Привет, дорогие читатели! Возможно, вы здесь, потому что эта работа давно пылилась у вас в сборнике; потому что я нахожусь у вас в избранных авторах; потому что она просто появилась при поиске работ по вкусу, — и я рада приветствовать вас, откуда бы вы не пришли. Я переделала эту работу полностью. Изменила описание (если читали версию прошлую, то буду рада комментариям по поводу того, насколько вам понравились изменения); изменила некоторые сцены и логическую цепочку, но смысл и суть оставила всю ту же. Поэтому бегом читать! И не забудьте оценить работу — мне будет приятно, если вы не будете игнорировать и делиться своим мнением. Поверьте, для Автора даже один единственный отзыв может стать причиной, по которой он будет находить в себе силы и писать. Спасибо за внимание. Искренне ваша, Amy Grace.
*** Сегодня было по-особенному скучно. Это был один из многих однообразных дней в жизни Кагоме после того, как они уничтожили Камень Душ. Каждый раз она находила занятия для себя: то травы пойдет собирать, то бабушке Каэдэ поможет по хозяйству, то вылезшего-из-табакерки демона запечатает, — и дни пролетали быстро, даже глазом не успевала моргнуть, как наступал вечер. Из-за этого вовсе не замечала, как одиноко и тоскливо становится, когда дел совершенно не остается. Кагоме лежала на деревянном полу, смотря в потолок и периодически тяжело вздыхая — она чувствовала себя потерянной. Ей нечем было заняться с самого утра: вместо бабушки обнаружила пустой дом и записку, что та отправилась навесить внучку давней подруги, а остальным деревенским помогать просто не с чем — Хигураши для них была жрицей, у которой они просили помощи только с демоническими делами, на большее и словом не молвили. Если бы знала заранее, что так будет, то лучше бы отправилась с Инуяшей и Мироку истреблять демона, на которого вчера жаловались проезжающие мимо путники, — но момент был упущен. Они ушли без нее, а нагнать их не было никакой возможности. Куда ей до скорости Инуяши и Кирары. Теперь «обычный и ничем не примечательный день» застрял костью в горле и казался невыносимым. Каждая минута длилась вечность, отчего хотелось не просто взвыть, а кататься с криком по полу, и от столь забавной мысли усмешка коснулась губ. Сейчас она бы не отказалась от современной техники, чтобы с помощью нее убить время на несколько часов, жаль, что колодец полностью закрыл проход в ее мир — в такие моменты особенно хочется притянуть оттуда телевизор, телефон или даже обычную игрушку. Настольную, к примеру. Было бы интересно научить играть Инуяшу в Монополию, или в какие-нибудь карточные игры. Она бы с легкостью хоть где-то уделывала его самодовольную морду и накидала с десяток поражений, а то в последнее время он никак не дает ей выиграть: будь то кулачная «камень-ножницы-бумага», будь то валяние дурака и бой соломенными подушками. Особенно учитывая страсть ее полудемона постоянно одерживать победу. Задала бы она ему жару! Может, самой карты нарисовать? Хоть какое-то будет занятие. Был, конечно, еще вариант: найти Шиппо, занимающимся близняшками, и провести время с ними, но все же —это были дети, а с детьми у Кагоме были всегда напряженные отношения. Она любила их, да, но общаться с ними совсем не умела: они слишком наивны, ранимы и искренни, требуют внимания, чересчур активно себя ведут и утомляют за считанные мгновения. Смотря на Санго, которая заботится о новорожденном ребенке и которая выглядит ужасно уставшей и разбитой, становилось не по себе. Тем не менее, она счастлива, — пронеслось в голове. И этого было достаточно. Кагоме тоже была счастлива. Инуяша всегда оставался рядом после того, как колодец закрылся. Он заботился о ней, помогал привыкнуть к этому миру, терпеливо учил завязывать кимоно, не позволял перетруждаться и всегда спрашивал, как она, — от этого постоянно теплело и быстро билось сердце, щеки наливались жаром, а душа уходила в пятки. Ее милый и глупый полудемон открылся с совершенно новой стороны. Это было в первое время очень необычно и странно. Инуяша по-прежнему ругается и в недовольстве выражается не самыми лестными словами, стоит Кагоме забыться и выйти из дома босиком, отчего потом может слечь с жаром на несколько дней, и постоянно поднимает ее на руки, прижимая к себе и грея ледяные ступни своей горячей ладонью; когда холодает, а она совсем не надевает накидку, из-за чего потом болит горло и закладывает нос, и всегда стягивает с себя хаори, укутывая ее в несколько оборотов и прижимая к своему боку за талию, позволяя холодному носу уткнуться в свою шею. Сердце забилось чаще от одних только воспоминаний. Его руки сильные, горячие и одновременно нежные, когда он притягивает к себе. Кагоме чувствует себя защищенной от всего на свете, находясь в его объятиях, однако никак не может успокоить собственное тело, по которому проносились мурашки, накатывала дрожь и слабость. Кто бы знал, что Инуяша может быть таким. От него и раньше учащенно билось сердце, жар нападал на щеки, а душа дрожала где-то между грудью, но сейчас от него подкашивались ноги, тянуло между ног и сбивалось дыхание. Именно это сбивало с толку. Кагоме, в силу своей неопытности, испытывала небольшой страх перед мыслью о близости. Ее страшило, что она могла сделать что-то не так и потерять все, что сейчас между ними происходит; страшило, что она с трепетом ждет, когда теплая рука поднимется выше талии и опустится на грудь. Какие бы это были ощущения? — и это каждый раз заставляло нерешительно замирать и думать о том, как она этого хочет и как вместе с тем этого боится. Какая глупость. Она сама себе придумывает проблемы и ничего не может с этим поделать. Сплошная чертовщина, — усмехнулась про себя. За неимением никаких дел в голову лезет все подряд, из-за чего потом на смену мыслям придет боль, а с ней возиться уж тем более не хотелось. Инуяша не спешил. Он был осторожен, заботлив и не настойчив, а поэтому ни к чему угнетать себя думами. В конце концов, они ни разу не говорили об интиме, отчего, сам того не зная, он давал Кагоме не только время, но и с каждым разом увеличивал решительность. Поэтому, оставив в голове эту тему на другой раз, сосредоточила взгляд на темном деревянном потолке, замечая в углу небольшую паутину. Даже если бы хотела, то не смогла убрать — слишком высоко для ее роста; и перевела взор на окно, скудно освещающее помещение через плотные занавески. Узнал бы Инуяша, что она лежит на голом полу, когда футон совсем рядом — плевался бы ядом, ей богу. Будет ему. Кажется, какие-то вещи из современности у нее все-таки остались, — вдруг вспомнилось ей. Буквально неделю назад Инуяша откапал откуда-то старый рюкзак, который был успешно забыт из-за дел. Где он его нашел было непонятно: весь пыльный, местами порванный, но все еще целый и навевающий воспоминания о прошлых приключениях. Вот и занятие, — радостно промелькнуло в голове. Быстро поднявшись, слегка поежилась от того, насколько прохладным был пол — место, на котором она лежала, нагрелось от ее тела, но вот дальше ногам стало холодно, отчего слегка вздрогнула, но прошла дальше. Кажется, она засунула рюкзак за тумбу, чтобы не мешал, — и действительно, он лежал ровно там, где и был оставлен. Вытянув его из угла, нерешительно присела рядом, не зная, с какого места подступиться. С одной стороны хотелось сразу раскрыть его и вывернуть наизнанку, а с другой — черт знает, что там внутри. Вымывать пол до вечера не хотелось от какой-нибудь противной гадости, да и если это будет, в добавок ко всему, еще и отвратительно пахнуть? Скривившись от собственных мыслей, вздохнула, успокаивая себя. Рюкзак был закрыт и вряд ли в нем могло быть что-то отвратительней плесени. К тому же, ничего не будет, если она приоткроет и посмотрит, что внутри. Если все нормально и там нет ничего из того, что было надумано, то выпотрошить его можно и здесь. Только одним глазком, — уверила себя Кагоме, потянувшись к заржавевшей от времени молнией. Дернув на пробу пару раз, нахмурилась. Собачка не хотела поддаваться ни в какую сторону, оттого, притянув рюкзак чуть ближе, принялась расстегивать более упорно. От усердия почти забыла, в каком состоянии вещь и что вообще находится внутри, поэтому, когда молния поддалась, с восторгом сунула руку, сразу же задевая паутину — и тут же резко отдернула ее на себя, замечая красовавшегося на ладони огромного паука. Завизжав на весь дом, Кагоме вскочила на ноги, принявшись трясти руками, отряхивать одежды и крутиться на месте, в панике почти скидывая с себя хакамы и рубаху. Кричала и металась она до тех пор, пока на деревянному полу не увидела того самого паука, в сумасшествии убегающего в сторону окна. Сердце буквально выпрыгивало изнутри, а вздох облегчения непроизвольно вырвался из груди, — как же давно она не пугалась всякой дряни. К черту. Этот рюкзак она точно не будет выворачивать дома. Схватив его двумя пальчиками за тканевую грязную ручку и отведя на расстояние в сторону, стремительно помчалась на выход. Свет от солнца сразу ударил в глаза, отчего она сначала зажмурилась и только после осмотрелась, замечая неподалёку несколько деревенских, занятых своими делами. Как и всегда: тихо и спокойно, — это радует. Не собираясь привлекать внимание своим занятием, Кагоме пошла по тропинке вперед, наслаждаясь тем, как приятно трава щекочет подошвы — небольшая привычка, которая появилась после жизни в этом месте. Она раньше никогда бы и не подумала, что ходить босиком так приятно и хорошо, — правда, Инуяша постоянно из-за этого ругается. И это была еще одной причиной. Ей дико нравилось, когда он поднимал ее на руки. Нравилось его тепло, от которого душа и сердце синхронно трепетали. Пожалуй, ради этого она была готова слушать его ругательства, недовольства и причитания, — все ничего, если Кагоме в это время прижимается к нему всем телом. Было бы лучше, если бы Инуяша еще и ночевал вместе с ней. Вместо этого он проводил ночи на дереве рядом — так, чтобы видеть ее хижину изнутри с помощью окна. Иногда хотелось выйти и попросить зайти внутрь, ведь так намного лучше и он может устроиться у стены, но Кагоме знала, что если она так сделает, то попросит лечь вместе с ней. Футон был один. Он не был рассчитан на двоих и им бы пришлось прижиматься друг к другу очень плотно. Они бы… … Кагоме тряхнула головой, благодаря всех богов за то, что именно в этот момент подул прохладный ветер — жар ее щек был настолько силен, что даже дышать было душно и сложно. Река. Ей срочно нужна река, — решила она про себя, стараясь не думать ни о чем другом, кроме как о рюкзаке у себя в руках. Продолжи и дальше думать о таких вещах, то вода ей понадобиться не для стирки вещей, а чтобы охладиться самой. Такой заплыв уж точно ударит по здоровью. Ступая быстрее по траве, Кагоме в спешке скрылась из виду для деревенских и помчалась к берегу по небольшому склону. Вид всегда отсюда был потрясающим: длинная огибающая их деревню река, высокий темный лес рядом и величественно возвышающиеся над ним холмы вдалеке — мир такой огромный, красивый и опасный в то же время, что внутри всегда чувствовался восторг. Когда они были заняты поисками осколков Камня Душ, она никогда не обращала внимание на то, насколько природа вокруг была прекрасна. Сейчас Хигураши всегда видела всю красоту теперь уже ее мира. Спустившись к берегу, сразу же положила (кинула) рюкзак на землю и подошла к воде, опуская в нее руку: прохладная, — улыбнулась Кагоме. Жаль, что не теплая, тогда бы она точно окунулась. Мыться в бадье каждый день было сложно, особенно учитывая, что вода не всегда была горячей, — это была первая сложность, с которой она столкнулась в этом мире. Теперь уже своем. Инуяша всегда таскает ей воду утром и вечером, и Кагоме не могла требовать от него, чтобы эта вода была горячей. Высунув замерзшую руку, на пару секунд прижала ее к себе, согревая, а затем отошла от реки к лежащему на земле рюкзаку и присела рядом на колени. Пора заняться делом. Дернув до конца собачку, открывая молнию полностью, в любопытстве заглянула для начала внутрь: фантики, этикетки, ручки, старые жвачки лежали сверху. Не желая капаться рукой внутри, подцепила рюкзак за нижнюю часть и принялась вытряхивать его содержимое вместе с пылью и грязью, из-за которых образовалось облако. Чихнув и помахав перед собой рукой, начала рассматривать все вещи, которые оказались лежать на земле. Рюкзак больше не был нужен — она откинула его в сторону — и провела рукой по выцветшим тетрадям со времен школы, открывая первую попавшуюся. Надо же, математика, какая ирония, — усмехнулась она, проведя ладонью по своим записям. Кажется, это было так недавно: подготовка к вступительным экзаменам, постоянная зубрежка вперемешку с охотой на демонов и бессонные ночи напролет, когда она пыталась хоть что-то поместить в свой мозг. Теперь это все в прошлом, а уроки остались просто воспоминанием. Крайне неприятным, — искренне возмутилась Хигураши. Дальше лежали зубная почерневшая щетка, треснувшая кружка, искривленная расческа, пару резинок, заржавевшие ножнички и пилочка. Больше всего внимания привлекла банка: такая же почерневшая от времени, полусогнутая и грязная. Она совсем не помнила, что могло быть внутри: конфетки? Бумажки? Скрепки? Крайне странно. Само существование банки она помнила. Такие продавались в маленьких магазинчиках с конфетами, но Кагоме точно знала, что клала туда что-то другое, но вот что — как из памяти вырезало. Аккуратно подобрав банку и слегка потерев ее о траву под разными наклонами, чтобы хоть как-то промыть и очистить, ухватилась короткими пальцами за крышку. Не было удивительно, что она не поддалась: заржавела настолько, что придется постараться, прежде чем открыть. Хигураши была не из тех, кого пугали трудности. Она демона по имени «Экзамен» победила, а с банкой и подавно справится. Не могла ни справиться. *** Кагоме провозилась с чертовой банкой весь день. Близился вечер, а крышка никак не поддавалась: ни под напором камней, ни под водой, ни с помощью пилочки, — как была на своем месте, так и осталась, раздражая и зля одновременно. Истратив последние нити терпения, Хигураши просто била банку о рядом стоящий камень, выражаясь всеми возможными ругательствами, которые когда-либо слышала. Была надежда, что крышка сама по себе отскочит от ударов, но этого не происходило последних полчаса вот уж точно. Просто немыслимо! Чертов день, чертов рюкзак, чертова… …— Что ты делаешь? — голос за спиной прозвучал настолько неожиданно, что Кагоме чуть не ударила руку, вздрогнув и сразу оборачиваясь. Инуяша стоял совсем рядом. Он внимательно следил за ее движениями, отчего жар тут же коснулся щек, заставляя развернуться обратно. — Банку открываю, — буркнула Кагоме, спиной чувствуя взгляд золотистых глаз, от которых мурашки начали как сумасшедшие проноситься по коже, а руки — дрожать. Поджав губы и оставив камень в покое, Хигураши села на землю, зажав между ног банку, чтобы та была в одном положении, и ухватилась пальцами за крышку, которую начала тянуть на себя. Как назло, ничего не помогало — Кагоме была готова закричать от бессилия и швырнуть все в реку вместе с проклятым рюкзаком, но это стало делом принципа. Не зря же целый день убила? К черту все остальное. Инуяша, вздохнувший, но ничего не сказавший на этот счет, подошел ближе и сел рядом, касаясь своим плечом ее плеча и упорно не сводящий взгляда с ее рук. Его тепло рядом окончательно разморило, отчего желание плюнуть на все и прижаться ближе начало расти с каждой секундой все больше. Даже не так: подняться бы с места и сесть на чужие колени, зарыться руками в белые, шелковистые волосы и сидеть так до тех пор, пока сон не заманит в свои лапы. Вместо этого Кагоме проворчала под нос что-то неразборчивое, встряхнула покрасневшими и оцарапанными о крышку пальцами, и вновь принялась делать неудачные попытки. — Может давай я, а? — встрял Инуяша, невесомо кладя свою ладонь на ее тонкое запястье, и тихо продолжил: — Ты так до следующего заката провозишься с ней. — Сама, — ощетинилась Кагоме, сильнее вцепившись в эту чертову крышку. Пару неловких движений — и результата ноль. Чувство подавленности и обреченности накрыли с головой, отчего Хигураши, взмахнув руками, хотела кинуть эту гребаную банку в реку, но вздохнула, успокаиваясь и обреченно передавая ее Инуяше. Тот хмыкнул, взял банку и одним уверенным движением снял крышку. — Держи, — и протянул обратно. — Открылась, — удивленно проговорила Хигураши, не веря в случившееся и потерянно забирая банку. Покрутив ее перед глазами, словно видела в первый раз, подняла взгляд, сталкиваясь с золотистыми глазами напротив. — Кхе, — фыркнул Инуяша, всем своим видом показывая: «делов-то». Для него это был пустяк. Кагоме весь день возилась с этой чертовой банкой, потратила кучу сил и нервов, прокляла несколько раз весь свет и боролась с желанием утопить ее в реке, поэтому сейчас внутри был только восторг от случившегося. Рассмеявшись, она тут же прильнула к его широкой груди, обвивая руками теплую шею. Сердце гулко билось о грудь, отражаясь в ушах, отчего она еще сильнее прижалась к его сильному телу, совершенно позабыв о том, что за ними расстилалась река; Инуяша, по-видимому, про это тоже забыл, потому что в следующую секунду они оба оказались мокрые. Холод пронзил все тело дрожью, зубы застучали друг о дружку, а всю кожу покрыли гусиные мурашки, отчего двигаться стало невозможно. Все конечности будто задеревенели — ей с трудом удалось обнять собственные плечи руками, чтобы хоть как-то перехватить уходящее тепло. — Черт, — выругался Инуяша под ней. Такой же мокрый, но, на зависть, не испытывающий дискомфорта от холода. Его ладони лежали на ее тонкой талии, но из-за мокрой рубахи Кагоме едва ли чувствовала от нее тепло. — Холодно, — зуб на зуб не попадал, отчего голос дрогнул и Хигураши задрожала еще сильнее, не в силах двинуться ни на миллиметр, отчего Инуяша сам притянул ее к своей груди, тут же поднимаясь с места и удерживая ее над землей. Из-за воды одежда казалась очень тяжелой, а как раз некстати поднявшийся ветер ощущался неестественно ледяным. Именно в этот момент ее почти вжали в себя, сверху накрывая большими рукавами — и мир качнулся от рывка. Деревья мелькали перед глазами на высокой скорости, и уже через минуту они были в такой же холодной хижине. Дрожь не проходила, и Кагоме не была в силах хоть что-то из себя выдавить. — Ну, Кагоме — ну, дуреха, — проворчал Инуяша почти над ухом, ставя ее на холодный пол, отчего ноги тут же свело — и если бы теплые руки не придержали за талию, то она бы точно свалилась без сил. Цокнув, Инуяша развязал узел на хакамах, отчего те с некрасивым звуком грузно шлепнулись о пол, оголяя длинные ноги и высвобождая широкую рубаху, которая в одно движение улетела в сторону, оставляя Кагоме совершенно нагой. Краснота бы тут же легла на бледную кожу, если бы не было так холодно, а посему смогла только поднять руки, чтобы прикрыть грудь. Голова была опущена, поэтому совсем не видела, каким взглядом смотрел на нее Инуяша; только почувствовала его горячую руку на ледяной коже спины, что нежно огладила поясницу и спустилась на ягодицу, — касание было невесомым, почти неуловимым, отчего судорожный вздох вырвался из груди. Что ты делаешь? — отчаянно хотелось спросить, но язык не поворачивался, а в голове оставалась пустота. Чувствуя себя беспомощно, Хигураши не смела даже лишний раз дышать. Ей не было страшно, нет. Перед ней стоял любимый мужчина, который защищал ее множество раз, шел и в огонь, и в воду, чтобы спасти — она могла бояться кого угодно, но только не его. Страшила нагота. Страшило, что ему может не понравиться ее тело. Страшило, что сейчас он развернется и просто уйдет. Однако ничего такого не происходило. Они просто стояли. — Кагоме, — прошептал Инуяша совсем рядом, подходя невыносимо близко, — я могу…? Он не договорил, но Хигураши поняла, что имеется в виду. Она не глупая девочка, а он далеко не маленький мальчик, поэтому смущенно кивнула, имея смелость смотреть только на собственные ноги. Дрожащие. Боже, как же холодно, настолько сильно, что она бы сейчас не отказалась сжаться в комок на раскаленных углях. Инуяша начал раздеваться. Сие осознание выбило ее из равновесия. Конечно, Кагоме видела его один раз голым, а после — только наполовину, но каждый раз для нее был волнительным и тревожным, тем более сейчас, когда ко всем этим чувствам добавлялись трепет, нетерпение и совсем немного паники. Одежда упала к их ногам. Сердце было готово вырваться из груди. Горячие руки тут же прижали к себе, отчего контраст их температур вызвал новую волну мурашек, ноги подкосились, а тело, казалось, превратилось в желе. Инуяша легко подхватил ее за бедра и почти за два шага преодолел дистанцию до футона, на который сразу же сел, сверху накидывая на них одеяло. От тепла становилось еще холоднее, отчего Кагоме теснее жалась к горячей груди, стараясь много не думать о том, что это впервые, когда они настолько близко находятся друг к другу. Когда они так касаются кожа к коже, а между ними больше нет ничего: ни расстояния, ни одежды, ни чего-либо другого. Тесно. Горячо. Близко. Хочется еще ближе. — Инуяша, — обрывисто выдохнула Кагоме, поднимая голову и встречаясь со взглядом его золотых глаз, в которых окончательно потеряла себя. Наверное, это было слишком очевидно, потому что в следующую секунду его губы накрыли ее: мягко, нежно, еле-еле касаясь — и тепло начало разливаться где-то в груди. Так бережно и аккуратно, словно успокаивая, говоря: «Я рядом», — и так касание за касанием. Кагоме таяла, трепетала и теряла голову от того, насколько хотела еще больше. Большая и теплая рука гладила ее тонкую спину, обводила лопатки, поднималась вверх к шее, слегка игралась с волосами, а затем по позвоночнику спускалась вниз, точечно обводя каждую косточку до самой поясницы, где нежно кружила от одного бока к другому, прежде чем опуститься на ягодицу. Рваный выдох вырвался у Хигураши неосознанно — она на мгновение приоткрыла глаза, мутно видя сквозь темную пелену наслаждения лицо напротив — и подалась навстречу. Касания превратились в игру губами. Инуяша поочередно захватывал то верхнюю, то нижнюю, слегка оттягивал, покусывал и изредка, будто на пробу, касался языком. Хотелось закричать, чтобы он наконец-таки поцеловал ее: мокро, грубо и страстно, но Кагоме не могла произнести и слова, растворяясь в этих ощущениях; не могла вовсе ничего сделать, отдавая себя полностью и позволяя делать с собой все, что ему угодно. Рука, поглаживающая нежную кожу ягодиц, поднялась выше, лаская теплом, и легла между лопаток. Вторая, держащая до этого за плечи, слегка отстранила от себя, из-за чего Хигураши недовольно замычала, но тут же ахнула от того, что горячие губы припали к ее шее — и дорожка из поцелуев опустилась до самых ключиц. Кагоме почти задыхалась от удовольствия, закидывая голову и открывая этим больше мест для ласк. Мягкие губы исследовали ее кожу — сначала на впадинке между ключицами, под ней, а затем спустились к груди, принявшись нежно целовать ореол сосков. Она не успела даже сориентироваться, когда горячий язык сменил губы, а стоны стали намного громче, отчего смущение тут же залило лицо жаром. Пытаясь сдержать все в себе, закрыла рот рукой, ощущая дрожь в ногах; внизу живота тянуло, а нетерпение и желание накрывало с головой. Боже. Боже. Боже. Боже. Горячий рот на ее соске просто сводил с ума. Инуяша обдавал дыханием ее грудь, вызывая мурашки, скользил языком по ложбинке и проводил носом по коже, срывая протяжные стоны, заставляя мышцы сокращаться во всем теле. Кагоме непроизвольно дергалась, елозила на месте и не могла никак сосредоточиться на одной мысли, испытывая наслаждение. Как приятно. Неужели это может быть так приятно? Теплая рука спустилась с плеча, мягко обхватывая грудь, и Хигураши рвано выдохнула, прогнувшись спине. Дорожка из поцелуев превратилась в мокрую — Инуяша языком поднялся выше, обведя линию ключиц, и впился в шею, посасывая и вылизывая чувствительную кожу. Вторая ее рука кое-как поднялась, чтобы вцепиться пальцами в белоснежные волосы, и Кагоме укусила себя за вторую ладонь, которую все еще прижимала к губам. Внутри перестало тянуть — и начала почти жечь и болеть от нетерпения промежность, отчего она заерзала еще сильнее, опуская голову. Инуяша оторвался от ее шеи, провел губами по скуле, носом касаясь маленькой ладони, которую она тут же отвела в сторону, кладя ее на широкое плечо, и впился в рот поцелуем. Жарким, мокрым, почти сводящим с ума — они еще ни разу не целовались так откровенно. Кагоме задыхалась, не зная, как дышать. Язык буквально вылизывал ее изнутри и, кажется, был везде: требовательно касался ее собственного, скользил по зубам и губам. Рука сжала грудь сильнее, сминая и распыляя. Хотелось больше, но она не могла сказать ни слова, стараясь с такой же страстью и настойчивостью отвечать на горячий и безумный поцелуй. Вторая рука Инуяши вновь спустилась по спине вниз, на этот раз более ощутимо — и крепко сжала ягодицу. Кагоме кожей могла почувствовать, как упираются его когти, слегка царапая. С усилием сведя ноги, чтобы унять боль в промежности, она глубоко выдохнула, сжимая чужие волосы в пальцах сильнее. Инуяша отстранился. Между их языками образовалась ниточка слюны, заставляя завороженно смотреть в золотистые глаза и дрожать от восторга. Раньше подобное казалось чем-то отвратительным, неправильным, пошлым; теперь — о боже, почему они не делали этого раньше? — захотелось повторить. Хотелось, чтобы такие поцелуи у них были как можно чаще. Его восхитительные губы вновь припали к шее, язык начал выводить причудливые узоры, оставляя за собой влажные дорожки, а горячая рука очертила линию от ягодиц до бедра и скользнула между ног, касаясь клитора. Ощущения все взорвались в удовольствии — и Хигураши вскрикнула. Рот Инуяши вновь захватил в плен ее сосок, а его пальцы внизу заставляли содрогаться всем телом. Ей хотелось его внутри. Она чувствовала, как сокращается и ноет от нетерпения влагалище, как мокро и жарко было там, внизу, как ноги дрожат в такт движениям пальцев на клиторе. Чувствовала и стонала, притягивая Инуяши за волосы еще ближе к груди, почти вдавливая его в себя. Больше. Боже, как она хочет больше. Она хочет, чтобы он наконец заполнил ее. Вошел. Почему же он медлит? Кагоме не могла больше терпеть, отчего почти жалобно заскулила, пытаясь отстраниться бедрами подальше от его рук — настолько приятно, что было невыносимо, она больше не могла. Не было сил. Не было ничего, кроме желания, чтобы он вошел. Инуяша понял ее без слов, приподнимая и аккуратно укладывая ее спиной на футон. Его губы коснулись ее губ в мимолетном касании, а затем большая рука провела по складкам влагалища, подбирая смазку, и принялась смазывать ею стоящий член с красивой блестящей головкой. Хигураши застыла на пару мгновений — до невозможности сильно хотелось попробовать его на вкус. От подобной мысли стало стыдно — и она испугалась собственных желаний, судорожно выдыхая и отвлекаясь ровно до того момента, как Инуяша провел горячей головкой по клитору, размазывая смазку, и медленно приставил к влагалищу. «Больно», — говорили ей подруги как одна, и Кагоме верила, боялась и представляла, как будет чертовски неприятно в первый раз. «Превосходно» — думает она, чувствуя, как податливо стенки влагалища растягиваются под напором члена. Немного странно, но не больно. Ни разу. Все было правильно, ничего не было правдой из того, что она слышала про первый раз. И рвано выдохнула, когда Инуяша сделал первое движение бедрами: плавное, осторожное и очень медленное, давая привыкнуть к тому, что он внутри. А затем еще и еще, отчего пелена удовольствия застелила все перед глазами. Кагоме сцепила ноги за его крепкими бедрами, а руками обвила шею, притягивая для поцелуя и нетерпеливо находя языком его язык. Темп то нарастал, то становился совсем медленным. Кагоме стонала, совершенно позабыв о том, что недавно стеснялась даже чересчур громких вздохов, и возбужденно срывала все больше влажных поцелуев. Хотелось… —… сильнее, — хрипло сорвалось с ее губ. Инуяше не нужно было повторять два раза. Толчки стали жестче и глубже — и Кагоме почти задыхалась, непроизвольно напрягаясь всем телом. Его член был глубоко, а руки, крепко держащие за бедра, не давали двинуться с места. Внизу нарастало странное чувство, которое хотелось выпустить наружу, вывести из себя — и буквально через мгновение все внутри будто взорвалось от удовольствия, ноги задрожали, а громкий и протяжный стон вырвался из груди. На смену пришла расслабленность и удовлетворение, а силы покинули тело в один миг. Инуяша ускорился — и за несколько толчков задрожал так же сильно, как и она, утыкаясь лицом ей в плечо и горячо обдавая дыханием. Боже. Это было действительно восхитительно.***
Кагоме открыла глаза неожиданно даже для самой себя. В теле чувствовалась усталость и тяжесть, но сна не было ни в одном глазу, отчего только удивленно выдохнула. И покраснела. Воспоминания вчерашнего вечера пронеслись в голове, заставляя закрыть лицо руками и с замиранием сердце ощутить, как к ее спине прижимается горячая грудь, а талию обвивает мускулистая рука, не позволяющая двинуться с места. Улыбка коснулась губ. Коснувшись большой ладони, несильно ее сжала, прижимая к себе крепче и искренне радуясь. Она счастлива вот так проснуться рядом с любимым мужчиной и ощущать, что находиться в тепле и под защитой. Счастлива настолько, что хотелось повернуться и сжать своего полу-демона в крепких объятиях, но не успела. Инуяша сжал ее первым, прижимаясь губами к оголенному плечу и шепча в самое ухо, отчего мурашки пробежались по спине: — Доброе утро. — Доброе, — Кагоме протянула ладонь вперед, касаясь щеки и ласково погладив ее большим пальцем. Ее ручку тут же накрыла его большая пясть, несильно сжимая и отстраняя для того, чтобы в ту же секунду припечатать на ней поцелуй. — Всего-то надо было открыть банку, — засмеялась она, не веря, что наконец их отношения стремительно сорвались из одной точки и дали, наконец, плоды. Знала бы, что для этого нужно всего-то заниматься весь день ерундой, то сделала бы так уже очень давно. — Всему виной банка, — с усмешкой подтвердил Инуяша, наклоняясь, чтобы тут же запечатать легкий поцелуй на ее губах, который спустя мгновение превратился в мокрый, горячий и такой же страстный, как вчера, от которого сжималось все внутри, а сердце срывалось в очередном неровном ритме. «Кажется, я разбудила в нем настоящего демона», — довольно промелькнула мысль у Кагоме, когда горячая ладонь поднялась выше, чтобы смять ее полую грудь. Разбудила. И вряд ли об этом пожалеет.***
Автор будет рад лайку.