуститься в неизвестность, или принять бой тут? Не бой, а просто расстрел. Хорошо, если мы успеем снять сотню врагов, унести по десятку с собой. Это если они не закованы в свою броню, а если закованы, то это бессмысленная трата патронов. Кто-то отчитается, что убит горный командир Эйвинд Нерейд и получит свою награду. Никто не хочет принимать решение. - А почему нет? – усмехнулся, вслух ответив себе самому. - Занять позицию, огонь! Попробуем их тронуть. Почему они не отстреливаются?! Почему?! И тут я понял свою ошибку. Не командир я, а дерьмо. Так легко попасться! Люди просто прыгали в свои вертолеты, в которые бессмысленно стрелять из нашего калибра и через минуту на равнине было всего лишь несколько трупов, самых нерасторопных. - Эйвинд Нерейд! – громкоговоритель заставил вздрогнуть, - вы и ваш отряд окружены. Мы предлагаем вам спуститься в долину для переговоров. Какие могут быть переговоры в конце войны?! - Прекратить, – грохот стих, - мы на этот раз влипли серьезно. - Еще серьезней, чем раньше? - присвистнул Ойхе с непередаваемой иронией, с неудовольствием отводя палец от спуска. - Жаль. Я только пристрелялся как следует. - Эйвинд Нерейд! Спускайтесь в долину. Вы окружены и у нас достаточно времени. Они не уйдут без нас. Мы можем залечь тут и сдохнуть, а они будут там внизу ждать нас. Живых или мертвых. Но судя по всему, живых ждут больше. - Какая честь для нас, - нордеа могут язвить бесконечно, но я чувствовал страх и никто не желал сейчас патрона для себя, не было ощущения что все кончено, - устроим что-то напоследок? Я кивнул, вешая автомат на плечо и делая шаг вперед. *** Мы спускались медленно, вымеривая каждый шаг в намертво промокших сапогах, а люди все повторяли и повторяли нам, что мы окружены. Они успокаивают себя или пугают нас? Идти недалеко, но нам на этот раз торопиться некуда, а нервы натянуты у всех. Любой громкий звук или выстрел, - и первыми сорвутся люди. Мои молчали, сосредоточенно глядя под ноги. Я не хочу идти туда. Общее желание, объединявшее нас, но мы шли, с каждым шагом приближаясь к развязке. Я уже мог рассмотреть людей, несколько командиров и вооруженных, закованных в свою хитроумную броню солдат. Без брони - те, кто командует. Похвально, и в другой ситуации сразу ясно, кого убивать. Можно даже сейчас, но смысл? Их завтра здесь будет другая сотня, а где-то в плену погибнет сотня наших, раньше отведенного срока. - Эйвинд Нерейд, сдавайтесь, вы окружены, – било по ушам. - Сколько можно?! – прошипел Ойхе. Его ненависть и ярость, которые он с трудом сдерживал, были ощутимы остальными и кто-то послабей и помоложе может поддаться им. - Прекрати это! Красноречивое молчание Ойхе, очевидно, что сам с собой он уже не справляется. Вместо слов почему-то отчетливо увиделись взорванные вертолеты и разметанные опаленные тела вокруг, присыпанные снегом. А ты у нас поэт, Ойхе. И я был уверен, что за моей спиной помощник довольно улыбается своей неотразимой «парадной» улыбкой. Первые шаги по равнине и я снимаю с плеча автомат, чтобы нести его в руках, первое же движение заставляет людей встать в боевую стойку. А громкоговоритель включают на предельную громкость, и мой отряд морщится одновременно. - Положите оружие на землю. Обязательно. Автоматы легли в ряд. Жаль прощаться, я к нему привык. Когда нас станут обыскивать, будет еще много сюрпризов. Но не выкладывать же все подарки сразу? Остался всего лишь десяток шагов, и навстречу нам вышел один из командиров людей, за ним клином тройка охранников, сразу наставивших на нас оружие. Ну зачем же нам так не доверять? - Эйвинд Нерейд, вы арестованы. Вы и ваш отряд. Выложите оставшееся оружие и пройдите досмотр. Спрашивать, на каком основании нас арестовывают на собственной земле, не стоит. У людей нет никакой логики, зато есть оружие. И логика тут отказывает не только людям. Ойхе, прекрати это! Но, кажется, он не слышит и только субординация мешает ему сейчас вылить ведро словесного яда на людей. Я даже почти слышу его тон. - С кем я разговариваю и на каком основании я должен это делать? – бок заныл именно в этот самый момент, и я надеялся, что не выдаю себя взглядом. - Вы военный преступник, находящийся в розыске вооруженными силами Алрис. Вам должно быть известно, что война почти закончена, и в наши обязанности входит ликвидация оставшихся незаконных отрядов. Мое имя - колонель Фреган Карадек. - По закону Келлин мой отряд полностью легален. – Я даже пожал плечами. - Вы не убедили меня. Я нахожусь на земле Келлин и подчиняюсь ее командованию. - Вы слишком долго блуждали в горах, Эйвинд Нерейд, занимаясь самодеятельностью, вашего командования больше не существует. Стиан Хольтер был убит восемь дней назад в спецоперации. Вашей ставки нет. Во Дворце Келлин назначен командующий генерал из Алрис. Я могу показать вам бумаги, если недостаточно моих слов. - Более чем достаточно. Эти те вести, которые я бы предпочел не знать. Стиан убит. Именно Стиану мы подчинялись и именно он возглавил нас после смерти князя Альвгейра и хевдинга Хродмарра. Стиана Хольтера больше нет. А Хэлгар ничего нам не сказал, или он не знал, скитаясь по таким же жалким остаткам отрядов как наш? Вот что значит остаться без связи. Теперь мы не защитники своей земли, а военные преступники. Пока притих Ойхе и это мне не нравится. Это похоже на тишину перед взрывом, насколько я знаю своего помощника. Что нужно делать в случае капитуляции я не знал и просто стоял, во главе своего отряда. Мы ждали. Неизвестно чего, но никто из нас не мог первый сделать шага, чтобы сдаться. Последние мгновения свободы. Люди смотрели на нас выжидающе. - Не вынуждайте нас применять силу, Эйвинд Нерейд,- напомнил о себе колонель Фреган, - чего вы медлите? Ойхе за спиной громко и выразительно вздохнул, наверно ему пришлось зубами вцепиться в свой язык. - И что же мы должны делать в таком случае? – осведомился я, процедура сдачи действительно интересна и, только поняв ее, можно решить, что делать дальше. Как захватить пленных я знал досконально, а вот как сдаться самому? - Вы должны сдать все имеющееся оружие, ремни, инструмент, пройти процедуру досмотра и мы вынуждены ограничить вашу свободу перемещения. Вас доставят в командный пункт, я передам вас своему руководству. Сейчас я отлично понимаю Ойхе и остальных, сумрачно стоящих за мной, чувствую всех их, их накопившуюся ярость, усталость и неверие. Мы не приняли бой, мы сдаемся. Почему? Почему я должен поступить именно так? Может быть потому, что мне самому не хочется умирать именно сейчас, в этот снежный день? Может быть потому, что я не утратил интереса к каждому новому дню, зная уже, что случится все предсказанное и оговоренное еще в начале войны? Но сейчас я решаю все за них. Нордеа сдаются просто так? И не будет ли трусливым самоубийством нападение на людей сейчас, пока еще у нас есть ножи? Мне кажется, что будет. Но я не мудрец и не законник, а просто пограничный разведчик. Перед нами был еще дым догорающей заставы, тошнотворный запах, в котором мы различали все, случившееся здесь ночью. Не выжил никто, и никто долго не смог отвечать огнем, скорее всего, их смели несколькими ударами сверху, как крошки со скатерти на столе. Нас сметут так же, и останутся просто буквы в отчетах и донесениях. - Что будет с моим отрядом? – я не спрашивал про себя, это и так понятно. Клеймо военного преступника - это однозначное клеймо и не оставляет иллюзий. - Это решать не мне. Моя задача арестовать вас и доставить. Этому человеку действительно все равно, он выполняет приказ. Сказали бы обстрелять сверху – он бы обстрелял и был бы прав. Я кивнул головой, снимая куртку. Пусть сами шарят по моим карманам там. Из штанов я выбросил два ножа, третий остался в куртке, пристегнутым снизу к рукаву. Шансов сбежать у нас нет. Кресало, точильный камень, трут, зажигалка. Но вот зачем снимать ремень? Молчание и шорохи сзади, мои нордеа разоружаются и кто-то из людей уважительно присвистнул, впечатленный нашим арсеналом. Треск – это Тайнор сломал лук и ломает стрелы, чтобы они не стали чьим-то трофеем на стене. Самое омерзительное – это чужие руки на теле. Холодные человеческие короткие пальцы, хватающие за карманы, запястья, плечи. Ткнули в бок пальцами, прямо в рану, и защелкнули наручники на запястьях. Как бы мне хотелось сейчас накинуть эту стальную цепочку на шею солдата и услышать хруст позвонков! - Убери свои руки, круглоухая мразь! – Ойхе сорвался и его голос был страшен, своим ледяным холодом, за секунду я уже знал, что сейчас будет. Короткий вскрик боли человека и драка, рукопашная с нашей стороны, где нордеа было действительно все равно, лишь бы сбросить ярость и досаду, разочарование. Я бил не глядя, захватывая уже скованными руками, и работая локтями, получая удары прикладом и какое-то извращенное удовольствие от этой свалки, вымещая все напряжение последнего часа. Почему они не стреляют?! Короткая команда, не моя, человека, и резкий треск с мгновенным ожогом куда-то в плечо прекратил для меня этот позорный бой. Последнее ощущение - боль, от удара в спину металлическим прикладом, пока я падал на камни, в грязь, смешавшуюся со снегом. Ойхе, я тебя сам придушу! Приходить в себя пришлось от холода и от ощущения волос, лезущих в лицо, резкого запаха крови и боли в спине. Утро? Нет, мгновения чтобы вспомнить все случившееся и открыть глаза. Тусклая лампа, спертый воздух и вонь. А волосы, оказывается, не мои, белоснежная коса Ойхе, упирающегося головой мне в плечо. Я спихнул белую змею обратно владельцу. Как я на тебя зол! Стон рядом и Ойхе вздрогнул, разбуженный или очнувшийся, неужели так поймал мои эмоции? Я попробовал приподняться, с трудом. Если верить телу, то добивали меня, наверно, ногами. Металл на руках и еще какой-то датчик, мигающий зеленым, прикреплен к правому браслету. Что это? Сесть получилось с трудом, сфокусировать зрение и увидеть то, что я увидеть никак не хотел. Мы в камере и нас пятеро. Всего пятеро. Я, Ойхе, Халь, Тайнор, Илмар. И в сознании все. Только покрыты синяками и кровью, в наручниках. Кто-то сидит, а кто-то лежит, прямо на бетонном полу камеры. Из одежды нам оставили свитеры и штаны, избавив от ботинок и ремней, и я чувствовал, что штаны сползают… - И зачем, саррэ, ты это сделал?! – я сплюнул кровь изо рта куда-то рядом, на пол. Саррэ, друг. И именно другу я задал этот вопрос, рассмотрев рану у него на груди, близко к шее. Полоснули ножом. Когда? И свитера на нем нет. - Я боялся лететь на этой штуке. Вертолет, да? – Ойхе пихнул меня в бедро, пытаясь усесться рядом, и я услышал, как ему сейчас больно. *** Через несколько фраз я уже разобрался в том, что произошло. Нас вырубили каким-то оружием на основе электричества и химии и запихали в вертолет. Потом наверняка выгрузили, обыскали уже как следует, поживились нашей обувью и запихали в эту конуру. Куда делась половина отряда, никто сейчас не знал, но Илмар был уверен, что все еще живы. Кроме нас с Ойхе, раненых больше не было, все отделались синяками и ушибами. - Зачем им наши сапоги? – Халя, как самого младшего, в плену интересовал больше всего именно этот вопрос, а не то, что будет с нами. Хотя, ответы на это для нас тоже вполне ясны. - Можешь задать этот вопрос на допросе. Или обменяться сведениями. – Да, Ойхе уже ничего не поможет, с таким языком. – Ты им про расположение отрядов, а они вернут тебе сапоги. Один. Наверно. Шутка была злой, очень злой. Но требовать совести от Ойхе, когда сегодня прикроет тебя собой, а завтра будет жалить словами? Мне молча протянули воду в прозрачной бутылке, вода пахла пылью, но я был рад и такой, хотя бы паре глотков. Передал ее Ойхе, думая, стоит ли попытаться промыть ей рану? Даже не буду спрашивать, как он умудрился ее получить, саррэ явно сейчас не в духе. - Здесь еще еда есть. Но она соленая. – еще передали миску с кашей, я принюхался к ней и есть я не хотел точно. Соль. Нордеа не едят ничего соленого и не добавляют соли в пищу. Зачем портить еду? И люди знают это, но здесь уж точно никто не будет делать нам отдельный стол. И это мы есть не сможем, стошнит, вероятнее всего. Я попытался встать, чтобы оценить пространство и возможности. Здесь ни лавок, ни стула, ни стола. Пространство со стальной дверью и лампой, забранной в решетку. Наверняка выключатель находится снаружи. Сделать это было нелегко, рана под ребрами горела огнем, а ушибленная спина добавила ощущений. Но стоило мне выпрямиться во весь рост, почти задевая головой потолок, как мерцание огонька на браслете сменилось неподвижным сигналом. Это какой-то датчик, сообщающий людям о нашим состоянии и или передвижении? - Встань! - я следил за сигналом на руке Тайнора. Да, так и есть. Где-то там, за стеной люди узнают, что мы пришли в себя и уж не заставят себя ждать. Ждать, однако, пришлось. Я поудобнее устроил Ойхе, так, чтобы он мог лежать, подложил свой свитер ему под голову, и наконец, получше рассмотрел его рану. Глубокий порез, и в такой обстановке можно ждать скорого воспаления. Холодно, сыро и грязно, а у нас нет ни чистой воды, ни чистой тряпки. Придется потребовать это от людей, раз они так хотели видеть нас живыми. Датчики успокоились, перейдя снова на мигание, а мы закрыли глаза, слушая. Где-то там, за стенами камеры была жизнь, вероятно военной базы, мы слышали звуки моторов, команды, топот ног и отрывистые неразличимые разговоры. Разговоры слишком далеки, чтобы мы могли их разобрать, а люди иногда слишком преувеличивают наши способности. Шаги за камерой, и каждый приближающийся заставляет замереть, но проходят мимо, пока мимо. Ощущалась только усталость. Бесконечная и тяжелая, мы действительно все устали, вымотались за этот последний месяц, а теперь все так бесславно закончилось. Нет, не закончилось, это очередной этап, ступенька на нашем предсказанном пути. Но я чувствовал, как силы иссякают быстрее, чем в Келлин. Значит, мы уже пересекли границу и они увезли нас далеко от родины. Может быть причина в этом, а может в том, что у каждого существует свой предел терпения. Ждать пришлось долго, и мы уже перестали прислушиваться к шагам, как очередной топот прервался около нашей камеры, а холод в животе чувствовал каждый, когда человек набирал код замка. Свет датчиков на наших браслетах немедленно сменился на красный. Сигнал опасности. Я инстинктивно зажмурился от яркого фонаря в руке у человека, направленного мне в глаза. Твари…Так и ослепнуть недолго. Трое, двое автоматчиков, больше похожих на медведей, закованных в броню, и офицер. Я не помню его там, где мы сдались. Оружие у людей в полной боевой готовности, приятно понимать, что тебя боятся даже безоружного и раненого. Я готов предсказать, что будет дальше. Пока я лишь просто смотрел, когда солдат отвел фонарь. - Кто из вас Эйвинд Нерейд? – осведомился офицер таким тоном, словно я когда-то давно занимал у него крупную сумму денег. И раньше, чем я успел ответить, Ойхе не сдержался снова, увеличивая свои шансы на еще одну рану: - Угадай. Автоматчик среагировал мгновенно, наведя на моего нордеа прицел, а второй, с фонарем, светил усмехающемуся Ойхе прямо в глаза. Надо спросить, не ушибался ли беловолосый головой. - Тебя мы исключим сразу, Ойхе Рассин, - несмотря на абсурдность ситуации, я готов был похлопать врагу, и если бы обстановка была менее официальной, я бы наслаждался непередаваемым чувством, идущим от Ойхе. Впервые на моей памяти он растерялся с ответом. Спишем это на рану. Ойхе пока будет думать, где успел засветиться. Хотя, он же бывший журналист, умеющий подать любую новость под соусом сарказма, особенно, если она касалась людей и внешней политики. Но, люди могли просто обыскать его куртку. - У вас ко мне какое-то дело? – Я даже не двинулся с места, переключая внимание с неудачного выступления Ойхе на себя. - Я Эйвинд Нерейд. - Да, у нас к вам очень много дел, и в зависимости от того, как вы будете сотрудничать с нами, они смогут решиться гораздо быстрее, – прямо добрый прием, а не предварительные ласки перед допросом. – Предлагаю вам пройти, наше командование хочет с вами побеседовать. Отказываться нет резона. Хотя бы я узнаю, какую ценность я представляю для людей. Скорее всего временную. Всего лишь горный командир. Знаю немного, но и того не скажу. Незачем. Они сильнее нас, пусть думают, что и умней. Я поднялся так, чтобы были незаметны усталость и рана, не дававшая уже никакого мне покоя. Сейчас меня больше беспокоила рана Ойхе. Автоматчик уткнул мне дуло в спину, подталкивая ненавязчиво, и мне пришлось выйти из камеры, а датчик так и не менял своего цвета. Да, это не земли Келлин. Я не знаю ни одного нашего здания, где бы были стены выкрашены в цвет болота, висели бы такие тусклые лампы и был бы такой затхлый запах. Навстречу нам попадались военные, оглядывавшие меня с интересом. И если бы интерес был бы только как к пленному офицеру, я был бы спокоен. Но некоторые взгляды мне совсем не понравились. Они оценивали меня… Мы шли недолго, но пришлось пересечь внутренний двор, где было еще больше людей, я давно отвык от такого количества живых существ и чувствовал себя очень неуютно под постоянным прицельным огнем взглядов. Сопровождавший офицер снова сумел удивить… И к лучшему, что с нами на этот раз не было Ойхе. - Вы очень красивый мужчина, поэтому на вас так и смотрят, – он не обернулся на меня. И теперь я хорошо понимал удивление Рассина. Не может быть, чтобы мое лицо выдавало меня. Подвижная мимика - это для не нордеа. Или он видит людей? - Я не буду это расценивать как комплимент, – я даже растерялся, не зная что ответить. Для круглоухих мы все хороши. - И правильно. Наконец мы пришли. Кабинет за стальной дверью, и первое, что бросается в глаза, не Фреган Карадек, а огромнейшее знамя Алрис и портрет, точнее, грубая мазня, изображающая того, кто правит в Алрис. Я забыл, как у людей называется эта должность. И только под портретом сидел сам Фреган, а с ним еще офицер, повыше должностью, если судить по нашивкам на форме. Людей так много, что они придумали метки, чтобы различать своих командующих. А еще они утверждают, что нордеа зациклены на иерархии и субординации. Сесть мне не предложили, что тоже ожидаемо. - Вот, господин Арген, перед вами известный в узких кругах бандит и убийца, он же горный командир армии Стиана Хольдера, имел отряд в полусотню около полугода назад, провел серию удачных нападений и подрывов, брал пленных с известным исходом. Предположительно виновен в гибели колонны Игена Найтиса. - Для полусотни это была блестящая операция, - господин Арген кивнул, выслушав рассказ о моих скромных заслугах, - я, признаться, даже думал, что у них есть авиация. Но, господин Нерейд, как видно, справился своими силами. Думаю, сейчас он нам об этом и расскажет. Вполне. Даже не очень напрягся. Всего лишь выбрать грамотную точку обстрела и перекрыть людям и автомобилям дорогу. Я очень «громко» вспомнил о разбитых на дне ущелья людских машинах и захватчиках, оставшихся там навсегда, добавил в пирог эмоций злорадства и посыпал гордостью. Надеюсь, кто-то в камере улыбнется. Я не заметил еще одного, юнца со стопкой бумаги и ручкой, а так же с включенным маленьким прибором. Наверно, для записи слов? - Итак, Эйвинд Нерейд, - Фреган решил не размениваться на вежливость, - вы слышали все, в чем вас обвиняют. Убийство военнопленных, граждан республики Алрис, с особой жестокостью, надругательство над телами пленных, нападения на нашу армию, подрывная работа и порча техники. Что скажете? - Не знал, что оторвать голову присосавшемуся клещу – это надругаться над телом. Впрочем, вам виднее, вы убили гораздо больше нордеа, чем я людей. По остальному скажу, что я был на своей земле, а вас туда не звал, - я пожал плечами, удивленный именно этим обвинением. - Хороший ход, Нерейд, попытаться заставить оправдываться именно нас. Вы профессиональный военный? Я кивнул. Тут тоже нет большой тайны. - Хорошо, - продолжал уже Арген, - в ваших преступлениях и точках зрения на них будет разбираться трибунал, если он потребуется. Я же хочу поговорить с вами о другом. Для господина Фрегана вы - военный преступник, которого он хотел расстрелять с воздуха, но получил другую команду и великолепно ее исполнил. Кстати, зачем вы устроили такую нелепую драку? - Сам не знаю. Но люди здорово нам отомстили, забрав у нас ношеные сапоги. Одна нелепость за другую. Пол ощутимо холодный, а люди имеют удовольствие наслаждаться запахом моих носков, видевших мыло и теплую воду очень давно. Потерпят. Или вернут сапоги. Я нарочно поставил их в тупик, чтобы дать время себе подумать. О другом. Что им от меня надо? Карту? Я не знаю. Шахты? Тем более неизвестно, этим занимались аристократы Стиана. Тайники с оружием? И война закончена. - Мы разберемся с этим вопросом. Теперь наш вопрос к вам. Известно, что вы входили в круг доверия Стиана Хольтера, и своим приказы он рассылал вам напрямую, а так же, вы были посвящены в систему взаимодействия таких же отрядов как ваш. Отсюда вопрос – сколько этих отрядов и сколько командиров еще скрывается в горах. Где они могут скрываться? Ваше сотрудничество может быть учтено как добровольное раскаяние. Раскаяние в чем??! На этот раз я не стал даже скрывать изумления на лице. Вот это наглость. Или провокация? Провокация. Хорошо, мой ответ: - У вас сломались тепловизоры, господин Арген? – я засмеялся, почувствовав напряжение охранника. - Я не знаю. Связь я потерял очень давно, когда ваши войска взорвали наше убежище. А мои задачи хорошо известны вашим пилотам. Я командую только своим отрядом и задачи других меня не интересуют. А Стиан Хольтер мертв, если верить словам Фрегана Карадека. Все должны делать свое дело. Каждый нордеа, пока он находится на своей земле. И поэтому мы не любопытны к делам сородичей, но все знаем о них. - Вы неправильно поняли мой вопрос, Нерейд? – уточнил офицер. - Мне нужна изначальная цифра о font-family: рядов, и их первоначальное расположение. Вы не можете этого не знать. - Могу. Мне были указаны только мои задачи, - что я непонятного им сказал? Я задохнулся от боли, когда сначала увидел кивок Фрегана, а потом почувствовал удар прикладом, снова в рану. Когда я снова смог дышать, то расслышал: - Не заставляйте нас прибегать к варварским методам, Эйвинд Нерейд, тем более, при взаимодействии с такой высокоорганизованной расой, как ваша. - Если вы и будете меня бить, то только от досады. А этого не избежать, – я кивнул головой, а перед глазами все расплывалось. – Мне нечего вам рассказать. Ваши пилоты видели, что мы шли к заставе. Это не секрет. - Зачем вам застава? – они легко попались на эту удочку, зацепившись за крохотный кусочек правды. - Помыться, пополнить припасы. Ваши люди видели, что у нас ничего не было с собой. Еще один удар, на этот раз чуть выше. Бессмысленный метод. Или они уже понимают, что зря потратили топливо и деньги на то, чтобы доставить нас сюда. - Хорошо, Эйвинд, мы обдумаем вашу информацию. Вам будут возвращены ваши драгоценные сапоги. - Бинты, несоленая еда и чистая вода, - обронил я, когда третьим ударом меня выпроводили из кабинета. +++ Молчаливое сочувствие, вот что было в камере. Никто не спрашивал, о чем мы беседовали на допросе. Во-первых, здесь нас могут слушать, а во-вторых, мое воспоминание о подбитой колонне Найтиса было весьма красноречиво. И нам вернули сапоги. Все пять пар, и среди них моих точно не было, остается выбирать. В обуви гораздо теплее. Я сел рядом с Ойхе, не сел, упал, разбудив его от муторного нездорового сна. Задрал на себе свитер, кожа возле раны была воспаленной, а скоро проступят синяки, дышать было больно. С Ойхе все было не лучше – его порез не стягивался, а постоянно кровил. Не стоит думать, что все кончилось. Сейчас люди обдумают, занесут мои слова в протокол, куда-то позвонят и получат новые указания. А завтра или ночью еще будут спрашивать то, что я не собираюсь им докладывать. Зачем им мертвая ненужная информация? Чтобы собрать полностью историю победителей? Ойхе прикоснулся ладонью к моему боку, аккуратно, но так, чтобы я почувствовал его тепло. - Зачем? – только и спросил он. Что я мог ему ответить? Бинты нам так и не принесли, но было две бутылки чистой, негазированной воды и рис, действительно несоленый и горячий. Солдат, я не разбираюсь в человеческих возрастах, но очень молодой, почему-то опасался смотреть на нас, пока ставил все это из лотка на пол, столов или стульев в камере не было. И есть пришлось руками, но это было уже мелочью, по сравнению с тем, что горячее. Я оторвать от шейного платка две полосы, одну себе, вместо пояса, вторую – на тряпку для раны Ойхе – чище вещей не было ни у кого. Плохая рана. И если не будет хоть простого лекарства или чистой перевязки – Ойхе придется очень плохо, он и так был уже горячим от температуры. О том, что наступила ночь, мы узнали только когда выключили свет, и нам не осталось ничего, кроме как спать. Лечь рядом, тесно, чтобы хоть как-то согреться, и осторожно, чтобы не сделать еще хуже Ойхе. Но никто из нас не спал, так как должно спать хоть в каком-то мире. Я ворочался, боясь лечь на многострадальный бок, подбирал под себя руки, чувствуя звенья цепи животом, задевал остальных, слушал вздохи Халя, но сон никак не шел ко мне... Война для нас закончена и теперь следует терпеть, ожидая законного исхода. Но почему не хочется терпеть? Почему хочется захватить цепью горло солдата, задушить его и отнять автомат, а потом устроить здесь бой или бойню? Почему хочется выть от тоски в этой клетке? - Доброй ночи, Эйвинд, - Тайнор показал мне раскрытую ладонь, намекая, что моя тоска не осталась незамеченной. - Доброй. Мы промучились до рассвета, пока вместо солнца снова не зажглась лампа и нам не принесли тот же рис. Переплетать косы со скованными руками – то еще удовольствие, у нас болели запястья, но ритуал был соблюден и я, переплетая косу Ойхе, который сам не мог этого сделать, думал, что нордеа всегда останутся нордеа. - У тебя хорошо получается, Эйвинд, - беловолосый нашел в себе силы рассмеяться. - Я бы учел это в другой ситуации. - В другой ситуации ты бы мне их заплетал, а не я тебе, – я отшутился на тему старинных обычаев. - О, я бы посмотрел, как вы бы договаривались об этом, – вступил Халь, который управился со своим рыжим ворохом сам. - Ты еще молод, на такое смотреть, - закончил утренние шутки Ойхе, под открывающуюся отвратительным писком кода дверь: вдвое больше автоматчиков, и все тот же офицер. - Эйвинд Нерейд и Ойхе Рассин на выход! – коротко скомандовал офицер и я, с трудом поднявшись, протянул руку Ойхе. Зачем им понадобился он? Из-за того, что бывший журналист? Нас будут допрашивать вдвоем? Обо всем этом я мог подумать, пока мы шли по тем же коридорам, не шли, тащились, стиснув зубы от боли. Сегодняшний допрос окажется гораздо более коротким, чем вчера, а завтрашнего может вовсе не оказаться. И кабинет тот же, мальчишка с бумажками, Фреган и Арген, нелепый портрет и половая тряпка вражеского знамени. Только теперь нас двое, я и Ойхе. - А вот и второй участник этой истории, гораздо более известная личность, чем скромный Нерейд, сетевой журналист Ойхе Рассин. – Представляться нам было не надо, Арген прекрасно справлялся сам. - Вы, Фреган, могли читать его много раз, у нас любили цитировать его статьи. Остроумие, надменность, сарказм и очень точные обороты. Скажите, Ойхе, что заставило вас пойти в горы? Вы могли быть военным корреспондентом? - Не знаю, повезло, наверно, – Ойхе смотрел в упор на человека, сложив на груди руки в наручниках, закрывая свою рану,- но мне приятно, что я у людей имею такую популярность. Хотите взять интервью? - Пожалуй, - согласился Фреган, вертя в пальцах автоматическую ручку,- и от степени вашей откровенности зависит ваше будущее. Так что постарайтесь на славу. - Будущее… это беленая стена или крашеная? – Ойхе доведет их до грани еще раньше, чем я, а я не мог его даже пнуть по ногам. Да и не помогло бы. - Ну зачем вы так сразу, Ойхе, - умильным голосом подхватил угрозу Фрегана Арген, - вы вполне можете пригодиться в Алрис живым, равно как и ваш командир, и ваш отряд. А вот куда вас направить, может зависеть от нашей пометки в вашем деле. Где вы себя видите? На дорожных работах, а может быть, ваша неординарная внешность поможет вам сделать карьеру в ночных домах отдыха, или вы предпочтете заводы с тяжелым производством? - А вы сами даже трахаться разучились и работать? Неудивительно, что вы напали на нас. Меня не устраивает ничего. Но мне интересны ваши вопросы. Право не отвечать я оставляю за собой. - А вы что думаете, Эйвинд, - наконец офицеры вспомнили и о моем присутствии после великолепия Ойхе, который и в одних штанах умудрился остаться ленивым аристократом, - что нам следует сделать? - То, что вам приказало начальство. Вы же за этим нас пригласили. - Да, с вами гораздо более приятно беседовать, чем с вашим коллегой. И поэтому мы сделаем вот как. Вы останетесь тут, а Ойхе Рассин пройдет со мной, в другое помещение. Вот это мне совсем не понравилось. Оставлять Ойхе одного с людьми – это разъяренный затравленный зверь в клетке. Ничего ценного он им не скажет, но вернуться может без языка. - Не переживайте за своего любовника, Эйвинд, - кивнул мне Фреган, - с ним просто побеседуют. А вам я хочу задать все вчерашние вопросы, за ночь у вас был шанс найти на них удовлетворяющие и нас, и вас ответы. Ойхе никогда не был моим любовником, интересно, почему так решили люди? Или они часто путают дружбу с любовью? Но теперь их не переубедить и они будут давить на этот факт, если понадобится. Это плохо. И, Ойхе ведь может подтвердить – иногда разум ему отказывает все чаще и чаще. - Мне лень было этим заниматься, - решил ответить я, - поэтому у меня нет ничего нового. Бессмысленные вопросы и бессмысленные ответы, и снова удар за ударом, трудно думать, когда в горле стоит вкус собственной крови. Но надо, надо думать и надо дать понять врагу, что разговоры никому не нужны и не принесут нужного им результата. Я даже не буду отвечать на вопросы о женщинах и детях. Это только наше дело и людей оно не касается. А касается каждого из нас, моих сестер, матери… Которых уже нет и которые где-то там сейчас, где Альвгейр и его брат. Закончили. На сегодня все? Или это совсем все? Я не помнил дороги обратно, только то, как кто-то в камере обрывками моего платка умывал мне лицо, выжимая истерзанную тряпку в ведро для нужд. И всеобщее ощущение ненависти на четверых. Потому что Ойхе все еще не было. Я с трудом мог открыть правый глаз, чувствуя, как он заплывает от удара в лицо, в ушах шумело, но я прислушивался к малейшему звуку за дверью, к малейшему писку, потому что впервые боялся за друга. - Они приняли Ойхе за моего любовника, - я попробовал сам дойти до ведра и сплюнуть кровь туда, потрогал языком зубы, кажется что-то точно шаталось. Стоит ли тут верить в регенерацию? – И опасаюсь, что завтра все вы тоже ими окажетесь в их глазах. - Завтра я буду заплетать ему волосы, пусть разгадывают, – Тайнор поддержал меня за плечи. Только тогда, когда погасили лампу, когда мы слили оставшуюся воду в одну бутылку, для Ойхе, и не знали, что уже можно делать от беспокойства, только тогда открылась дверь. Илмар успел первым подхватить Ойхе, который не мог стоять на своих ногах. Наверно я сам выглядел не лучше, но лицо моего помощника было темным от крови и подтеков, а волосы, которые я сплетал ему утром, слиплись от крови в какой-то ком и висели растрепанной веревкой. И на нем не было наручников, на единственном из нас. Но правую руку он прижимал к животу. Нордеа усадили его рядом со мной, бережно, а я дотронулся до него. - Ты хорошо выглядишь, Эйвинд, - в отличие от меня, Ойхе мог смотреть в оба глаза, - наверно беседа прошла успешно. Он едва мог говорить и его было чуть слышно, шипение напополам с вздохами боли. - Мне до тебя далеко, - я сглотнул уже кровь, потому что встать сам не мог, - я предупреждал, что у тебя слишком острый язык. И на этот раз ты порезался им сам. Не злорадство. Боль. Мне было больно за него. Зачем было таскать его на допрос, если я ничего не сказал, и зачем было так избивать его и ломать руку?! Он и без того ранен. - Я и завтра сделаю точно так же, – он кивнул, поморщившись от боли, - если для нас будет завтра. И, оказывается, я твой любовник. Почему я этого не помню, Эйде? Можно улыбаться и разбитыми губами, от этого домашнего «Эйде». Нордеа помогали нам улечься, вытирая раны и молча. А о чем нам было говорить словами. Сейчас мы обменивались лишь чувствами, только нам с беловолосым барсом приходилось скрывать боль, а думали мы все о безнадежности. Сколько нам еще терпеть, пока люди насытятся чувством победы, когда поймут, что оно окажется ложным и что победители на самом деле не они. Но и мы не увидим этого, потому что нас не будет, нордеа умрут вместе со своей истерзанной землей, которую не могут оставить в одиночестве. Но сколько терпеть, пока связь разорвется окончательно? - Столько, сколько надо, – на этот раз Тайнор на правах старшего по возрасту в нашем отряде дал команду к отбою. На следующий день за нами не пришли. Два раза принесли еду и воду, забрали ведро, в котором было больше крови, чем того, что там должно было быть. И все. Решили дать нам передышку? Какая щедрость… Мы почти не вставали и не ели. Нам с Ойхе было трудно, а остальные смотрели на еду как на ненужное. Только вода. Нам приходилось ее беречь, чтобы промывать порезы и умываться. И больше всего нам хотелось в душ, в баню, в любую воду, хоть в ледяную горную реку, только бы смыть с себя грязь, кровь и пот. В наручниках невозможно даже снять с себя свитеры, превратившиеся в липкую вонючую шерсть. В людских сказках принцы и принцессы нордеа пахнут розовой водой, но то принцессы, а в реальности есть пятеро мужчин нордеа, которым позарез нужна горячая вода. Пустым был и следующий день, и день за ним и другие дни, с которыми мы сбились со счета, потому что перестали гасить лампу. Мы ждали, прислушивались к шагам, умудрялись чашкой воды напиться и вымыть лицо, разбирали пальцами слипающиеся пряди волос, сплетая косы все медленней и медленней, ухаживали за Ойхе, порез которого все-таки воспалился. Мы передали просьбу о бинтах и антисептике солдату, приносящему нам еду, но он или забыл, или Фреган не счел нужным. Нас словно забыли в этой камере. Мы попробовали спросить, где вторая часть отряда, но люди молчали, выполняя свои скудные обязанности. - Все, на выход! – нам даже не дали встать, поднимая пинками, тыкая оружием в ребра и подгоняя словами, не переводимыми на наш язык. - Быстрее! Зверьё! Пошли, давай! Мы щурились от утреннего неяркого света, когда нас выгнали на улицу, во внутренний двор, где уже были вертолеты и охрана, и пятеро наших, целых и невредимых, но таких же замученных, как и мы, скованных по рукам. Живы и я рад их видеть. А они удивлены нашим с Ойхе видом, и только нордеа могут различить эти почти невидимые знаки. - А ну, давай! Пошли! – еще одна команда, и нас заталкивают в утробу самолета, а я держу за руку Ойхе, может он и вправду боится летать? И драки не будет. +++ Все дремлют, потому что неприятно открывать глаза и смотреть в забранные шлемами лица солдат и в наставленные на тебя автоматы. Но все же, мелькнула ленивая мысль, получится ли угнать самолет. Если напасть всем сразу. Нет, не получится. Они безоружны, солдат больше и никто не умеет управлять этой штукой. Можно только просчитать позиции и понять, что шансов нет. Куда их везут? Если верить слухам, которые были среди нордеа, то они попадут в какой-то распределительный лагерь для пленных, где решат что с ними делать дальше. Убить их могли и в тюрьме. Почему прекратились допросы? Люди поумнели? Вряд ли. Они заходят на круг, в ушах сжимается звук, нордеа морщатся. Мы не привыкли летать. В наших землях такая техника не нужна, несколько наших машин использовались только в целях разведки или для помощи тем, кто заблудился в горах. Не настолько велика была наша земля, чтобы передвигаться по небу. Была. Наша. Земля. - Выходим! Пошли, быстро, мать вашу! В колонну по двое! – люди бестолково командовали, выстраивая нас на очередном бетонном поле. Кажется, такими застелена вся их страна или я ничего другого еще не видел? Мы встали с Ойхе в пару, так мне было удобнее контролировать ситуацию, сзади Халь и Илмар, они поймают, если беловолосый начнет падать. Высокий забор, обтянутый проволокой, табличка названия «управление по делам военнопленных, лагерь №2», красный кирпич и снова вооруженная охрана, снова бетонный плац, когда за нами закрылись автоматические ворота. Старший из людей, с тремя нашивками на рукаве, передавал какие-то бумаги подбежавшему, тот расписывался, деловито оглядывал нас. - Да тут половину в медблок надо, дешевле их там было пристрелить! С этим я был согласен абсолютно, даже мог бы сказать, где и как. В Волчьем ущелье. Теперь, после многих дней, моя точка зрения на произошедшее там изменилась. Нужно было стрелять. На поражение, до последнего патрона. Но тут моего мнения никто не спросит. Нас рассчитали на шеренгу, выдернув нескольких в отдельную колонну и тут же, нарушив только что созданную логику, дали команду отвести нас в санитарный блок. Санитарный блок. Если я правильно понимал что-то, то там будет вода, много теплой чистой воды, а может даже и мыло. Я оказался прав. Одно из самых приятных впечатлений плена, это душ с мощной струей воды и жидкое мыло. Сейчас нам плевать было на то, что люди видят нас нагими, видят наши раны, вооруженные стоят в душевой и отсчитывают время, отведенное на помывку. Это все равно, ощущение чистоты стоило такого унижения. Да и что можно рассматривать на наших отощавших за время скитаний и плена телах? Даже Ойхе утратил свою обычную грацию, думая лишь о том, чтобы не задевать сильно жесткой мочалкой раны. Нашу одежду у нас отобрали, выдав мешковатые штаны и рубашки, какие-то шлепанцы без носков. Там, в кармане штанов, у меня остался красивый камень, найденный в горах, оранжевый с сиреневатыми прожилками. Еще с лета, я не знал, зачем его подобрал, думал просверлить отверстие и повесить через шнур на шею. Жаль. Моя судьба рухнула, а я печалился о необычном камешке. Мокрые чистые волосы… Хорошо. Очень хорошо. И волосы Ойхе и Илмара теперь не серовато-пыльные, а снова белые. И вот теперь люди смотрят внимательно. Оценивающе и очень внимательно. - Ты, ты, ты и ты! – человек тыкал нам в грудь пальцем, мне, Ойхе, Сайтару и Тэхану, - вы за мной. На вас направление в медблок. Резкий запах людских лекарств, и везде, тут везде автоматчики. В стеклянный коридор нужно было проходить по одному, потом человек, сидящий за столом, записывал возраст, имя и фамилию. Зачем им это? Имена и возраст. Я старше его в несколько раз, мои пятьдесят восемь лет тут близки к старости. И действительно, человек вписывает цифру и внимательно вглядывается в меня. Я возвращаю ему взгляд. Эйвинд Нерейд, пол мужской, возраст пятьдесят восемь лет. Ойхе Рассин, пол мужской, возраст пятьдесят два года. Снова команда раздеться. Здесь уже врачи и запах лекарств становится тошнотворней, в кабинете еще душно. Женщины. Из четырех, видимо невооруженных тут, человек двое женщин. Мы должны раздеваться перед людскими женщинами? Замешательство среди нордеа, мгновенное и исправленное без людей. Придется раздеться. Не страшно получить удар, а страшно быть скотиной, которую должно бить за упрямство. - Когда получена эта рана? – железным инструментом человек дотронулся до моего бока, где кожа была темна от синяков допроса. - Рану два месяца назад, синяки недавно, – нет смысла скрывать правду. Те же вопросы задали и Ойхе, которого потом увели в другой кабинет. - Вытянуть левую руку! Укол успели сделать мгновенно, раньше, чем я осознал и успел отдернуть локоть, игла уже была воткнута мне вену, и что случилось потом, я так до сих пор не могу вспомнить. Только восстановить реальность по фактам. Пришел в себя я от того, что нечем было дышать, спертый жаркий воздух. И не было боли, которая преследовала меня все предыдущее время, что я провел в плену. Бок не болел. Я лежал на чем-то твердом и мой бок не болел. Тянуло позвоночник, от долгой неподвижности и я сначала потянулся, потом открыл глаза. Нордеа! Сколько их тут! Мои сородичи, в мешковатой серой и темно-синей одежде людей. Большое помещение с кроватями в два яруса и жаркое, без окон. - Эйвинд? – сверху ко мне спрыгнул Халь.- Ты пришел в себя? Когда тебя принесли, мы не знали, что и думать. Ты был как мертвый. Лучше бы я был мертвым. Но на том месте, где была рана, ощущался шов и был прилеплен пластырь, на совесть. Они лечили меня? Зачем? - И Ойхе тоже. Ему промыли рану и зашили ее, теперь лучше. И руку вправили, – Халь уловил мое любопытство и беспокойство. - А мы в распределительном лагере. Отсюда направляют на работы и дело это, как говорят, небыстрое. И, а…- не договорил Халь, бросив фразу на начале и я нетерпеливо поторопил его: - Что «а»? - Лучше бы мы остались в горах. - Значит я принял неверное решение, – плохим командиром я оказался. Очень плохим. – Здесь наши все? - Нет, пока ты спал, забрали Тайнора и Илмара. Двое суток. Присматривались к Ойхе, но у него не сошли синяки. - И подольше бы не сходили. Халь, давай я ущипну тебя за тощую задницу и получу по морде? – этот голос невозможно не узнать. Мне не нравились эти разговоры. О чем они? Я помотал головой, потому что ничего не мог понять и сел на кровати. Сколько же здесь нордеа... - Хэа, Эйде! – я не чаял увидеть моего родича Элмеора, сына кузена отца, но он был тут.- Не могу JUSTIFYfont-size: small;поздравить с этим, но рад видеть тебя живым. - Очень точно сказал, Элме, - я сел на кровати, - рассказывай. Через несколько минут подтянулись и другие нордеа, среди которых я узнал и нескольких Истелин, чей род был очень многочисленным, и поэтому было неудивительно, старых знакомых и приятелей, которых не чаял увидеть. И у каждого была своя история. - Вот так все и закончилось, – это я рассказал о том, что было и что случилось с моим отрядом, - бесславно. - Со многими было хуже, - Миэран, самый старший тут, когда началась война, ему было уже за добрую сотню, - вам еще повезло пока. Стиан не справился. - Стиан сделал все, что мог сделать, - отрезал я, не желая обсуждать руководство, - никто не может управлять горной лавиной. Что тут за порядки? - Да уж, значит, мне придется щупать Халя за задницу, – Ойхе все услышанное не понравилось и поводы опасаться людей еще в одном направлении у него были немалые. Впрочем, как и у любого из нас, чье лицо покажется им достаточно привлекательным. - Щупай лучше Эйвинда, - отмахнулся Халь, - у него кулаки больше. Это отвратительно, родичи. Ответом ему было молчание. Нам нечего ответить на такое. Здесь еще хуже, чем было у Фрегана. Здесь, для охраны, мы просто бессловесные животные. За любое неповиновение - удар. Удар просто потому, что им покажется, что ты недостаточно кротко на них смотришь. Нордеа не умеют так смотреть. И не будут. Шантаж смертью родичей, принуждение и эти «государственные торги», когда появляются другие люди, извне, и отбирают тех, кто будет у них работать. Электронные браслеты с током и ошейники. Унизительные процедуры. Родичи рассказывали и рассказывали, и скоро я знал всю историю нашего горестного положения, узнал с кем и что случилось, и кто погиб, а кто остался жить, вопреки. Но одна история заставила содрогнуться еще больше и случилась она с тем, кого не было здесь, в этом лагере. - Им надо было застрелить его прямо там, сразу после того… Но они забрали Найэри с собой, - продолжал молодой нордеа, имени которого я не знал. - А потом мы только слышали его, но он не слышал нас. Совсем больше не слышал. Они увезли его утром, на черной машине с собой, а нас отправили сюда. Я не знаю, как Найэ Истэ сумел сотворить такое, но он это сделал. Я видел князя, я видел Келлин, я был там, когда он танцевал. Отчаяние... Оно повисло в воздухе после этого жуткого рассказа. Страшно было всем, мужчинам, пережившим войну, и совсем юнцам. Сломать свою собственную суть, своими руками разрушить щиты, чтобы дать уйти израненным сородичам достойно и вытерпеть такое над собой. Никто из нас не был абсолютно уверен в том, что смог бы даже попробовать повторить подобное..., Мы полагали Найэри Истелина летним радостным мотыльком, а он оказался белой птицей с размахом крыльев и гордым милосердным сердцем. Мы молчали несколько часов. Ни у кого не было слов, чтобы обсуждать это. Найэ Истэ. Я вспомнил рыжеватые волосы равнинника, непривычную для горцев линию скул, серебряные глаза и легкую невысокую фигурку танцора, платье, одетое на нем так, что хотелось провести по ткани рукой, его улыбку. По-особенному красивый, необычный мальчик, дарящий чувства так, словно в нем был неиссякаемый источник любви к миру. И сотворивший с собой самое чудовищное, что может сотворить нордеа, ради других. Истелинам было горше других слышать такие новости. Это их родич, гордость рода, на которую делали большие ставки. Им было выгодно, чтобы Найэри ответил на ухаживания брата Альвгейра, они бы укрепили свое влияние в Келлин. Избалованный всеми, любимый ребенок, чьему каждому капризу потакали безусловно. Здесь тоже кормили несоленым рисом и выключали на ночь свет, единственно, воды было вволю, они просто поставили кран и этом зале-камере и можно было умыть лицо, выпить из ладоней воды, пахнущей железом. Вечером, когда все уже улеглись на свои койки, ввалилась охрана, от которой несло вином и перегаром за несколько метров, вооруженные пьяные люди. И мои сородичи притихли, став еще напряженнее. От того, что повисло в воздухе, хотелось кричать – отчаяние, отвращение, нежелание и ненависть, и чувство стыда. Чье? Было не различить – общее. - Эй ты! – автоматчик ухватил за запястье молоденького нордеа с русой косой, - с тобой мы уже знакомы. А что у нас из новеньких есть? Взбунтоваться. Разорвать руками этих тварей и пальцами вынуть кишки каждому из них. Победа на полчаса, пока мы не останемся бездыханными в этих стенах. И никакого урока никому. - Ты пойдешь! Ты мне нравишься…- человек ткнул автоматом прямо в плечо Ойхе, а тот перехватил дуло голыми руками. - А если не пойду? – в его голосе ничего не изменилось, но от нас панику было не скрыть. - Пойдешь, красавец…- Ойхе вскрикнул от боли, схватившись за руку, а всех нас прошило болью от удара электротоком от браслетов с датчиками на наших руках. – могу повторить? Повторять не пришлось, и лишь после того, как Ойхе ушел, Халь бессильно ударил кулаком в стену. +++ Те, кто здесь давно, стараются погасить нашу панику и гнев. Да, через подобное здесь прошли все, мало кто миновал, только кто-то из самых старших или совсем израненных пленников. Старшие – потому что даже нордеа опасаются смотреть им в глаза иногда, куда уж там людям. Наш возраст измеряется по взгляду. Но мне и моему отряду еще далеко до старости, поэтому нам не избежать этой участи. Мерзавцы сделали сопротивление бесполезным, а за отказ одного – страдают все. Ни один нордеа не пойдет на такое, даже при полном согласии сородичей. И цена не стоит того. Неприятно, унизительно, отвратительно. Трудно пережить по одиночке. Но нас здесь много. Тот случай, когда можно разделить чувства сородичей. - Тут труднее всего из-за неизвестности, - мы не спали, потому что я не мог уснуть от беспокойства и ненависти, а все остальные высыпались днем, мучаясь от безделья, - я уже согласен работать на любом заводе. Еще почти три года и все закончится, родичи. Мы все равно уйдем вместе с Келлин. Да, то, что знал каждый из нас, поколениями и веками заложенную истину. Мы умрем без Келлин, а Келлин умрет без нас. Даже высчитан срок, не пророчеством, а мудрецом, жившим за тысячи лет до нас. Откуда-то он все знал наперед. Или в древности связь с Келлин была сильнее, чем сейчас? Она ощущалась даже тут – любой из нас знал, какая погода сейчас в его родной местности. Напряженная, натянутая нить. Только сейчас она не зазвенит, если ее тронуть, отзовется в нас болью. - Три года рабства, - вздохнул кто-то, - и повезет, если попадешь на завод. Это верно. Я вспомнил те слова, что говорил Арген для Ойхе. Никому бы не пожелал угодить туда. Любой другой труд, который можно исполнять достойно, но не чужая похоть. Только не это. И потом нас будут спрашивать, почему мы так поступили с женщинами и детьми? Мужчины уходят последними, потому что они сильнее. Ночь банальных истин. Ойхе не дал даже помочь смыть с себя кровь. Лицо опять все разбито напрочь, одежда окровавлена, но он молча оттолкнул меня и Халя от себя, умываясь под раковиной, открутив кран почти на полную. Молоденький нордеа еще не вернулся. «Эйдрид, его зовут Эйдрид». Он тщательно полоскал волосы и лицо под низким краном, а мы молча смотрели на него. Ненависть можно было потрогать руками, ярость тяжелила наши сердца, а Ойхе хотел убивать. Он готов искать смерти, но не своей. Но ему просто пришлось лечь на свое место, лицом вниз и поднять щиты, защищаясь от нас и от себя. Не думал, что вспомню добром камеру Фрегана, но вспомнил. А Эйдрид пришел к утру и даже не стал умываться, забившись в себе в угол. Кто-то кинул ему второе одеяло. Утром нас научили, чего стоит опасаться - тех, кто приходит выбирать себе частную прислугу. - Их легко отличить, они не смотрят твои бумажки, которые им показывают, а смотрят на тебя, точнее на фотографию. Если что – вызывают. Те, кто ищет на завод или, там, улицу, читают документы и спрашивают, кем ты был до войны. – Да, у людей странные критерии. - Домой отбирают не только молодых, - кто-то еще вступил в беседу, - любых, кто приглянется. Я так и не могу понять их вкусы. - Потому что их нет. В любом случае, опасаться стоит всех, – подвел итог Миэран. Сегодня к нам не вернулось около двадцати нордеа, а я потерял Илмара и Тайнора. Одно утешение, если это, конечно, утешение, кто-то шепнул мне, что их отобрали на завод. Может быть, это и к лучшему. Сфотографировали и меня. Еще раз проверили рану на боку и заставили смотреть куда-то в камеру, в объектив, напомнивший мне оружейное дуло. Я даже не делал специального выражения лица, просто думал о том, с каким бы удовольствием разнес бы этот лагерь и перестрелял людей. Мельком увидел результат на экране – да, достаточно, чтобы точно не попасть в домашние любимцы. Я бы такого точно не взял. В связи с этим я очень опасался за Ойхе, он почти перестал разговаривать, а если что-то и говорил, то каждое слово сочилось ядом. Но фотографировать его пока не водили – синяки на лице не украшают товар, а они у него не сходили. Каждая ночь превращалась в кошмар ожидания очередного нордеа, отобранного охраной для своих омерзительных забав. Отчего-то, им особенно «нравился» Эйдрид, но от юноши пахло отчаянием и тем, я не знал как назвать это чувство, - смирением? Но Ойхе больше не трогали, ему доставалось от охраны и так – любое замечание и нарушение «дисциплины» оборачивалось очередным ударом резиновой дубинкой, и несколько раз я ловил его руку, останавливая ответ и долго смотря ему в глаза. Пока нельзя, саррэ. Не так. Они ниже нас и не надо опускаться до них. Стерпи, кто-то должен уйти последним. Из моего отряда через несколько дней не осталось никого, кроме меня и Ойхе, мы даже не успели попрощаться, только с Халем, который считал, что уходит на свой последний бой. И мы тосковали по ним, расставшись в этой чужой нам земле, которая нас не слышала и не признавала. Год-полтора, мы были вместе, в горах, прикрывая друг друга, убивая, хороня погибших, защищая перевалы и точки, а теперь из теплого зала-камеры нас развели навсегда. Нет, не навсегда, но встретимся мы уже не здесь. А вечером, в привычный уже час, пришли и за мной, но не покупатели, а охранники. Я никогда не был объектом подобного интереса со стороны мужчин. Я не похож на Найэри Истелина – который в легкости подобен девушке и инстинктивно вызывает желание получить его и защищать от неведомо чего. Я не похож на любителя подобных экспериментов, не так хорош собой как Ойхе, чьи белые волосы привлекали внимание многих нордеа, а о людях и говорить было нечего. Никаких достоинств, один среди многих подобных мне нордеа. Но двое людей ткнули дубинками именно в меня. - Ты! Ты пойдешь с нами. Для наглядности намерений – ток в браслеты. И не только мне. То же самое, что было с Ойхе. И как только глухи люди! Его чувствами сейчас можно было вынимать кишки из любого, но они даже не оглянулись. - Давай пойду я, – я вздрогнул, услышав его голос. - Вам же все равно без разницы. - Обойдемся без драм, Ойхе. Мы не дома, – я встал сам, отдернув руку от человека, схватившего меня за запястье. В этой комнате, наверно караулке, отчаянно пахло страданием нордеа, ненавистью и болью. Эйдрида сегодня не было, видимо они пожелали развлекаться со мной одним, и я еще раз вспомнил слова старейшины о том, что почти каждый прошел через это. Ах да, они так долго хотели это получить, а теперь как сорвались с цепи, дорвавшись до нас. Когда то давно, до войны, у нас была информационная сеть, общая, и многие из нордеа не чужды были развлечениям в ней — кинофильмы, музыка, общие беседы. У меня не было своей машинки для выхода в сеть, но у моих родичей был такой планшет, и, бывая у них, я часто пользовался забавной игрушкой. Тыкаешь в экран пальцем и получаешь то, что пожелаешь увидеть. Меня интересовали оружие и техника людей, они часто «выкладывали» разные статьи на эти темы, а у нас смотрели природу, танцы, какие-то фотографии. Они не очень ценили утонченность Истелина, но обсуждали более ярких, но менее талантливых танцоров. Никто бы из нас не позволил бы себе такие слова и мысли по отношению к Найэри и другим, какие были у людей. Многие, конечно, желали бы разное от танцоров, но все фантазии оставались в интиме спальни или личных покоев. И наверно, наши представления разнились с представлениями людей. Многие из них открыто писали такие интимные желания, которые не каждый осмелится открыть даже любовникам. От их предположений о нашей интимной жизни сначала хотелось смеяться, а потом недоумевать. Или наоборот. Люди так были уверены в своей неотразимой привлекательности, что в повелительной форме сообщали миру о том, что сделали бы с объектами своего интереса. Тот же Истелин оказывался для них слишком худым, а пол его казался им неразличимым, из-за традиционного платья, непривычной им одежды. Тогда мы считали, что они просто слепые. Но потом я вспомнил, что они просто-напросто нам чужаки. Никто из них не осмелился бы лично сказать те слова, которыми они так щедро разбрасывались в сети, лично, находясь в равном положении с нордеа. Осмелились только сейчас, когда мы беспомощны и связаны договором с землей Келлин. И теперь я слышал все эти слова своими ушами. Я был выше каждого из охранников на голову и наверняка сильнее, но именно в их руках был пульт от браслетов на руках нордеа. Ток так нравился людям, так, что с его помощью они растерзали нашу белую птицу. Я стиснул зубы накрепко, стараясь не дышать, не вдыхать запах пота и вонь из их ртов, кажется, они гнили заживо изнутри. Я молчал, сглатывая кровь из собственных прокушенных губ. Надо было не отрезать пленным головы, а сажать их на кол, но откуда я мог знать? Мои волосы привлекли их особое внимание, шея болела от резких рывков за косу. Да, плешивая круглоухая тварь, и волосы у нас тоже длиннее! Все это закончилось только поздней ночью. Я не сказал им ни слова, хотя ответы могли вырваться сотни раз. Я стерпел бы удары, но говорить с ними было бесполезно. Еще одна потеха им. Когда я вернулся, стараясь держаться ровно, меня ждал Ойхе, и я издали показал ему кулак, предупреждая, чтобы он даже не раскрывал рта. Дальше было все тоже самое, кран, много воды и химический запах подушки. Ойхе лег рядом и только глубоко вздохнул. Заснуть я так и не смог. Было плохо, гадко и душно, словно из цельного меня выпал какой-то важный кусок. Может так начал действовать договор с землей Келлин? Но слишком рано и мучительно. Альвгейр нам говорил о другом. Значит, я еще не начал умирать. Ойхе только сочувственно косился. А под утро нас всех встревожил чей-то сон, из недавнего прошлого. Дом в начале равнин, перерезанное горло женщины и маленького мальчика, слепой нордеа, моющий нож в садовой колонке, но его сердце уже было мертво и осталось в доме. Днями пошло все своим чередом, мы днем ожидали вызовов, теряли своих иногда десятком и пореже старались травить себя воспоминаниями. - Эйвинд Нерейд! - голос из динамика на этот раз выкликнул мое имя, и я успел только быстро обнять Ойхе, вышел в коридор, сопровождаемый охранниками, которых не удостоил и взглядом. +++ Этого человека я знал, точнее помнил. Его имя - Стейнар Танни, он был послом от людей перед войной и привез им окончательный отказ от князя Альвгейра, но я помнил его не поэтому. Он получил танец с Найэри Истелином. Все потом долго ворчали, что вежливость хозяев - это конечно хорошо, но не до такой степени. Я помнил, как он смотрел на Найэри, и удивился тому, что человек внезапно выбрал меня. Или у него какой-то завод? - Эйвинд Нерейд. Командир горного отряда, пятьдесят восемь лет, есть легкие раны, в стадии заживания. Здоров,– какой-то щенок в синей форме зачитывал мое личное дело, а Танни внимательно рассматривал меня. – Я не уверен, что он подойдет под ваш запрос, господин Танни. Зато я был абсолютно уверен, хотя то, что мое дело все-таки читали, по примете говорило о «хорошем исходе». - Я не спрашивал вашей уверенности. Я попросил подобрать мне кандидатуру с требуемыми качествами. Я сам хочу спросить его. Интересно, какие же качества требовались им от меня? Неужели Танни потребовались наемные убийцы и их стали нанимать из нордеа? - Это нарушает регламент, господин Танни, - пискнул щенок, но Стейнар даже не стал его слушать. - Эйвинд Нерейд? – на всякий случай он решил уточнить мое имя. - Слушаю вас, - отозвался я. - Прекрасное начало, - кивнул Стейнар Танни, - мне нужна личная прислуга. И не надо делать такое удивленное лицо. Это не то, что вы можете предположить, живя в этой тюрьме. А он хорошо информирован, сразу поставив мне подножку. Я мог оценить это. Не зря же такого человека отправили послом к нам. - Я весь внимание, господин Танни, - еще раз подчеркнул я. Спрашивать мне у него было пока нечего. - Управляющий в моем личном поместье. Я знаком с вашим народом и наслышан об ваших управленческих качествах. Из всех списков, что я видел, вы отлично можете подойти на эту должность. - Вам требуется выслеживать врагов на территории поместья и убивать их? Ничего иного в моем бы личном деле не написали. «Управленческие качества» - это теперь так называется? - Если понадобится такое, то приказ вам отдадут и, уверен, что вы справитесь. У вас хороший послужной список. Интересно было наблюдать за человеческим щенком, сравнявшимся цветом лица с бумагой. Кажется, Стейнар Танни нарушил какие-то установленные человеками правила. - И вас так интересует мое согласие? - Меня интересует не только ваше согласие, точнее, оно интересует не очень. Но у вас много вариантов. Я видел сегодня две заявки на публичный дом и одну на дворника. Уверен, вы бы выбрали дворника. На одну из заявок в бордель вы не подходите, там ищут платинового блондина. Знаю я одного платинового блондина. Но это подвох или нет? Мое лицо меня выдало с головой, я совершенно расслабился или устал, перестав прятать эмоции. - Вы кого-то боитесь оставить? – изогнул губы Танни. - Я набираю штат прислуги, и на данный лагерь мне выделено несколько единиц. Кого-то одного вы можете взять, но собрать весь ваш отряд, естественно, будет невозможно. - Моего отряда уже нет. Только Ойхе Рассин. – Во что я ввязался только что, фактически согласившись? - Я наслышан о нем и листал личное дело. Слишком много отметок по дисциплине, – нахмурился Танни. - Я ручаюсь за Ойхе, - сказал я раньше, чем успел подумать. Ручаться за Ойхе мог только его род, и то с трудом, выплачивая виры и регулярно ставя наследника на место. Но мне придется найти нужные слова. - Тогда можно считать, Эйвинд Нерейд, что мы договорились. Приготовьте мне бумаги на Эйвинда Нерейда и Ойхе Рассина, – кивнул Танни мальчишке, который явно имел что возразить. - Но вы разве не будете беседовать с Рассином? И его личное дело оставляет желать лучшего. Нападения на охрану, несоблюдение дисциплины, пререкательства. - Молодой человек, неравнодушие есть жизнь, – с наставительным тоном Танни забрал у щенка бумаги. – Через полчаса я жду перекодировку ошейника, бумаги и печати на этих двух. - Хорошо, господин Танни. - Куда ты нас сдал?! – шипел мне в спину Ойхе, пока нас сопровождали по кабинетам. - Управляющий! У нас даже собственных домов не было. - Прекратить разговор! – охранник оторвался напоследок, от души пихнув Ойхе прикладом в спину. Ошейник очень напоминал те браслеты, что сейчас наконец-то сняли с наших рук. Только он был черной мягкой пластиковой полосой, в которую был запаян чип с беспроводным входом. Если я правильно понял реплики людей, то это для слежки и контроля за нами. Они так опасаются нас теперь? Но ощущать эту вещь на своем горле было унизительно и неприятно. Ойхе сразу же попробовал просунуть под него палец и потянуть, откуда-то раздался пакостный писк, и блондин тут же получил по локтю от охраны, а я снова подумал о том, что наверняка переоценил свои возможности в отношении Ойхе. Но ему было интересно. Хоть что-то новое из чувств и давно я такого не ощущал. Нас повезли в большой черной машине, и из окна я рассматривал город и стриженый затылок водителя. Унылое место Алрис – там почти не было деревьев, только в скверах, а парк я увидел всего один. Дома и серый асфальт. В Келлин дома невысокие и почти все улицы тенисты от кленов и дубов. И там гораздо меньше машин и жителей. Неужели люди могут жить в вертикальной коробке с множеством окон? Любой нордеа болел бы там – слишком много чужой информации и чувств. Мы слушали музыку в машине и почти ничего не понимали из слов в песнях, силясь вычленить их из слишком ярких звуков. Покинули пределы города, съехав с основной трассы и через полчаса, свернув еще раз, мы подъехали к длинному кованому забору, который огораживал дом в глубине и сад. Очень большой дом, выстроенный на берегу реки в месте, где не было соседей. Там нет других нордеа? - Отлично, – Стейнар Танни встретил нас прямо в холле, заставленном коробками и ящиками, только непонятно, к чему это относилось. Вряд ли к нашему с Ойхе прибытию. – Значит так, парни, начинать придется с нуля. Мне нужен здесь порядок. Отвечу сразу на вопрос, почему я не нанял людей. Потому что мне не нужно воровство и лишняя утечка информации, а увы, есть у нас такой недостаток. У вас его точно нету. - Вы уверены? – я не успел остановить Ойхе. - Абсолютно. Прошедшая война показала кто есть кто, – пока обошлось, но я пихнул Ойхе под колено сам. – Из этого особняка нужно сделать жилое помещение, наладить в нем домашний быт. Привести в порядок сад. Вдвоем вы не справитесь, но я подробно изучаю списки пленных, поэтому скоро будет пополнение. Если ты, Эйвинд, - человек сразу обозначил границу, - командовал горным отрядом, то с домом справишься. Насчет тебя, Рассин, я наслышан. Не подставляй своего командира. Сейчас я кратко вам покажу, что и где, и что примерно надо. Дальше ориентируетесь сами. Он точно читал наши личные дела? Ойхе следовало назначить управляющим, а не меня. Он хотя бы вырос в богатом большом доме. Список обязанностей и требований впечатлил, особенно распечатанный на бумаге и выданный нам с Ойхе лично в руки. «Распределите сами». Кажется, у этого человека не совсем в порядке с головой – вручить собственное жилище двум нордеа, которые никогда не вели хозяйство. - Интересная задача, - кивнул мне Ойхе, задумчиво рассматривая кухню, потому что еду и посуду я сразу отчеркнул ему, раз в отряде котлом заведовал он, то и нечего менять этого порядка. – Он задумал отравиться? Я совершенно не знаю, что едят люди. - Наверно то же, что и мы, только с солью. Да, и заказываешь все это ты. Попробуй разобраться в их ценах и товарах. Вопросов было неисчислимое множество, а Танни явно нас взял не для того, чтобы мы спрашивали у него всякую ерунду по нескольку раз в час. Еще мне полагалась собственная комната. Это после двух тюрем. Да, человек очень странный. Для Ойхе и предполагаемых остальных нордеа отводилась большая спальня, в которой даже был собственный электрочайник. Меня не покидало ощущение, что я участвую в каком-то эксперименте. Ибо все то, что я слышал об «общественных военнопленных», так значилось в бумагах, никак не совпадало с тем, что я видел наяву. И, наверняка, остальным могло достаться совершенно иное. Ванна, где нас никто не торопил, не стояли автоматчики, а были полотенца, мыло и, зачем-то бритва, и ножницы. Горячая регулируемая вода. Чистая одежда, не напоминавшая тюремную. Да, это людская одежда, но она была новой и не форменной. Темно-синие штаны из плотной материи, кажется джинсы, и набор верхних рубашек с короткими рукавами. Сегодня, как нам пояснили, можно отдыхать и изучать все, а завтра придется заняться делами вплотную, и я даже не знал, с чего начать. - Как ты думаешь, что они едят в начале дня? – спросил меня Ойхе, когда я остался ночевать не в индивидуальной комнате, а в большой спальне. Мне было уже непривычно спать одному.- Там еще разные вещи, если я верно прочитал. Охране одно, Стейнару Танни другое. Да, мы должны были готовить на всех. - Давай посмотрим, что есть в холодильнике и подумаем завтра, – только сейчас, вытянувшись начисто вымытым телом на удобной кровати, я осознал, как на самом деле вымотался и устал, - наверно будет виднее. А может, мы проснемся, и все это окажется сном. - Или не проснемся, - с какой-то надеждой сказал Ойхе. Он тоже не верил во все, случившееся с нами сегодня. Нордеа редко видят сны, а еще реже снятся дурные сны. Но здесь все как не в Келлин, другие ощущения, другая вода, даже ощущается другим земное притяжение и, поэтому, сны здесь снились тоже. Я не мог позволить себе горевать о том, что произошло в тюрьме с нами, но где-то совсем глубоко это оказалось скрыто и ждало только своего часа. Я словно еще раз наяву слышал все их слова и ощущал прикосновения, когда чужие жирные пальцы хватали меня за волосы, наматывали на запястье косу и тянули ее вверх. Я ощущал ту самую боль в шее, словно я был в той караулке, а прикосновение к собственным волосам было неприятным, как к опоганенной любимой вещи. Ойхе спал, наверно мои щиты были еще сильны и он ничего не услышал, но я был уверен, его мучает подобное. Я встал, после того, как долго лежал, думая о том, что следует делать дальше и, наконец, все для себя решил. Эти ножницы в ванной наверно неспроста. Они слишком большие для того, чтобы остричь ногти, но вчера мы справились ими вполне. Сегодня же они нужны будут для другого. Я взвесил волосы на руке, как будто пытаясь запомнить их тактильно, скрутил косу в жгут на затылке и отрезал его ножницами. Остается только откромсать то, что осталось, приводя в какой-то разумный порядок. Оголенная шея и затылок. - Ты в своем уме?! Эйде! Что же ты…- Я не заметил как подошел Ойхе, а он не успел договорить, как я вручил ножницы ему, переступив через ворох черных волос на кафеле пола. - Сможешь сделать ровней? – он взял ножницы как змею, но не сказал мне ничего, кроме: - Повернись. ++++ Я бы не стал это есть, на тарелке красиво, но такой непривычный набор продуктов. Хотя, Стейнар Танни это заказал, в исполнении Ойхе. - Я бы тоже не рискнул, - блондин с сомнением рассматривал свое творение. – Слишком жирно для утра. Яйца, мясо, картофель… Да, таким завтраком можно наесться вволю на весь день. Ну что, рискнем? Я сам принес поднос Танни, все внутри протестовало против того, что я делаю. Я был воином, мой отец воином, дед шаманом, а я ношу еду человеку! Сдержать свое бешенство и не швырнуть подносом в стену! И человек не должен ничего увидеть. Говорят, одно из удовольствий победы – это бессилие побежденного. Не будет. - Спасибо. – Стейнар Танни даже не оторвался от монитора, правда, коротко посмотрел на мою голову. Тем лучше. Может и не распробует. По мне было омерзительно солоно и жирно. Поднос он принес сам на кухню, поставил на стол, я услышал, как напрягся Ойхе. - Спасибо. В следующий раз меньше соли, пожалуйста. А так неплохо. Дешево отделались. Но с солью будет сложно. Как мы сможем определить? - Нужен человек для опытов, – попытался пошутить Ойхе, - если не сдохнет через неделю, то значит научимся. Охрана оказалась менее вежливой, чем хозяин дома. Здоровенный бритый человек принес миски с рагу обратно. - Вы сами это дерьмо пробовали? Собаки жрать не будут! Нахер вас сюда взяли, зверье чертово! - Не нравится, не жри. – Ойхе выключил чайник, повернулся к негодующему человеку, - твоему хозяину понравилось. Еще вопросы? Я решил промолчать. Если понадобится, вмешаюсь. Но нам надо установить линию своего поведения тут и пресмыкаться мы не собирались. Делать нужно то, что положено, и единственный, кто нам отдает команды – Стейнар Танни. - Ты понимаешь, что я с тобой сделаю, детка? – Ойхе был раза в два старше человека, но на «детку» всего лишь скривил губы. – Ты себе представляешь? - Не думаю, что ты меня чем-то удивишь. – Ойхе повернулся спиной к человеку, продолжив резать яблоки. – Компот наливать? Пока победа за нами, если доблестный «шкаф» не нажалуется своему владельцу. Только потом Стейнар Танни скажет мне, чтобы мы не портили отношений с охраной, и рано или поздно они наладятся. В доме за день я тоже много успел сделать, убрать ящики из холла в комнаты, показавшиеся мне кладовыми. Если ящики не разобрали сразу, значит не очень-то они и нужны, и кое-что поправил в саду. На улице мне нравилось больше. Здесь совершенно не обвязывали деревья на зиму от зайцев, а кусты малины почти упали на землю. Эта работа больше успокаивала и отвлекала, чем вытирать пыль с зеркал в доме. Стейнар Танни оценил нашу работу вечером, снова сказав «спасибо» за ужин, выдав мне какую-то денежную карточку и пароль к «торговому терминалу», сказал, чтобы мы заказали все, что нужно и ему, и нам. Удивительно – человек спокойно ночевал в доме с двумя нордеа сомнительной среди людей репутации, которые имели доступ к ножам, и еще выдал им план дома. Или он настолько был уверен в нашей безупречности, один раз побывав в Келлин? Ничего лишнего мы заказывать не стали. Одежду для дома и улицы, для работы в саду, запас крупы и нежирного мяса для нас, а остальное все было общими расходами Танни. Не понимаю, кто больше удивлял друг друга, мы Стейнара Танни или он нас. Он умудрялся сунуться на кухню и спросить, почему мы не едим сами то, что готовим ему. И когда до него дошло, что мы просто не нуждаемся в свинине с самого утра, он молча вышел из кухни. Я догадывался, что не всем пленным в Алрис так свезло, как свезло нам с Ойхе. Мы особенно не перетруждались, хотя работы было много, спали в чистой кровати почти десять часов подряд, мылись в свое удовольствие и грызли десятками яблоки из сада Танни. - Вот, – Стейнар Танни зашел в дом на шаг впереди трех изможденных нордеа, - я говорил, что привезу еще. Командуй. Танни не отличается многословностью. В это короткое «командуй» вложен приказ, который надо исполнить – устроить всех в доме, дать помыться, накормить, отоспаться и найти работу всем. Все-таки, тут не госпиталь. Своим объяснить все проще, я проводил их в душевую, выдал белье, а сам отправился к Ойхе. -Мы похожи сейчас на сытых крыс, - нахмурился он, ставя воды в чайнике побольше и заваривая крупу на пятерых, - и мне стыдно. Сейчас будет стыдно перед ними. - Да, если бы мы попали в публичный дом, нам бы не было так стыдно, Ойхе, – не знаю, уловил ли он иронию в моем голосе. – Закажи на завтра побольше еды. Я понимал, о чем он говорит, и где-то у меня тоже было такое чувство. Всем нашим сейчас несладко на чужбине, а мы относительно хорошо живем для неволи. И, наверно, они могут нас справедливо упрекнуть. И им, и нам очевидно, что никто из нас не выбирал. Может этого разговора и не будет. Из троих я знал двух - Регина и Таграна. О Гейрриде только слышал, потому что род его был очень известным. И именно он меня спросил первым, но не то, что я ждал. - Почему ты остриг волосы? – Ойхе молча расставлял перед ними посуду и разливал горячий чай, поставил печеные полосы хлеба. - Мне был сон об этом, – достаточное объяснение для нордеа, а для потомка шамана и вовсе верное. - Это все равно плен, - вздохнул Регин, после того, как все выслушали мой рассказ о правах и обязанностях в доме Стейнара Танни. – Я работал два месяца в городском отоплении. Их главный избавился от меня по некоторым причинам. И там умирают очень быстро, когда нас запирали на ночь в котельной. Причины можно было не озвучивать. Достаточно посмотреть на Регина, чтобы понять о чем идет речь. Мало кто будет думать о работе из людей, рядом с таким рыжим, как медь, нордеа. - Мы будем открывать тебе окно в спальне, – сказал Ойхе, уже машинально забирая у всех посуду и ставя ее в специальную машинку для мытья. Тоже новое для нас. Гейррид молчал. Во время войны он тоже был начальником, одного из крыльев армии Альвгейра и нам обоим нужно сделать так, чтобы мы понимали друг друга с полуслова. - Вы почти месяц тут? - Да, - на этот раз откликнулся Ойхе, - уже зима. Завтра пойдем расчищать снег. - Ты можешь сделать так, как я тебе сказал? – Стейнар Танни, наконец-то, был со мной не согласен и изволил оценить нашу работу. Я нашел трещину в стене гаража, в подвале, земля мерзлая и к весне она может увеличиться. Стоит заделать ее сейчас. Но хозяин дома думал как-то по-иному. Иногда мне казалось, что просто люди с его положением обязаны покупать такие дома, а что делать с ними – не знают. - Могу, – я кивнул головой, - но весной будет истрачено много денег. Вдвое больше. - Что ты так разоряешься? – видимо он не хотел шума ремонта в доме. - Это твои деньги? - Нет. Но вы назначили меня управляющим. И я вижу, что нужно сделать так. Он только хлопнул дверью. Значит, ремонт будет сейчас. Впятером, как ни странно, работать оказалось сложнее. То, что хозяин дома назначил меня главным, никак не убеждало Гейррида, привыкшего к высшему положению с детства, но, признаться, в таком большом хозяйстве он понимал гораздо лучше меня. Здесь все по-другому, но мы должны все равно быть вместе, и это нам пока удавалось. Никому и в голову не приходило меряться тем, что он сделал за день. А скоро нас стало еще больше. Девять, почти предел, как объяснил мне Танни, отдавая копии документов. Я был удивлен, что он доверил мне копии наших личных дел, они хранились в нашей общей спальне, но никто не пожелал их читать. Частный «владелец», так отвратительно звучало это слово, может получить только десять военнопленных, как бы богат он не был. Для такого дома было достаточно и пятерых, но все были искренне рады сородичам, которые приходили к нам после государственных работ. Я часто задумывался о таком странном поведении Стейнара Танни. Он не очень похож на тех людей, которых я знал или читал о них, – не живет в тесной коробке, не принимает гостей часто, предпочитает уединение и почти не появляется в доме, даже в те дни, когда ему не нужно ехать в город, он остается в своих комнатах и почти ни с кем не пересекается. А самое любимое его место в доме – зимняя оранжерея. И еще – в доме не задерживались женщины. Если перевести его возраст на наш – то он должен был быть давно женат. Впрочем, как и я, и много других из нас. Из нас девятерых только четверо потеряли своих детей и женщин. А женщины Стейнара Танни оставались в доме ровно на одну ночь и, не завтракая, исчезали, навсегда. Он не относится к нам свысока и кажется, не читает статьи «про животных». С его стороны было опрометчиво доверить мне планшет с доступом в сеть. Кроме разных нужных заказов я читал новости в газетах. Этой штукой оказалось неожиданно удобно пользоваться. От того, что в газетах людей писали про нордеа – плакать или смеяться? Несмотря на то, что мы превосходим их умом, умениями и долгой жизнь, но не численностью – они мнят себя превосходящими. «Полуразумные животные», «ледяные статуи» - это все о нас. Ойхе только смеялся, говоря, что это нам на пользу. Пусть так и думают дальше. - Они не задумаются, даже когда произойдет то, что должно было произойти. Они даже не уловят связи. – Ингилейв отложил планшет на стол. – Никто и не будет разбираться. - Ну почему? – Ойхе нажал на экран снова, - создадут, как это называется, «комиссию». Досужие разговоры мне быстро надоедали и я уходил работать. Если работать – то все переносится гораздо легче. Чистить снег и не думать, сгребать листья, жечь их и не думать, или просто уйти к реке, когда есть свободная минута. Оказывается, прошел почти год, мы поняли это, когда загрузили большую часть урожая яблок в подвал, рассовав их по ящикам и завернув каждое в прозрачную, почти стеклянную бумагу. Именно там, укладывая очередной ящик, я понял, что почти свыкся с пленом, и это огорчило меня. Значит, я слаб и дело во мне, во всех нас. Но долго расстраиваться по этому поводу нам не дал опять же Стейнар Танни, когда привез, наконец-то, десятого нордеа в дом. +++ Изменившийся фон эмоций все почувствовали еще до того, как десятого нашего сородича привели в дом. Только остановилась машина у подъезда и охранники, с которыми мы уже наладили мирные отношения, проверяли машину, а в доме, как сквозняком – потянуто тоской и одиночеством. Кому-то из нас плохо настолько, что он не в состоянии удержать щиты, но кто это мог быть, мы еще не догадались. Водитель Стейнара Танни, как раз того типа человек, какой Ойхе описывал в своих статьях, пихнул ко мне нордеа, со скованными руками и низко опущенной головой. У меня сжало виски от близости чужих не скрытых чувств. Передал ключ и документы: - Шеф сказал, привести в порядок, под твою ответственность. Ну под чью же еще? Я не ответил ничего водителю, лишь забрал у него необходимое. Разговаривать с этим человеком не о чем, даже со вторым сменным начальником охраны у нас было гораздо больше общих тем для бесед. Нордеа так и стоял, не двигаясь, и очень боялся нас. Найэри Истелин. Я не успел поднять свои щиты, когда сердце дрогнуло от жалости – первого чувства, которое вызвало у меня его состояние. Довести нордеа до такого непотребного вида! Как это возможно?! Спутанные грязные волосы, от развернутой прямой фигурки сейчас не было ничего – опущенные плечи, склоненная голова, словно он хотел спрятаться ото всех, неопрятный запущенный вид, грязная одежда. И страх. Он должен был увидеть, что находится среди сородичей, но боялся нас. А мои нордеа уже собрались в прихожем зале, молча, не зная, что делать. Он стоял, не двигаясь и не поднимая глаз на нас. Страх и тоска, он не услышал нас, ободрения, которое мы пытались послать для него. И те слухи, которые мы слышали о Найэри, попавшем в плен, начинали оказываться страшной правдой. Вот что с ним делать? Вымыть сначала или накормить? Важным оказалось и то, и другое. Найэри всегда был тонкокостным, но сейчас он был изможденным. И грязным до ужаса. Где нашел его Стейнар Танни? И почему забрал себе? Первым очнулся от молчания Ойхе. - Наливай пока ванну, а я согрею молоко. – И я подчинился этому. Даже когда я разомкнул наручники Найэри, он оставил руки в точно таком же положении, словно и не заметил этого. Наверно не заметил, он не смотрел ни на кого из нас, хотя Инглилейва и Гейррида должен был знать лично. Но он не узнавал или не хотел, или не мог. Я не стал сейчас смотреть его бумаги, попросил отнести их ко мне, вечером займусь, сейчас нам круто не до этого. Кого-то отправить искать нужный комплект одежды, кого-то просто работать. - Тебе помочь с ним? – спросил меня Регин и я согласился. Наверно помочь, может на двоих нам легче будет это вынести? У Найэри не оказалось на теле никакой другой одежды, кроме этой грязной робы, кое-где со следами крови и мы, видавшие тюрьму людей, содрогнулись от того, что прочли на этом тощем теле юноши, прожившего только половину нашей жизни. Он был покорен, казалось, ему все равно, что с ним делают. - Пойдем, Най, – я разговаривал с ним, как с ребенком, - Ну, или тебе помочь? Его пришлось перехватить за талию и усадить в ванну, но мы услышали отголосок боли. Физической боли. Душевную он и не скрывал. Но под струей воды, льющейся из крана, он быстро собрался в компактный комок, подтянув к себе ноги и обхватив их руками, крест-накрест, представив нам созерцать спину, покрытую синяками и кровоподтеками. Его сильно избили и кажется, совсем недавно. Синяки были почти везде – на плечах, руках, спине, а на запястьях явные следы от сильного захвата пальцев. Регин вдруг что-то усмотрел в спутанных волосах, потерявших свой цвет от грязи, и нырнул в них пальцами, в руке у него оказалась скомканная крохотная бумажка. «Маскировка. Для него лучше», вот что было написано на бумажке нашими буквами. Послание от тех, кто был рядом с Найэри до сегодняшнего дня. Может быть и лучше, но судя по тому, что мы увидели - это не особенно помогло. И в доме Танни это ему не понадобится. Удивительно, но сосредоточившись на падающей на спину воде, Найэри успокаивался, как будто засыпал. А наши головы отпускала боль и мы не заметили, как пришел Ойхе, сжимая в руках кружку с горячим молоком и медом. - Наверно, пока не надо, - я шепнул другу, боясь вспугнуть затишье. Ойхе только вздохнул, рассматривая мокрую тощую спину. Промыть волосы понадобилось несколько раз, чтобы показался их истинный цвет и они начали скользить между пальцами. Надо же, в той, прошлой жизни, только в приятных мыслях я мог подумать о том, чтобы прикоснуться к Найэри Истелину или увидеть его обнаженным, а теперь его тело и разум были беззащитны перед любым. Но пользоваться могли только люди. Слишком красноречивы следы на теле. Еще был шрам, который кто-то оставил о себе на память на его лице – прямо от угла губ, уходящий к горлу. Шрам был залечен, но все равно виден белой полосой на нежном лице. У Найэри и тогда было отличное от остальных нордеа лицо – с более подвижной мимикой и открытое всем, не выделенное резкими обычными скулами, с очень светлой кожей. Но он был совсем молод и тогда, и сейчас. Скулы обозначились резче, а смотрел он сквозь нас. Нужно было быть очень аккуратным, чтобы не задеть синяков и следов от ударов, которые наверняка болели, но тело было очень грязным, а руки в ссадинах, мозолях, под ногтями была земля. И хорошо, что Регин предложил свою помощь, одному бы тяжелее. То, что получилось в итоге, было более похоже на нордеа. В чистой одежде и с мягкими волосами. Осталось только накормить и расчесать. Не стоило нам расслабляться. Стоило только дать руку Найэри, чтобы помочь ему выйти из ванной комнаты, ибо он не решался сделать и шага, как он замер, дрожа, и приступ паники ударил по нервам так, что я ощутил собственную кровь, текущую из носа. Найэри же прижался к стене, тяжело дыша и с ужасом смотря на нас. Чем мы могли его испугать так?! Что-то мелькнуло в чужих чувствах – страх, ужас перед чем-то совершившимся, жуткая боль и осознание собственного унижения и бессилия. Если так отчетливо слышали это мы, то как же плохо было Найэри? Мы просили его успокоиться, звали и голосом, и чувствами, обещая защиту и силу, но он был абсолютно глух. Я вспомнил все то, что слышал о Найэ Истэ в тюрьме. Он сломал собственные щиты, чтобы подавить свою боль и увести приговоренных сородичей от их боли. Никому это было не под силу, но он совершил, а то, что осталось – было перед нами сейчас. А потом его пытали. Теперь он зовет, чувствует, ищет, плачет, но не слышит никого из нас совсем, сломав и перепутав все в своем разуме безвозвратно. Сколько он в плену? Год, чуть меньше? Каждый день с ним так?! Я набросил на Найэри большое полотенце, прижав мальчишку к себе и вытирая краем полотенца собственную кровь. Найэри дрожал у меня в руках, почему-то стоя на носках ступней. Да, он теперь боится ходить. И эти слова оказались правдой. - Отдай. Он испугался тебя, – Ойхе выразительно посмотрел на мою голову. Ах да, я забыл совсем. Короткие волосы. Я привык к ним и даже стал находить определенное удобство в этом, тщательно скрывая это от сородичей, которые с трудом молчали об нарушении правил. Ойхе перехватил у меня Ная, и мне пришлось удивиться еще раз за этот день, услышав в голосе блондина воркующие ласковые нотки, так успокаивают, кажется, детей. И подействовало, Найэри действительно успокаивался. - Вот умница, пойдем,- Наю, и нам, обернувшись и подмигнув, - восемь племянников, парни! Найэри Истелин смотрел сквозь тарелку с кашей, а мы смотрели на него. Он почти беспомощен и забыл обо всем на свете, кроме того, что случилось с ним в госпитале. Ложка лежала прямо перед ним, но он не коснулся ее и пальцами и был не голоден. Это очень плохой признак для нордеа. Если тело хочет жить – оно ищет способы жить. Найэри жить не хотел. Даже нам он уже «сказал» об этом не раз. Он жалел, что не ушел со своими, а поломанные щиты превращали каждую минуту жизни в новую пытку. Нам не удалось уговорить его даже выпить молоко. Он сжал руками теплую кружку и смотрел куда-то вдаль, сквозь нас. Все, что мы слышали – это его боль. Наша живая легенда, наш Найэри Истелин, белая птица – теперь всего лишь осязаемый призрак. Помочь ему было нельзя – мы знали только о нескольких в нашей истории подобных случаев, и все они были трагедиями из-за любви, и во всех случаях семья делала «милосердный уход» для того, чья душа была сломана. То, что творилось с Найэри, было похожим на те легенды, но гораздо тяжелее. Он умирает медленно, у нас на глазах, возможно, что он может выдержать весь отведенный нам срок, но стоило ли его так мучить? Я потрогал его волосы, уже почти сухие, значит, можно расчесать. Такие же, как и были в той, прошлой, жизни, мягкие, вьющиеся русые с рыжиной волосы. Нужно увести его от остальных, слишком велико напряжение на кухне, голова болит абсолютно у всех, и как мы будем ночевать эту ночь – я не знал, равно и то, что стало с теми нордеа, с которыми Истелин был еще вчера. Еще почти не наступил вечер, а я чудовищно устал, хотелось запереть дверь в своей комнате, чтобы не слышать никого и уснуть мертвым сном, часов на десять. И чтобы не болела голова. Но такой роскоши я позволить себе не мог. Свободная комната рядом, в конце коридора, вряд ли Танни будет ругаться, что я пока размещу в ней Найэри. Приедет, даст указания и, возможно, разъяснения. Но наверно и мне стоит объяснить ему, что к чему. Не стоит человеку обольщаться одним лишь танцем с Найэ Истэ. Я отошел подальше, потому что стоять рядом с Найэри было невыносимо. Я чувствовал малейшую его эмоцию, еще и окрашенную физической болью. Хотелось закончить побыстрее и остаться хотя бы на минуту одному, но расчесывать надо было аккуратно – пряди сильно спутаны, а добавить ему еще боли я не мог. А вот и Танни. Он быстр, сегодня приехал раньше, чем обычно, да и еще почтил нашу зону своим присутствием. Все ли в порядке? Он не смотрит на меня, только на Найэри. Значит, я прав. Вот только человек заблуждается. Я собрал волосы Ная в ровный «хвост», закрепил их резинкой, чтобы выглядело аккуратно, и только тогда повернулся к человеку. - Нет, не все в порядке. Ты спросил, я ответил. Такое выражение досады на лице человека мне даже нравилось. Их почему-то никогда не устраивают прямые ответы на вопросы. Нужно много лишних слов. Но человек решил не связываться, на этот раз. - Ты закончил тут? – Танни не хочет говорить про Найэри, но это единственное, что его сейчас на самом деле интересует. На несколько минут Ная можно оставить тут, я закрыл дверь, а мальчишка даже не заметил этого. - Ну, так будь добр, поясни мне, что в не порядке? – человеку трудно разговаривать с нами, красноречивый вздох. Хорошо, придется пояснять. Любой бы сородич понял с полуслова, но… - Все не в порядке, зачем вы его привезли? Он болен. Где-то я опять ошибся, и Стейнар Танни не только не понял меня, но изумился, словно я не сказал ему очевидного. Еще обмен любезностями. Он действительно не видит разницы между раной от оружия и душевной болезнью. Для него та рана Ойхе и раны Найэри равны. А это открытие для меня. - Болен, значит, будешь лечить! Завтра мне нужен отчет об его состоянии и список необходимого. Я закрыл глаза, потому что усталость валила меня с ног, и этот разговор некстати, и Истелин за дверью, которому плохо с сердцем. Нужно быть спокойным и твердым и делать свое дело, как должно сейчас его делать. За дверью – один, а за второй – восемь. Восемь тех, кому надо вытерпеть срок и уйти вместе с Келлин. Спокойно, Эйвинд Нерейд. - Хорошо. Убейте его, – я сам сказал это. То, что хотел сказать. Я хотел теперь смерти для Найэ Истэ. Меня самого как будто било током. - Пулей в голову, – что за вопросы задает человек? Он же умеет держать в руках оружие. Я знаю, кто готовил вашу победу, Стейнар Танни. Отлично знаю, - Или дайте мне. Так я и думал. Жалость, какое-то подобие влюбленности. Ты думаешь, он никому из нас не нравится, а человек? Но у вас другое понятие о жалости. Вы заставляете умирающих мучиться и истекать кровью до конца, а потом зовете своих шаманов, когда те, кому надо было помочь уйти – мертвы. Я объясняю тебе все, что случилось, почти всю тайну выдал, а ты все равно меня не понимаешь, человек. Ты не понимаешь, что мы связаны друг с другом, что Найэ тянет в пропасть остальных, что он сильнее нас. Если он тогда умел передать свои чувства и никто не мог закрыться, то теперь его нельзя заставить остановиться. Нас можно было бы не убивать оружием, если бы люди знали тайну Найэри. Но человек не может понять всего этого и признает поражение, хоть и не сдается. Удивляется – смогу ли я убить сам Найэри. Смогу. Но он не должен умирать так. Но человек все равно не верит, ставит условия и заставляет нас жить дальше. Да, нас, а не только его. Хорошо. Теперь решит только он, если поймет. Но, возможно, он не так безнадежен, как остальные. А я возвращаюсь к Наю. Каждый из нас должен делать то, что должен… Конец истории… То, что случилось дальше, вы можете узнать, прочитав «Последний Танец Найэри».